Последним энергичным толчком Имма освободилась от объятий зевак и вдруг очутилась прямо под судным дубом, возвышавшимся перед ней к самому небу.

Бернвин стоял под толстой веткой, держа петлю в руках, и во весь голос орал в ночное небо:

– Я воззвал к Господу в страхе своем, и он ответил мне. Я кричал из пасти смерти, и Ты услышал мой голос.

И вдруг толпа затихла. Словно саван мертвеца, молчание опустилось на головы людей, заткнуло им рты и приковало взоры к Бернвину. Бернвин накинул себе веревку на шею, крепко затянул петлю и проверил, правильно ли она сидит, словно это была не веревка, а нагрудные железные латы. Затем он перебросил свободный конец через ветку и подал знак четверым мужчинам, ожидавшим позади него, среди которых был также Ляйдрад. Восемь рук схватили и натянули веревку.

Имма появилась слишком поздно. Она бросилась к Бернвину, однако успела только прикоснуться к его ногам, настолько быстро вздернули его в воздух палачи-любители. Так что она осталась стоять под повешенным, отчаянно пытаясь схватить его за грязные ноги.

Кто-то закричал:

– Он привел с собой свою Марию! – И толпа опять взвыла.

Ищущий помощи взгляд Иммы упал на Ляйдрада, который хотя и смотрел на нее с сочувствующим видом, однако лишь пожал плечами. Это был спектакль Бернвина, проходивший по его собственным правилам, и он сам должен был его завершить.

Под веткой на ветру качался Бернвин. Хотя он мог руками ослабить петлю, но не поднимал их. Словно настоящий мертвец, он болтался среди ветвей, в то время как публика ожидала чуда. Имма упала на колени и стала молиться. Ей было все равно, примут ли эти плебеи молитву за спектакль.

Следующие мгновения показались ей столетиями. Мог пройти целый год или всего лишь мгновение. Стало так тихо, что было слышно, как трется веревка о шероховатую дубовую кору. Как долго мог выдержать Бернвин?

Имма снова поискала взглядом Ляйдрада. Спокойствие крестьянина сменилось озабоченностью. Слишком долго болтался повешенный на веревке. Настоящего мертвеца не должно было быть на празднике благодарения Богу. Скривив лицо, Ляйдрад взглянул на дерево, готовый дать своим помощникам знак отпустить веревку.

И тут в темноте ночи раздался топот копыт. Головы повернулись в ту сторону, шеи вытянулись, толпа расступилась, образовав проход, и в свете факелов появились пятеро всадников. Под их шерстяными накидками звенели кольчуги, головы украшали кожаные шлемы, а металлическая окантовка их перчаток блестела в свете огня. Это были не крестьяне, с опозданием заявившиеся на праздник. Имма увидела, что у одного всадника на поясе висит так называемая франциска – боевой топор воина.

Первый всадник уставился на повешенного. Когда он повернул голову в сторону, стало видно родимое пятно, покрывавшее большую часть его щеки. Другая сторона лица была обезображена шрамом от ожога; рана была свежей. Всадник небрежно поднял руку в приветствии.

– Да пребудет с вами благо, крестьяне! – Его голос был таким же слабым, как его тело. – Мы привезли вам привет от архиепископа Хильдебальда, друга людей из Арля. В каком преступлении обвиняется этот достойный сожаления человек, висящий там, наверху?

У Иммы от страха округлились глаза. Хильдебальд! Она вспомнила богатые меховые одежды епископа, свое бегство из города. И она узнала этого человека, который так коварно разоблачил ее перед архиепископом, выманив у Аделинды признание в том, что Имма в Санкт-Альболе убила одного из напавших на монастырь.

Спрыгнув с коня, мужчина сдвинул в сторону свою накидку. Сомнений больше не было. Одежда, жесты, голос и родимое пятно означали только одно: цербер Хильдебальда нашел ее. Настиг. А ожог, очевидно, был получен раскаленными щипцами для завивки волос, которыми Аделинда ударила этого дьявола в лицо. «Пусть это будет не последний раз, когда тебя покарают», – с гневом подумала Имма.

