Коронный гетман узнал об этом сразу же после бегства Дружкевича с Буга. Он послал жолнеров через Полесье, чтобы ударить на Палия. Но жолнеров не допустили даже до Полесья: их разбили палиевские сотники, посланные полковником еще перед отъездом в Сороки.

В исполнение сеймового постановления коронный гетман издал универсал, обращенный к полковникам: Самусю (носившему у поляков звание наказного гетмана), Палию, Искре, Абазину, Барабашу и, вообще, ко всем казакам. Он извещал их всех, что сейм Речи Посполитой постановил распустить казацкое войско, отныне всякая казацкая служба прекращается, и казаки теряют уже право занимать становища в чьих бы то ни было местностях: королевских, духовных или шляхетских – все там находящиеся должны выбраться оттуда, иначе будут признаны своевольными и непослушными ватагами и он, коронный гетман, прикажет истреблять их как неприятелей. Для этой цели он снарядит несколько хоругвей и пеших полков.

Католический епископ прислал Палию двух ксендзов в качестве своих комиссаров требовать возвращения Фастовщины. Палий этих ксендзов вначале посадил в тюрьму, потом выгнал их прочь и потребовал, чтобы они передали епископу:

– Я не выйду из Фастова, я основал его в свободной казацкой Украине. Речи Посполитой до этого дела нет, я же настоящий казак и гетман казацкого народа.

После этого в следующем году коронный гетман Яблоновский послал под Фастов региментаря Цинского с четырьмя тысячами польского войска.

Палий, ожидая нашествия польской военной силы на Фастов, заранее расположил свои полки в засаде за лесом, а сам с прочими заперся в городе. Стоявшие в засаде ударили на поляков в то время, когда Палий напирал на них из города, и таким образом они были прогнаны из Фастова.

Польские жолнеры, возвращаясь из-под Фастова, терпели от местных жителей разные поругания и оскорбления. Сам Палий, избавившись от польских военных сил, не только не думал отдавать полякам Фастов, но продолжал захватывать под свои владения местности разных панов и разорять шляхетское достояние.

В мае 1700-го года племянник Палия Чеснык с казаками разорил местность пани Ласковой, а в октябре того же года палиевские казаки в соумышлении с неким паном Самуилом Шумлянским, напали на местности пана Олизара, поколотили подстарост и урядников, забрали хлеб, стоявший в стогах, скот, лошадей, хозяйственную рухлядь, питье в полубочках и деньги, поступившие в экономию от арендаторов. В следующую затем зиму пан Микульский поссорился со своею соседкой панною Головинской, взял от Палия «приповедный лист» для набора своевольных казаков и с этими казаками напал на имение Головинской, выгнал владелицу, сжег ее усадьбу и разогнал ее людей.

Самусь с сыном был приглашен в Медвин на свадьбу сына Григория Гогули. Прибыли на свадьбу в тот момент, когда жениха с невестой привезли из церкви.

Хозяин распахнул ворота, и Самусь с сыном въехали на подворье.

С крыльца спустилась хозяйка.

– Григорий, зови гостей в дом, – проговорила хозяйка, разводя руками.

Хозяин уверенным шагом прошел к Самусю, помог ему слезть с коня. Федор – сын Самуся, молодецки спрыгнул с коня.

– Покорнейше просим, дорогие гости! Проходите в хату. – Он попросил джуру, чтобы отвел к привязи коней, и сам пошел за гетманом.

– Проходите, гости, проходите! – упрашивала хозяйка.

– Ничего, благодарствуем. Пройдем.

За накрытыми столами нетрезвый гул подвыпивших гостей. Самуся с сыном усадили в горнице за стол рядом с молодыми. Хозяин, наливая из четверти, прослезился:

– Ну, гости, за молодых. Чтобы у них было все по-хорошему, и чтоб они в счастье и здравии свою жизнь проживали.

Пили, чокаясь. Просто пили. Гомон ярмарочный. Сидевший на самом краю стола дальний родственник сотника, куренной атаман Гончаренко, поднимая раскляченную руку, ревел:

– Горько!

– Го-о-рь-ко! – подхватывали за столом.

– Ох, горько! – отзывалась битком набитая кухня.

Хмурясь, Иван, жених, целовал влажные губы жены, водил по сторонам затравленным взглядом.

