В декабре 1988-го он, уже по армейской линии, прилетает в Ереван, где наблюдает первые столкновения на национальной почве и, среди прочего, знакомится — посредством звонка в Тбилиси, маршалу Родионову, — со своим будущим другом Альбертом Макашовым, который в тот момент был военным комендантом Еревана и, по приказу Горбачена, пытаясь препятствовать эскалации конфликта, швырнул в Бутырку семерых из одиннадцати членов Комитета независимого Карабаха. Чтобы проехать в Карабах — зону конфликта, Макашов предоставил Проханову автомобиль и конвой и — они уже тогда понравились друг другу — даже вышел проводить его в опасный путь. В окрестностях Степанакерта Проханов нелегально — «по агентурной линии» — является на рандеву с Робертом Кочаряном, сегодняшним президентом Армении, а на тот момент оппозиционером, за которым охотились советские спецслужбы и сам Макашов. На убитых «жигулях» Кочаряна, скрываясь от прохановских друзей, они носятся по горам, заезжают в тихие харчевни «с тихими загадочными армянами: я думаю, что в подполье было оружие». Там они пьют вино и беседуют; «помню, что Робику, которым был очарован, сказал: „Сулю вам большое будущее, вы будете президентом Армении“. И это мое предсказание сбылось». Кочарян, впрочем, вызвал у него и известное раздражение — своей репликой о том, что русские не способны на тонкую работу, только сталь варить и нефть добывать. Проханов был не тот собеседник, который мог проглотить такого рода замечания, не поморщившись.
После 1 декабря 1989 года между Арменией и Азербайджаном начинается полномасштабная война, и Проханов летит в Баку, где наслаждается обществом своего давнего приятеля и бывшего хозяина Кармаля и Наджибуллы В. Поляничко, который в тот момент был серым кардиналом (вторым секретарем компартии) Азербайджана. Там же он сначала принимает участие в операции по вызволению осажденного в Степанакерте пехотного полка, в том числе офицерских жен и детей, а затем перемещается в Баку, на прием к Алиеву, который, страдая от отсутствия собственных внутренних войск, собирался, по слухам, создать корпус из русских наемников, ландскнехтов, целью которых было добить армян в Карабахе. 14 января 1990 года по Баку прокатываются армянские погромы, а 20-го Язов вводит туда советские войска, оставляющие после зачистки 130 трупов.
Проханов еще раз встречается с Поляничко, который вел там реальную войну и «смотрел на него умоляющими глазами, прося поддержки, потому что его уже начали мочить здесь». «И я оказал ему информационную поддержку. И потом таким образом наша дружба с ним завязалась и продолжалась вплоть до его убийства под Владикавказом в 92-м году».
В тех местах было на что взглянуть, и Проханов привозит туда, в Карабах, в Шушу, в Гянджу, группу писателей: показать им конец советской эпохи на окраинах империи. Помимо собственно армяно-азербайджанской бойни, здесь творится нечто невообразимое с колониальным корпусом: туземцы нападают на армейские гарнизоны, в массовом порядке расхищают имущество, минируют дороги, насилуют офицерских жен, а милиционеров и летчиков линчуют зверским способом: закатывают в баллоны от тракторов или «КАМАЗов» и сжигают заживо.
Именно тогда они заехали в «родовое гнездо» Прохановых — Русские Борисы. Любопытно, что туда их закинули на вертолете, а обратно им пришлось выбираться на автомобиле — непростая задача, поскольку после русской деревни начался этнический слоеный пирог, армянские населенные пункты чередовались с азербайджанскими. Это были враждующие станы, и потому каждое село ощетинилось блокпостом из добровольцев. Чудом они выбрались оттуда невредимыми и оказались в Гяндже, откуда тоже было не так просто уехать. Там была расквартирована дивизия ВДВ, которой командовал генерал Сорокин — поразивший Проханова своими гигантскими «десантными» кулачищами, особенно колоритный в тот момент, когда кто-то из литераторов робко преподнес ему свою книжечку стихов.
