Исаак внимательно смотрел на старую женщину из племени лангобардов, которая наблюдала за уничтожением своего родного дома без видимого волнения. Она сама подожгла крышу после того, как вынудила Исаака дать ей обещание забрать с собой ее и дочь. Это место дважды принесло ей смерть, сказала она, а теперь она вместе с Гислой будет искать удачу в городе.

– Сопроводите нас в Турин и дайте нам двух лошадей на продажу. На эти деньги мы сможем прожить некоторое время.

Ее предложение звучало разумно. Согласиться с ней – это была единственная возможность, чтобы привлечь крестьянку на свою сторону и бежать от арабов. Кто мог подозревать, что эта женщина придумала такой дьявольский план? Для Исаака было бы достаточно, чтобы арабы остались запертыми в крестьянском доме.

Огненный потоп залил всю крышу. То тут то там обрушивались части стен, облака дыма поднимались до самого неба. И вдруг Исаак увидел какие-то фигуры среди огненного ада. Он прищурился, и тут Танкмар сказал то, чего он опасался:

– Арабы вышли на свободу, господин.

Сакс указал на троих мужчин, которые издали казались мелкими, как блохи, ползущие через горящую долину, подальше от дома. Были ли они ранены или обожжены, отсюда невозможно было определить. Однако не было никакого сомнения в том, что Масрук, Халид и Хубаиш избежали смерти. Зато теперь им придется пересекать эту страну пешком.

– Может быть, они нас еще не увидели. Мы отправляемся в путь немедленно. – Исаак рывком повернул своего коня. Не оборачиваясь назад, он знал, что остальные следуют за ним.

Когда до Турина оставался один день пути, они разбили лагерь возле яблоневого сада. Плоды уже были собраны, и деревья стояли голые, готовые к зиме. Днем было еще тепло, но ночи стояли холодные.

Танкмар был зол. Несмотря на то что вместе с ними были две женщины, Исаак приказал ему, мужчине, приготовить еду и ночлег. Да, надо признать, он был рабом, однако даже в таком качестве он заслуживал хотя бы минимального уважения. Быть слугой крестьянки и ее слабоумной дочери! Он недовольно швырнул им под ноги два одеяла. Насыпая еду, он старался, чтобы солонина, шлепаясь в суп, разбрызгивала горячие капли, а хлеб разделял на крохотные порции.

От Гислы он не ожидал никакой реакции, однако девушка была настолько чувствительной к его плохому настроению, что во время еды даже отодвинулась от него. Ее мать, казалось, не заметила его протеста, настолько она была поглощена разговором с Исааком. Она сидела на земле, широко расставив ноги. Чавкая, она назвала свое имя, поскольку до сих пор у нее не было для этого повода:

– Имма. Мой отец был странствующим купцом с севера и любил свою родину так сильно, что даже дал мне северное имя. Ни одна лангобардка из тех, кого я знаю, такого имени не имеет.

То ли в свете костра, то ли в лунном Танкмару вдруг показалось, что на лицо его хозяина упала тень. Исаак уставился в землю, а потом взглянул в глаза крестьянке.

– Ваше имя как будто знакомо мне. Действительно, я знал одну Имму, и это имя я храню с честью.

Он взял в рот кусок мяса.

Старая лангобардка улыбнулась этому подобию комплимента. Однако Танкмар достаточно хорошо знал своего хозяина, чтобы понять, что иудей не относился к породе мужчин, которые ублажают женщин словами. Даже по отношению к нему самому, своему рабу и единственному доверенному лицу в этом путешествии, он был жадным на похвалу и довольно скрытным. Танкмар стал внимательно наблюдать за хозяином.

Крестьянка взяла пустую миску из рук Исаака и встала, чтобы налить ему еще супа. Когда она села, расстояние между ней и Исааком значительно уменьшилось. Иудей, казалось, этого не заметил. Благодарно кивнув, он принял от нее суп и стал хлебать густую жидкость из миски. Исаак долго жевал положенное туда мясо, таким образом прекратив дальнейший разговор с лангобардкой.

Старухе, казалось, не мешало это подчеркнутое молчание.