– Раз, два, три! – начали счет хором, сидящие напротив молодых гости, чем хотели продлить время смачного поцелуя, – девять, десять.

Красные лица. Мутные во хмелю, похабные взгляды и улыбки. Рты, смачно жующие, роняющие на расшитые скатерти пьяную слюну.

Гульба – одним словом.

Федор все это время смотрел на девушку, которая сидела рядом с молодыми.

Девушка была подругой сестры невесты – Леся, дочь старосты села Исайки, гостившая у тетки в Медвине, муж которой владел магазином, еврей. Познакомилась она с сестрой невесты на пруду давно и подружилась. Сестра невесты и пригласила Лесю на свадьбу.

Невеста, дочь есаула Медвинской сотни, Галя, в венке на голове со свисающими на шею разноцветными лентами, с румяным лицом выглядела необычно красивой. Сын Самуся не сводил с Леси глаз. Она периодически тоже переводила на него свой взгляд, улыбалась. Он тоже ей улыбался. Внутри его что-то переворачивало. Он чувствовал, что она ему нравится, он ее может полюбить.

В кухне закачался, выгибаясь пол, затарахтели каблуки, упал стакан, звон его потонул в общем гуле. Федор глянул через головы сидевших за столом в кухню: под уханье и взвизги топтались в круговой бабы. Трясли полными задами (худых не было, на каждой по две-три юбки), махали кружевными утирками, сучили в плясе локтями.

Требовательно резанула слух трехрядка. Гармонист заиграл казачка с басовыми переливами.

– Круг дайте! Круг!

– Потеснитесь, гостечки! – упрашивал куренной атаман Гончаренко, толкая разопревшие от пляса бабьи животы.

Жених Иван, оживившись, сказал Гале:

– Родственник сейчас казачка урежет, гляди.

– С кем это он?

– Не видишь? С сестренкой твоей?

Ее сестра уперла руки в боки.

– Ходи, ну, а то я.

Гончаренко, мелко перебирая ногами, прошел до нее, сделал чудеснейшее коленце, вернулся к месту. Партнерша его, старшая сестра невесты, подобрала подол, будто собираясь через лужу шагать – выбила дробь носком, пошла под гул одобрения, выбрасывая ноги по-мужски.

– Как она похожа на невесту? – пробормотал Федор отцу.

– Она ее сестра.

– Да! – ответил Федор и посмотрел на Лесю. Девушка в это время смотрела на Федора. Они встретились взглядами и заулыбались.

Гармонист пустил на нижних ладах мельчайшей дробью, смыла эта дробь куренного атаман Гончаренко с места, и, ухнув, ударился он вприсядку, щелкая ладонями о голенище сапог, закусив углом рта кончик уса.

Ноги его трепетали, выделывая неуловимую частуху коленец. На лбу, не успевая за ногами, развевался мокрый от пота чуб.

Бились в танце и другие завзятые плясуны и даже те, которые не умели ног согнуть по-настоящему. Но плясали. Ведь свадьба.

Самуся постоянно тревожила мысль о восстановлении гетманской власти на Брацлавщине и организации там казацкого устройства. В 1696-ом году он предпринимает очередную попытку утвердиться в этом регионе Украины, разгромив имения винницкого старосты К. Лещинского в окрестностях Винницы. За год до того Самусь пытался утвердиться в Немирове и Шаргороде. 20-го февраля 1696-го года С. Яблоновский объявил выговор наказному гетману Самусю за то, что тот ввел в имения прилуцкого епископа Жабокрицкого своих казаков и запретил им занимать эти земли.

Казацкое противостояние на Правобережной Украине заканчивается тем, что польский сейм в 1697-ом году отменяет постановление относительно казачества 1686-го года и запрещает ему размещаться в земских угодьях. Так Самусь начал постепенно втягиваться в конфликт с местной польской властью, который начался еще в 1688-ом году, и с тех пор олицетворялся с украинской стороны, главным образом, сопротивлением полковника С. Палия. Но пока существовала реальная турецко-татарская угроза овладеть Правобережной Украиной, верховная власть Речи Посполитой в лице короля закрывала глаза на претензии гетманов и полковников Войска Запорожского по установлению своей власти на Украине. Тем более что одновременно с «противлением» казаки продолжали уничтожать татарские отряды как на собственной территории, так и на вражеских землях.