Имма, ничего не понимая, покачала головой:
– Слуга Господа, который проводит время за тем, чтобы законсервировать звуки. На основе этого можно сочинить поучительную историю для детей.
– Я уже надоел вам своими рассказами, тогда как вы хотели меня о чем-то попросить. – Он с трудом подавил зевок.
От Иммы не укрылась усталость Карла. Она мельком подумала об аббатисе и о знаках, которыми на письме можно было записывать звуки, – она их придумала и любовно называла «моими невмами». С их помощью Ротруд удалось запечатлеть звуки на пергаменте. Аббатиса заслужила, чтобы ее лично отметил император. Однако взаимопонимание уже было достигнуто, и Имма не хотела уступать памяти Ротруд внимание Карла. Она решила отложить возможность рассказать об этом на более позднее время и сменила тему:
– Я хочу исповедаться.
Карл от удивления раскрыл рот:
– Я не священник. Вы обращаетесь не к тому человеку.
– Разумеется. Но у меня есть особое желание. Мои грехи по отношению к Иисусу Христу, Господу нашему, лежат на моем сердце столь тяжким грузом, что их невозможно снять общим опущением грехов при богослужении. В Санкт-Альболе я пыталась уговорить аббатису, чтобы она лично приняла у меня отпущение, однако она отказалась, поскольку мое желание противоречило правилам ордена и даже общему церковному праву.
– Исповедь отдельного человека кажется мне воистину необычайной. Представьте себе, что случится, если в наших церквях больше не будет всеобщего отпущения грехов! Если каждый будет в одиночку исповедоваться, чтобы были упомянуты каждое греховное действие, каждая греховная мысль, то святая месса затянется на многие дни. Едва будет дано отпущение последнему из грешников, как первые снова выстроятся в очередь.
Несмотря на симпатию, которая возникла было у Иммы к императору, она резко ответила:
– Законы церкви я изучила очень хорошо. И я чувствую границы, которые Рим определяет вере. Они сдерживают сектантов, чтобы не допустить хаоса, в который мы можем погрузиться. То, о чем я хочу вас попросить, трудно для меня, поскольку означает возвышение моей личности над общиной. Однако куда бы я ни пошла после этого смутного времени – в какой-нибудь другой орден или в Царство Небесное – я могу служить Господу только с просветленной душой. Разрешите мне личную исповедь! Вы император, и никакой церковник не может воспротивиться вашему желанию.
– Сестра Имма, я уважаю вас и ваши намерения. Однако я не могу нарушить действующее церковное право. В конце концов, я лично закрепил его в «Admonitio generalis»[61]. Кто же будет почитать правителя, который корректирует право только потому, что кто-то нашепчет ему свое желание? Кроме того, мы сейчас отправляемся на битву, а кодекс воина запрещает нам думать о днях, которые будут после нее. Сейчас наш лозунг звучит так: «Победа или смерть!» Духовными проблемами мы будем заниматься позже.
С этими словами император завернулся в овечью шкуру и замолчал с императорской многозначительностью. Имма хотела заглушить разочарование последним глотком вина, однако по мере разговора оно закончилось. Большинство мужчин уже спали. Ей не оставалось ничего иного, как отправиться на место для спанья, которое она устраивала подальше от воинов. Но заснуть в эту ночь ей так и не удалось.
На следующее утро посреди молитвы к ним ворвался демон. Имма только что пропела последний стих «Kyrie fons bonitatis»[62], и, хотя не выспалась, радовалась, что Карл поет от всей души, – этот благословенный момент был прерван ужасным криком, который поднял с колен стоявших на молитве воинов. Звук был похож на резкий сигнал покрытых вмятинами фанфар, на предсмертный вопль целого стада забиваемых овец.
Один из императорских разведчиков примчался к ним, спрыгнул с лошади и упал на колени перед Карлом. Рыцарь был взбудоражен, потрясен и бормотал что-то бессмысленное. Однако для объяснений времени не оставалось, потому что вслед за прибытием разведчика послышался треск, топот и какой-то гулкий звук, словно через лес прямо на императорскую команду неслось огромное войско сарацин. То, что потом появилось под деревьями, было таким огромным, что даже элитная гвардия императора франков бросила щиты на землю, чтобы схватиться за рукоятки мечей двумя руками.