Выяснилось, здесь же находился и генерал Варенников, тоже старый афганский знакомый Проханова. Тот прорвался к нему, они обнялись. Между тем оказалось, что где-то в тех же краях из Баку в Москву пролетал самолет с десантниками, усмирявшими бакинские события, они ехали на побывку; и почему бы им, спросил Проханов, не помочь «цвету русской литературы», который «загибается» и который «во что бы то ни стало надо вытаскивать». По личному указанию генерала самолет изменил курс, чтобы взять писателей. Поднявшись на борт, сочинители обнаружили несколько десятков пятнистых людей, крайне недовольных тем, что из-за неведомо кого машина изменила курс и, подвергаясь опасности, вынуждена была приземлиться. На этом борту Александр Андреевич впервые встретил людей, которые позже сыграют в его жизни определенные роли. Во-первых, его соседом оказался офицер по фамилии Лебедь, поразивший писателя «своей странной антропологией» (имеется в виду, по-видимому, физиономия будущего секретаря Совета безопасности) и культурным потенциалом — он читал в дороге книгу мемуаров Деникина, неочевидный по тем временам выбор для офицера Советской армии. Разговаривали ли они о чем-нибудь? «Мы обменялись незначительными фразами», — говорит Проханов с интонацией человека, который уже тогда знал, что его сосед подпишет «позорные» Хасавюртовские соглашения.
Другим попутчиком оказался майор Павел Яковлевич Поповских, тот самый, который позже будет обвинен в убийстве Холодова; на этот раз они не познакомились, но офицер запомнил литератора.
До сих пор, встречаясь с писателями, сопровождавшими его в той поездке, они вспоминают курьезный случай: на взлете их стали обстреливать красными трассерами. Какой-то военный писатель наивно спросил: «Что это за красные такие звездочки?» На что Проханов ответил: «А это пилот курил сигарету и выбросил — красный свет». «Мне хотелось включить писателей в военное боевое противостояние». Ему это удалось, но сил донести свои впечатления до читателей у этих литераторов не было, потому что печатались они в журналах вроде «Молодой гвардии», которые выписывали проститутки из ранних пелевинских рассказов, чтобы хранить там валюту, зная, что уж в них-то точно никто никогда не заглянет.
Неудивительно, что по мотивам увиденного апокалипсиса он пишет статьи типа «Трагедия централизма» («ЛитРоссия», январь, 1990) — где возникает образ СССР как Луны, вырванной из Земли, которую теперь пытаются вернуть обратно, прикрепить к уже другой, по сути, планете. Надо сказать, сейчас все шесть параграфов статьи, посвященные анализу «оргоружия», либеральных мифов (свободная экономика, Европа — наш общий дом и проч.), и прогноз о том, что произойдет с Россией вследствие ослабления, производят жуткое впечатление — непонятно, каким образом он мог знать все это еще тогда: сбылось все, по пунктам.
«1990 год был годом великого замеса». На пространстве страны разворачивался гигантский социальный эксперимент. Рекордный урожай пшеницы и овощей оставлен гнить на полях. То, что было собрано, накапливается в закрытых распределителях в ожидании введения рыночных цен, где благополучно и сгнивает, вызывая искусственный товарный, и в особенности табачный, дефицит. С другой стороны, КПСС и КГБ, используя свой организационный опыт, лихорадочно формируют движения и партии. Из распадающейся туши СССР искусственно выделяются разного рода организмы, через которые, предполагалось, можно будет управлять обществом в новых условиях: либеральные, русско-патриотические, консервативно-советские. Проханов рассказывает о том, как Крючков сформировал в 1990-м ЛДПР. Национально-патриотическим блоком занималась партия. В здании ЦК были собраны лидеры патриотических организаций и, разумеется, Проханов, перспективность которого становилась очевиднее с каждым днем: не член КПСС, с безупречной репутацией, абсолютно лояльный советским ценностям. Чуть позже партийные функционеры обращаются к нему с просьбой создать координационный комитет патриотических сих России и провести учредительную конференцию в Октябрьском зале Дома советов.
На одном из последних советских митингов, организованном будущими гекачепистами в пику демократическим манифестациям, он знакомится с председателем КГБ Крючковым. На затянутую осенним туманом Манежную площадь были выведены переодетые в штатское офицеры из академии, приветствовавшие ораторов рукоплесканиями. У гостиницы «Москва» сколотили трибуну, под которой находился закрытый накопитель, где мариновались дожидающиеся своей очереди выступать. Среди них был и Александр Андреевич, которому предложили произнести речь; его представили организатору мероприятия — Владимиру Александровичу Крючкову. Тот успел сказать ему несколько слов.