Всего лишь за три глотка она выхлебала миску супа, а затем уставилась на костер, словно ожидая, что из его пламени сейчас выскочит черт-попрыгунчик. Однако чудовище появилось не оттуда, а из ее кишок, и высвободилось оно с таким шумом, что даже звуки ночи на какой-то момент стихли. Танкмар, который веселился, наблюдая, как его хозяин пытается справиться с голосом природы, закрывая себе рукой рот, не мог скрыть улыбки.

Исаак ошарашенно уставился на крестьянку. Она еще раз издала тот же звук. Но когда и Гисла подключилась к этой песне насытившихся людей, Танкмар уже не смог удержаться. Он от души расхохотался, и его мощный бас присоединился к дуэту женщин. Общество охватило веселье, и даже Исаак не удержался от смеха, когда до него дошло, что его презрительное выражение лица лишь веселит остальных.

Когда тепло съеденного супа разлилось по телу, к ним вернулось спокойствие. Убаюканный гармонией и уютом догорающего костра, Танкмара прикрыл глаза, и он сразу уснул бы, если бы не услышал в тиши ночи шепот старухи:

– Добрый мой, тебя ждет женщина там, куда ты держишь путь?

Задать такой вопрос Исааку Танкмар никогда бы не отважился. Однако за ответ он был готов пожертвовать даже большим, чем урывком сна. Он открыл глаза и стал наблюдать за стариками. Однако Исаак был слишком усталым, чтобы отозваться на старания крестьянки.

– Будете утолять вашу тоску по мужчинам, когда доберетесь до Турина. Мое тело и моя душа принадлежат другой. – С этими словами он завернулся в одеяло и повернулся к ней спиной.

Они медленно продвигались в предгорьях Альп, по роскошной земле, где произрастал виноград, и бесконечному морю зеленой травы, волнующемуся под порывами ветра. На пути они встречали фокусников и бродячих артистов, прокаженных, калек и нищих – всех эти несчастных, которым люди сожгли крышу над головой или же чей урожай был уничтожен непогодой. Их ближайшей целью был следующий фогт – специально назначенный императором служащий, который должен был заботиться о пропитании нищих и бедняков. Исаак старался объезжать такие места стороной, потому что они привлекают внимание.

Каждую минуту отдыха Танкмар проводил с Абулом Аббасом. Какую добрую службу сослужил ему слон у ворот Павии! Вот если бы он мог использовать силу великана только целенаправленно!

Однако его упорство на протяжении прошедших дней уже принесло ему небольшие успехи: если он показывал Абулу Аббасу меч из Павии так, чтобы от ножен отражалось солнце, слон тянулся хоботом к нему, словно утопающий за соломинкой. Танкмар уже настолько продвинулся в искусстве дрессировки, что Абул Аббас мог стоять тихо до тех пор, пока не получит команду. Много слов перебрал Танкмар, пока ему удалось вызвать реакцию слона, причем надо же было, чтобы этим словом оказалось слово «проклятие»! Как только это слово достигало его огромных ушей, Абул Аббас поднимал вверх свой хобот вместе с мечом, словно собираясь нанести им сокрушительный удар. Это удавалось повторять три-четыре раза, а затем слон терял интерес и больше не изъявлял желания показывать фокусы. Это была проблема номер один.

Проблемой номер два была команда, которая должна была подвигнуть великана к тому, чтобы он отпустил свою добычу. То, что попадало к нему в хобот, было потеряно на несколько часов. Зачастую черные, как жемчужины, глаза слона таращились на Танкмара, и в них читалась некая смесь непонимания и насмешки, в то время как изо рта сакса каскадом вылетали слова: «вниз», «прекратить», «отпусти», однако так просто Абула Аббаса усмирить было невозможно.

Танкмар пытался добиться цели с помощью колдовских заклинаний своей родины, пробовал детские стихи и ругательства, произносил саксонские свадебные стихи и даже в отчаянии попытался имитировать голоса зверей.

Абул Аббас молча сверху вниз таращился на маленького человечка у своих ног и оставался неподвижным. Его поднятый хобот, словно копье морщинистой валькирии, не хотел двигаться.

Гислу так развеселили старания Танкмара, что она, хихикая, стала наблюдать за тем, как он искал волшебное слово вроде «сезам, откройся». Ему очень хотелось доказать девушке, что именно он был повелителем этого огромного животного. Однако с каждой неудачной попыткой он терял уверенность в себе, что еще больше веселило Гислу. Она, хлопая в ладоши, прыгала вокруг них.