Абул Аббас был свободен. Он был здоровым и сильным, он хотел убежать отсюда. Подальше от пламени, подальше от людей. Но среди них был один, которого он ценил. И это смущало его.

Слон двинулся вперед, словно снежный ком, набиравший силу, собираясь стать лавиной.

Ветер хватал Масрука аль-Атара за раздвоенную бороду и ерошил черные волосы. Араб щурил глаза, когда облака пыли окутывали маленькую группу. Следом за ним скакал Халид, деливший свою лошадь с крестьянской дочкой и внуком императора. «Несвятая троица», – подумал Масрук. Самая странная картина семьи, которую мог себе представить какой-нибудь джинн или он сам, Масрук аль-Атар. За белой лошадью вверх по склону тяжело топал жеребец Грифо. Своих рабов Грифо вынужден был оставить здесь. Масрук не хотел рисковать: наличие невольников могло вызвать к нему недоверие императора франков. Грифо, ворча, привязал цепями свой товар к деревьям, где они вынуждены были ждать его возвращения – если, конечно, стая волков не окажется быстрее Грифо.

Наконец они достигли конца горного серпантина, и перед ними показались ворота монастыря. У Масрука не было времени восхищаться монументальностью стен, потому что по ту сторону он увидел поднимающиеся к небу облака дыма.

– Что там происходит? – пробормотал он, повернувшись к ветру.

Ехавший позади него Халид, казалось, услышал вопрос.

– Дочка крестьянина что-то скрыла от нас.

– Или же ты сам невнимательно слушал ее слова, потому что пялился на ее груди, дурак!

Масрук, повернувшись к своим спутникам, увидел, как на лице Гислы промелькнула улыбка. Он понял:

– Она привела нас сюда, потому что монастырь был ее собственной целью. Одна с ребенком она бы никогда не добралась до этого места. Мы стали почетной охраной слабоумной, Халид.

Масрук с трудом подавил желание сбросить девушку с лошади и забить ее до смерти. Но если она действительно входила в процессию императора франков, то вместе с ней умрет и его план – перетянуть на свою сторону Карла Великого.

И тут ворота монастыря открылись.

Танкмар отшатнулся. На лице Масрука отразилось недоверие и ужас. Время замерло. Саксонец и раб неподвижно смотрели друг на друга. Между ними было всего лишь три шага, но вместе с тем между ними зияла такая пропасть, по сравнению с которой расстояние между Багдадом и Хадулоа, между пустыней и Маршландом показалось бы незначительным. Руки Танкмара все еще держали створку ворот, которую он только что распахнул для того, чтобы теперь увидеть на другой стороне рожу своего демона.

Следуя импульсу, Танкмар хотел уже было захлопнуть ворота, но разглядел позади Масрука лицо Гислы и окаменел. Масрук быстро пришел в себя. Он ударил своего вороного жеребца сапогами по бокам и протиснулся со своей лошадью в наполовину открытые ворота мимо Танкмара. От толчка, полученного от лошади, Танкмар зашатался. Его больная нога была не в состоянии выдержать его вес, и он упал в пыль монастырского двора. Араб соскочил со своего жеребца, выхватил саблю из-за пояса и ударил лежащего на земле сакса.

Танкмар чудом избежал первого удара. Но за ним последовали другие. В то время как пытался увернуться от быстрых ударов, он слышал, как Масрук словно безумный орал что-то на арабском. Если бы атаки араба были осмысленнее, кровь Танкмара уже давно окропила бы пыль Санкт-Аунария. Однако нападающий, казалось, ослеп от своей ненависти к саксонцу, которого он как одержимый осыпал ударами.

Когда Масрук размахнулся для очередного удара, Танкмар зацепил лодыжку нападавшего ногами и перевернулся набок. Масрук зашатался, но Танкмару не хватило сил повалить араба на землю. Однако этого было достаточно. Танкмар вскочил на ноги и выхватил из-за пояса франциску. Держа оружие в руках, мужчины стояли и злобно смотрели друг на друга.

Топорик в руке Танкмара был до смешного маленьким, однако, казалось, имел вес тысячи мечей. Против сабли Масрука франциска казалась бесполезной. Но Танкмар помнил слова графа Саудрата, который заверял его, что франциску нужно лишь бросить в нужный момент, а цель она найдет сама. Он изо всех сил размахнулся и бросил топорик. Тот понесся по воздуху, но Танкмар бросил его недостаточно сильно. Слишком быстро оружие потеряло высоту. Танкмар боялся, что топорик просто упадет под ноги Масруку аль-Атару. И тут он услышал крик араба. В этот раз он кричал не от злости, а от боли. Острие франциски торчало в сапоге Масрука. Саудрат оказался прав.

Араб нагнулся, чтобы выдернуть оружие из своей ноги, и тут Танкмар увидел другого жителя восточной страны – Халида, въезжавшего в ворота верхом на лошади. Позади него сидела Гисла, которая при виде Танкмара спрыгнула с лошади. Халид, казалось, этого не заметил. Он уже держал меч в руке, очевидно, встревоженный звуками боя. Если Танкмару удалось защитить свою жизнь от Масрука, то против конного воина он был так же беззащитен, как лодка во время шторма.

Удар сзади снова сбросил Танкмара на землю. Прежде чем успел подняться, он увидел, что на расстоянии ладони мимо него прямо на Халида пробежал Абул Аббас.

При виде мчащегося на него слона конь Халида встал на дыбы. Грудь слона ударила жеребца в бок, и он потерял равновесие. Животное упало, однако его всадник не упал вместе с ним на землю.

Халид висел возле головы Абула Аббаса и болтал ногами в воздухе, словно пловец, неожиданно попавший на страшную глубину. Правый бивень слона пронзил его живот. Рот Халида был наполнен кровью, поэтому он даже не мог кричать. Лишь его глаза взывали о помощи, в то время как он пытался сползти с бивня. С оскверненной верхушки бивня, выглядывавшей из спины Халида, свисали кишки.

Тяжелое тело Халида тянуло голову слона к земле. Абул Аббас стряхнул эту тяжесть одним резким движением головы. Халид со всего размаху ударился о стену монастыря и сполз по ней вниз, оставляя на камне блестящий кровавый след.

Масрук аль-Атар уставился на то, что осталось от его спутника. Танкмар отреагировал быстрее. Следуя внезапному порыву, он схватил амулет, висевший у него на шее, и набросил его Масруку на тюрбан. Масрук очнулся, обернулся, и, как слепой, начал наносить удары саблей вокруг себя.

Танкмар отпрыгнул.

– Эй, Абул Аббас! Абул Аббас! Проклятье, проклятье, проклятье! – кричал он так громко, как только мог, размахивая руками над головой.

В этот раз Абул Аббас услышал команду. Он обернулся. Один его бивень был еще красным от крови жертвы, уши торчали в стороны, а в глазах была такая дикая ярость, которой Танкмар еще не видел у этого великана. Всего лишь на один миг глаза слона задержались на саксе. Затем его взгляд упал на блестящую вещь на шее араба. Широкими шагами Абул Аббас ринулся к Масруку аль-Атару.

Прежде чем слон успел добраться до него, араб уже очутился возле своего вороного жеребца, вскочил ему на спину и хотел выехать из ворот. Однако дорогу ему преградил Грифо, который, тоже сидя на коне, остановился просто посреди прохода и ошарашенно всматривался внутрь монастырского двора. Масрук выругался. Он с трудом развернул своего запаниковавшего жеребца и помчался в другую сторону – прямо во двор монастыря.

Абул Аббас повернулся вокруг своей оси в поисках блестящей штуки на шее у араба.

– Абул Аббас! – закричал Танкмар изо всех сил.

И действительно, слон замер, повернул голову и в нерешительности захлопал ушами. В одно мгновение Танкмар оказался возле него и по запачканному кровью, внутренностями и остатками одежды бивню поднялся на спину животного.

От ворот раздался крик. Обернувшись, он увидел Гислу, которая держала на руках внука императора. Танкмар с облегчением увидел, что лангобардка жива и здорова и младенец вместе с ней. Не выказывая страха перед слоном, она бежала прямо к Танкмару. Абул Аббас, казалось, узнал свою наездницу. Хотя он беспокойно топтался на месте, однако никуда не отходил, пока молодая женщина не подбежала к нему.