— По всей.

— И в нашем районе?

— И в нашем.

— И в Веселоярске?

— И в Веселоярске.

«Ну, гадство! — чуть было не воскликнул Гриша. — Кто же это мог подложить мне такую свинью?» Но доверие, оказанное ему веселоярцами, плодотворное общение с многими комиссиями, посещение редакции все же научили его сдержанности, поэтому он проглотил слова нежелательные, а произнес спокойно:

— Благодарю за внимание.

— Желаем вам больших трудовых успехов, — сказала женщина.

— Желаем! Желаем! — в один голос защебетали девчата.

Гриша выходил из почтамта, пятясь, как Нобелевский лауреат от шведского короля.

Бегом к «Жигулям» и еще быстрее в Веселоярск! А там? Разве что попросить у Педана его прирученную сороку, пойти с нею на почту к Галине Сергеевне и потихоньку направить вороватую птицу, чтобы она выкрала злополучный образцовый конверт?

Гай-гай, при всей мощной работе мысли человечество за тысячи лет открыло только тридцать две тропинки мудрости, а над этими тремя десятками тропинок вытанцовывают целых семьдесят два дьявола! Поэтому часто и не знаешь, что делать: искать ли мудрости или же отбиваться от дьяволов? Гриша убедился в этом вскоре после выхода газеты с его статьей.

Ибо именно после этой статьи всполошилась темная сила, разозленная неудачей с гусиной комиссией (да, наверное, и со всеми другими), и повалила на Веселоярск целые тучи пасквилей, кляуз, поклепов, и проверяльщики поехали так густо, что каждый следующий успевал увидеть спину предшествующего.

Как когда-то славянский бог Перун гремел громами над грешной землей, как повелители стихий насылали на людей дожди, ветры, морозы и зной, как ведьмы напускали порчу на коров и людей, так неведомый и зловещий аноним-псевдоним Шпугутькало накликал на Веселоярск десятки проверяльщиков, и не было от них спасения!

И теперь уже не только на молодого руководителя Левенца, но и на опытную Зиньку Федоровну, и на заслуженного пенсионера Свиридона Карповича, и на всех веселоярцев, и на самый Веселоярск.

Проверяли, правда ли, что Свиридон Карпович, кроме пенсии, получает еще три зарплаты: в сельсовете, в колхозе и в потребкооперации. Правда ли, что у Зиньки Федоровны уже не одна «Волга», а целых три: черная, серая и зеленая? Правда ли, что в Веселоярск согнали врачей из всей области и теперь там один врач измеряет пульс у больного на левой руке, а другой — на правой? Правда ли, что в колхозе «Днипро» свеклоуборочных комбайнов больше, чем свеклы?

Аноним каждый раз обращался в разные инстанции, они не могли знать, что кто-то уже проверял веселоярцев и убедился в клеветничестве и нечестности кляузника, и скорее посылали своих проверяющих, чтобы тоже убедиться, а тем временем почта несла новые заявления в новые инстанции об убийцах, которые никогда не убивали, о любовных изменах тех, кто никогда не изменял, о привидениях, которые никого не пугали, о ворах, которые ничего не воровали.

Писал аноним или псевдоним, сигналы нужно было проверять, на Веселоярск налетали проверяющие и контролирующие, громовержцы и вегетарианцы, йоги и демагоги. Проверки проводились летучие и комплексные, тотальные, фронтальные, капитальные, оскорбительные и обходительные! Не верится! Не могло такого быть! Но это же мифик!

В далеком прошлом было как? Иван кивает на Петра. Теперь, с развитием грамотности, произошли ощутимые перемены — и уже Иван читает про Петра. Читает и потирает руки: ох и здорово, вот это да, хорошо хоть не обо мне, а о Петре!

Гай-гай! В своей извечной наивности Иван забыл о железном законе диалектики. Борьба противоположностей. Сегодня читает про Петра и потирает руки, завтра Петро будет читать про Ивана и точно так же будет потирать руки, потому что грамотность всеобщая, чернила дешевые, а еще же пошли и шариковые ручки — хоть пишут скверно и недолго, но на анонимку хватит.