Имма перекрестилась и опустилась на колени. Одно дело сражаться против орды ненастоящих арабов, но совсем другое – выступать против рогатого демона. Это было задачей для великомучеников. Чудовище, которое появилось из лесу, скорее всего, было родом из далеких стран Востока, где, как говорят, ворота в подземный мир всегда открыты.
Словно грозовая туча, чудовище возвышалось на фоне неба, шаги его гремели как гром, а ослепительно белые зубы выглядывали из пасти, сверкая словно молнии. С длинными отростками на голове и темными глазами чудовище показалось Имме воплощением дьявола. Голова его возвышалась над солдатами до самого неба, а на спине ехали верхом какие-то темные фигуры, от которых исходила такая серная вонь, что Имме показалось, у нее вот-вот перехватит дыхание – в любом случае, она этого ожидала.
А затем взгляд Иммы остановился на одной из этих фигур.
– Аделинда! – не веря себе, воскликнула она и помахала рукой послушнице, которая сидела на спине чудовища и улыбалась. – Аделинда! – Ее крики утонули в громких возгласах мужчин. И тогда монахиня выпрямилась, набрала воздух в грудь и в живот так, что, казалось, вот-вот лопнет – воздух этот пах совсем не серой, а гарью и пеплом – и крикнула поверх голов солдат: – Не проливай невинную кровь в своей стране, которую дал тебе Господь Бог твой.
На какое-то мгновение она подумала, что Бернвин гордился бы ею.
Воины резко повернулись к ней. Она с трудом протискивалась между ними, подгоняемая страхом, что мужчины могут убить Аделинду. Имма даже бесцеремонно оттолкнула императора с дороги и в конце концов очутилась рядом с гигантом, со спины которого как раз соскользнула Аделинда. Имма заключила послушницу в объятия. Чудовище из глубины лесов превратилось в посланца неба и вернуло ей Аделинду. Послушница позволила Имме обнять себя, а монахиня плакала и смеялась одновременно, в то время как Аделинда оставляла на ее шее и лице следы грязи. Император рассмотрел вновь прибывших, и Имма неохотно оторвалась от молодой женщины.
Хотя крик Иммы предупредил конфликт, страх солдат перед огромным созданием остался. Мужчины все еще бросали подозрительные взгляды на слона и не хотели отрывать руки от рукояток мечей.
Один лишь Карл Великий бесстрашно рассматривал зверя, а затем приказал всадникам, сидевшим на спине великана, слезть вниз и упасть перед ним на колени. Обе женщины вскоре уже пали ниц. Младенца они успели передать Имме. Молодого парня со взъерошенными кудрями удалось заставить принять унизительную позу только после пинка под зад. Имме казалось, что она буквально чует носом его мрачную решимость, как и запах пота, который, несмотря на холод, сбегал по его голому, намазанному чем-то черным телу, оставляя на нем светлые полосы. С какими загадочными чужаками связалась Аделинда? Имма беспомощно качала ребенка на руках, напряженно ожидая рассказа послушницы и ее странных спутников.
– Кто вы такие? Куда вы направляетесь?
Карл встал во весь рост перед тремя людьми, стоявшими на коленях, и даже посреди этой пустоши каждым дюймом своего тела демонстрировал, что он император, который снизошел до того, что дал им аудиенцию.
Слово взяла Аделинда:
– Я Аделинда из Отёна, бывшая послушница монастыря Санкт-Альболы и воспитанница вот этой монахини. Моих спутников зовут Танкмар и Гисла. Я приветствую и почитаю императора франков, избранного Богом народа, создателя нашего, храброго в обращении с оружием, надежного в мирном союзе, мудрого в совете, незапятнанной чистоты и изысканной стати, смелого, отважного и любящего правду…