– Я – Вала, герцог из Анианы. – Он сделал шаг вперед, позволяя толпе спокойно рассмотреть его, словно вбирая силу этих глаз. – А вы – подданные императора и должны повиноваться архиепископу, тем самым вы обязаны служить также и мне, потому что я нахожусь в пути по заданию Хильдебальда. Мы ведь поняли друг друга?

Имма, заламывая руки, сделала шаг назад и взглянула вверх, на Бернвина. Из уголков рта повешенного капала слюна. Его грудная клетка заметно поднималась и опускалась. У него кончался воздух.

Вала улыбнулся, довольный собой:

– Мне и моим сопровождающим не хотелось бы лишать вас удовольствия от казни. Мне также не хочется заниматься вами дольше, чем необходимо. Конечно, нет! Поэтому помогите мне: я ищу монахиню. Она уже в возрасте, жирная, у нее хорошо подвешен язык, и чаще всего она ведет себя совсем не по-христиански. Говорят, что она в союзе с дьяволом, служит идолам и приносит в жертву людей. Сейчас она ошивается в этой местности и распространяет лживые слухи по позорному заданию мусульман.

Молчание было единогласным ответом ему.

– Нет? – Тощий герцог снял с головы шлем, провел рукой по редким светлым волосам и ощупал свой шрам: – Может быть, у вас улучшится память, если я спрошу вас об одной послушнице. Молодая, с завитыми локонами, с полными губами и пышными грудями, созревшая для того, чтобы похоть овладела любым мужчиной.

Толпа глухо загудела. Может быть, некоторые и вспомнили Аделинду, но никто не сказал ни слова.

Имма отодвинулась еще дальше назад. Пока что преследователи не узнали ее, пока что Бернвин еще был жив. Она осторожно отодвинулась за дуб, туда, где Ляйдрад все еще держал в руках конопляную веревку.

Почему люди Хильдегарда вообще появились здесь? Чтобы поймать монахиню и послушницу, которые не захотели участвовать в извращениях своего повелителя? Из-за этого никто не послал бы целый отряд из пяти вооруженных всадников в эту дикую местность. Эти люди появились здесь, чтобы заставить их замолчать. Она и Аделинда были единственными свидетелями гибели Санкт-Альболы, единственными, кто знал, что уничтожение монастыря не было делом рук мусульман. Но как же пособникам епископа удалось выследить их?

Ответ не заставил себя ждать:

– Вы не помните? Да чего другого можно ждать от крестьян, которые больше времени проводят со скотом, чем с людьми? Как хорошо, что я сегодня с утра пораньше встретил кое-кого, кто смог дать мне ответ получше.

Вала дважды щелкнул пальцами. После этого один из всадников бросил ему мешок из грубой материи. Герцог вынул из мешка страшный трофей. Имма застонала. В руках Валы была голова угольщика. Его и без того страшное лицо было обезображено смертью. Его глаза были широко раскрыты, как и рот, а посреди черепа зияла дыра, и Имме показалось, что сквозь нее она видит мозг угольщика.

Вала, держа голову за волосы, на вытянутой руке поднял ее вверх. Толпа отшатнулась на полшага назад, словно герцог вынул из ножен оружие.

Вала начал прохаживаться перед людской стеной взад и вперед:

– Этого доброго человека я встретил сегодня утром неподалеку. Он был угольщиком и поначалу не хотел помочь мне, как это принято у угольщиков. Кроме того, он попытался проломить мне голову. Это же смешно! На мой вопрос он не ответил даже тогда, когда я приказал насадить на копья его сварливую бабу прямо у него на глазах. И только тогда, когда мои люди уничтожили его костер, он упал на колени и рассказал о каком-то мужчине и двух женщинах, которых совсем недавно видел. Женщин он описал небрежно, что-то бормотал об ангелах и чем-то подобном. Однако о мужчине он смог рассказать очень много. Прежде чем я освободил его от уродства, он вспомнил о почти голой фигуре с длинными волосами и бородой и неким подобием тернового венца на голове. Вот такого, как у него.

Он резко повернулся и указал на Бернвина, который внезапно открыл глаза и уставился на сборище у своих ног.

Крестьяне громко вскрикнули. Чудо, которого они ожидали, случилось неожиданно и даже страшно: Бернвин был живым мертвецом, желтым как воск и холодным, и, как показалось некоторым, следы тления уже появились на его лице.