Ах, почему не высыхают в ручке чернила, когда ею хотят написать подлость! Такой вопрос в теории литературы называется риторическим. Один аноним сегодня может парализовать не только целый колхоз или завод, но и район и даже область, если она маленькая и почта в ней работает исправно.

Автор даже подумал вот над чем. Сейчас во всем мире бьются над проблемой электромобилей. Все упирается в невозможность создать аккумуляторы, чтобы они были легкие, мощные и продолжительного действия. А что, если в электромобилях вместо аккумуляторов применить анонимщиков? Укладывать его в багажник, привинчивать электроды — и айда! Но, наверное, от анонимщиков будет выделяться такая злая энергия, что машины не смогут сдвинуться с места, — сразу же будут проваливаться сквозь землю. Земля же наша многострадальная тоже имеет предел выдержки и терпения.

Веселоярцы тоже имели такой предел и твердо решили найти анонима-псевдонима, презренного клеветника Шпугутькало, вывести его на чистую воду, поймать за хвост и повесить сушиться на солнце.

— Для музея? А может, и так.

Вновьизбрать, по праву давнего знакомства, пригласил в Веселоярск автора этого повествования, предупредив, что на этот раз речь идет не о радостных переменах в жизни его односельчан, а о явлении позорном, вредном и таком непонятном, как долгоносик, колорадский жук, неблагоприятные погодные условия, гонка вооружений, империалистические угрозы миру и жизни на Земле или, скажем, домовой в новом доме, где есть электричество, газ, телефон и телевизор, мебель, не боящаяся жука-древоточца, ковры, которым не страшна моль, магнитофоны, которые навеки опозорили и задавили старосветского сверчка.

Автор как раз страдал от приступа люмбаго и не то что ехать куда-нибудь, а даже пройти от кровати до письменного стола не мог, а только как-то по-обезьяньи передвигался. Люмбаго — это такая болезнь, когда мышцы на твоей спине словно бы парализованы змеиным ядом клеветников и оговорщиков и ты не можешь пошевелиться, твой хребет искривлен, как старославянская «ижица», ты пронизан такой болью, будто собрал ее со всего того мира, где еще царит эксплуатация, неправда, неравенство, но одновременно ты хочешь отмежеваться от своего тела, потому что для тебя главное — дух, мысль, правда, красота и будущее!

Поэтому письмо дядьки Вновьизбрать подействовало на автора целебно — и люмбаго исчезло, будто какой-то примитивный чертик при могучем пении предрассветных петухов.

Автор побежал на почту и послал в Веселоярск телеграмму, состоящую из одного слова: «Еду!»

Скажем прямо: телеграмма эта не была такой уж исторической, — никто не обратил на нее внимания, жизнь шла своим чередом, заводы выполняли свои планы, колхозы не забывали своих обязательств перед государством, труженики продолжали трудиться, бездельники и не думали что-нибудь делать, умные становились еще умнее, невежды еще основательнее углублялись в незнание и темноту. Будем реалистами: что такое Веселоярск, пусть даже это образцовое село, и что такое автор этого повествования, пускай даже он что-то там и понаписывал! Есть вещи во сто крат важнее, о них и заботятся те, кому надлежит.

Автор не учел того обстоятельства, что может найтись человек, который состоит приблизительно в таких же дружеских взаимоотношениях с почтой, как Гриша Левенец, но уже не в областном, а в республиканском масштабе. Иначе чем объяснить, что о телеграмме автора в Веселоярск уже утром следующего дня знал хуторянский классик Весеннецветный. Зная же, он, конечно, немедленно примчался к автору (ведь это было второе «я» автора, то есть alter ego). Как всегда, был бледен от вдохновения, голос его дрожал, впечатление было такое, будто после каждого слова ставится восклицательный знак. Автор со страхом подумал, что если кто-нибудь внезапно украдет из пишущей машинки Весеннецветного восклицательный знак, то человечество никогда уже не будет иметь счастья каждый год знакомиться с новыми бессмертными произведениями. Подумав об этом, автор вздрогнул, и Весеннецветный, обладая исключительным даром наблюдательности, вмиг заметил это и воскликнул: