— Нигиримэси-то съел я!

И, не оглядываясь на перепуганных лисиц, помчался опрометью к месту привала.

Кэраи как раз готовились совершить харакири[112]. Вдруг послышался крик Магобэя:

— Эй, стойте, погодите!

Подпрыгнули от радости кэраи:

— Магобэй, это ты! Куда ж ты подевался? Мы повсюду искали, не нашли и уже решили вспороть себе животы!

— А я хорошо знаю город Осака, но в окрестностях не бывал. Захотелось мне полюбоваться на местные виды. Пошел гулять, заплутался и еле нашел дорогу назад.

Снова Магобэй поехал, качаясь в паланкине. Наконец прибыли. Князь уже все глаза проглядел.

— Я в нечистой одежде, — говорит Магобэй, — несите меня через ворота для слуг.

Но князь не согласился:

— Нет, Магобэй, через главные, через главные.

Как только внесли Магобэя через главные ворота, он сразу приметил: перед дворцом растет большое дерево вишни. Стал зорко вглядываться: что-то блестит среди ветвей.

— Магобэй, найди мой драгоценный меч — семейную реликвию!

— Повинуюсь. Я могу учуять этот меч, но пусть ваша милость даст мне три дня срока.

— Хорошо, будь по-твоему, но только найди мой меч непременно.

Три дня Магобэй провел в свое удовольствие, лакомясь редкостной дичью и рыбой. Но иногда вдруг принимался ползать по полу и поводил носом, словно бы принюхивался к чему-то. На третий день он позвал кэраев:

— Идите за мной!

И начал нюхать землю то в одном углу двора, то в другом. Наконец поднял кверху нос:

— Э, да вот он, княжеский меч! Спрятан среди веток вишни. Поглядите сами получше.

Кэраи стали глядеть во все глаза. В самом деле, что-то сверкает на солнце.

— Вы все вниз смотрели, а надо было вверх, — сказал Магобэй с самодовольным видом.

Князь обрадовался так, что и сказать нельзя.

— И вправду, у тебя самый чуткий нос во всей Поднебесной! Пусть же отныне будет повсюду прославлено твое имя: Магобэй — Чуткий Нос. Проси у меня любую награду.

— Коли так, осмелюсь попросить: пусть мне подадут чашечку того ароматного чая, что пьет ваша милость.

— Как, чашечку чаю? Немногого же ты просишь! Эй, принести сюда самого лучшего чая в золотом сосуде и налить в золотую чашку!

Кэраи подали Магобэю золотую чашку с чаем. Осушил он ее одним духом и вдруг вскрикнул:

— Ой, пропал я!

— Что случилось, Магобэй?

— Был у меня в носу один-единственный чуткий волосок и вдруг выпал, исчез… Видно, не выдержал крепкого аромата. Отшибло у меня чутье, бедный я, несчастный! — И он начал в голос рыдать.

— Да, это большая жалость, — говорит князь. — Но делать нечего. Объявите же по всей Японии: «Магобэй — Чуткий Нос лишился всякого чутья».

В награду князь дозволил Магобэю избрать себе жену из самых первых красавиц Осака, Киото и Эдо. Магобэй выбрал красавицу из Киото.

Взял он золотую чашку и вместе со своей молодой женой отправился к тому купцу, у которого служил в городе Осака.

— Магобэй, ты благодаря своему носу вышел в большие люди, — сказал купец.

— Так-то оно так, но нет у меня уже прежнего чутья, отшибло.

Купил Магобэй большой корабль, погрузил на него казну из кладовой купца и отплыл к себе на родину.

Там построил он великолепный дом и стал жить в счастье и довольстве вместе со своей матушкой и молодой женой.

Жил некогда один богач. Кладовые у него были заполнены несметными сокровищами. Кругом, до самых дальних гор, раскинулись его рисовые поля. Ни в чем богач себе не отказывал.

А между тем был у него батрак беднее любого нищего: над его очагом никогда дымок не курился. От зари до зари работал батрак со своей женой на полях хозяина, а из бедности не выходил.

Но пуще всего горевали они, что обоим уже за четвертый десяток перевалило, а детей у них все нет. Вернутся батрак с женой в свою пустую лачужку и вздыхают:

— Ах, если б родилось у нас дитя, все равно какое, ростом хоть с лягушонка, хоть с улиточку!

Вот как-то раз отправилась жена батрака полоть траву на рисовом поле. Стоит по колени в воде, полет траву, а в душе молится: «О, прошу тебя, бог воды на рисовых полях, даруй мне ребенка ростом хоть с эту улиточку!»

Вдруг почувствовала она сильную боль. Словно кто ее ножом режет. Терпела, терпела, а боль все сильнее. Вернулась она с поля домой.

Встревожился рыбак, испробовал все средства, какие только знал, — ничего не помогло. Лекаря бы позвать, а в доме ни гроша. Что тут делать? Совсем он голову потерял. К счастью, нашлась поблизости повитуха. Пришла она, осмотрела больную и говорит:

— Да ведь она рожает!

Обрадовались батрак с женою. Зажгли поскорее огонь перед домашним алтарем и стали просить бога воды, чтобы дитя появилось на свет благополучно. В скором времени родила жена сынка: маленькую улиточку[113].

Огорчился было батрак, но потом сказал:

— Ведь это дитя вымоленное, выпрошенное нами у бога воды. Хоть какой ни на есть, а все наш родной сыночек!

Налили они в чашку воды, положили туда улитку и поставили чашку на алтарь.

Прошло двадцать лет. Сынок-улитка нисколько не подрос за это время и ни единого слова не сказал, но ел он, как настоящий человек.

Однажды надо было отвезти годовой оброк хозяину. Взвалил старик-отец тяжелые мешки с рисом на спину лошади и горько вздохнул:

— Услышал бог воды наши мольбы и послал нам желанного сыночка. Уж как мы обрадовались! А только сыночек-то наш — улитка. Какая польза от такого детища! Всю жизнь я работал, не жалея сил, и теперь на старости лет приходится одному без всякой помощи кормить семью.

Вдруг откуда-то донесся голос:

— Не печалься, отец, сегодня я вместо тебя повезу хозяину мешки.

Посмотрел батрак вокруг, в доме нет никого. Что за чудо! Спрашивает он:

— Кто со мной говорит?

— Это я, отец. Долго ты меня кормил. Настала пора и мне о тебе позаботиться, и себя людям показать. Сегодня я вместо тебя отвезу нашему хозяину оброк.

— Как же ты, сынок, погонишь лошадей?

— Не тревожься, отец. Посади меня на мешок с рисом. Вот увидишь: лошадь сама послушно пойдет куда надо, а за ней и другие две, — ответил сынок-улитка.

Удивился старик. Сын его за двадцать лет ни единого слова не вымолвил, а теперь вдруг так бойко заговорил, да мало того — сам хочет оброк хозяину отвезти! «Но ведь это говорит сын, посланный мне богом воды. Грех было бы мне противиться». — подумал он и нагрузил мешки с рисом на трех лошадей. Потом снял с алтаря чашку, в которой жил сынок-улитка, и поставил ее бережно на спину одной лошади посреди мешков с рисом.

Сказал сынок-улитка:

— До свидания, отец, до свидания, матушка! — да как крикнет на лошадей, будто всю жизнь их погонял — Хайдо-о, хайдо-о! Эй вы, кони, ну-у, пошли! — Лошади тронулись и вышли из ворот на дорогу. Сынок-улитка едет на передней.

Отпустил батрак сына, а у самого родительское сердце щемит. Стоит он в воротах и смотрит вслед.

А той порой сынок-улитка знай себе коней понукает. Как подъедут они к водоему или мосту, кричит, словно заправский погонщик:

— Хай-хай, сян-сян!

Да вдобавок еще затянул он песню погонщиков. Красивый голос так и льется, кони в лад выступают, колокольчики позвякивают.

Встречные на дороге и крестьяне на полях только диву даются. Слышен звонкий голос, а никого не видно. Ведь это кони батрака! Сразу можно узнать этих заморенных клячонок. Но кто же песни поет? И кто лошадьми правит? Удивляются люди: «Каких только чудес на свете не бывает!»

Посмотрел отец, посмотрел, как сынок-улитка ловко лошадьми правит, — и бегом домой. Склонились батрак с женой перед божницей и молят оба:

— Внемли нам, бог воды на рисовых полях! До сих пор не ведали мы, какого прекрасного сына ты нам послал, и не ценили его. Просим тебя охранять его в пути.