– Что со мной происходит? – спросила она себя, опустила ладони, уселась поудобнее на землю и стала смотреть на луну.

Ее руки нашли амулет, висевший у нее на груди под одеждой. Тридцать лет он находился там, не замеченный другими монахинями. Не распятие было настоящим знаком ее веры, а разделенная на две части птица из золота и красных камней. Имму охватила дрожь. Однако тот, кому она дала мирскую клятву, никогда больше не появлялся. Что же случилось с Исааком?

Он мог быть мертв, болен или в плену. Или попал в тюрьму. Но ни на миг за все эти годы Имма не подумала, что он забыл ее.

«Может быть, дорога завела его не туда, – думала она, – так же как и мой путь теперь, кажется, не имеет цели». Лабиринт под Ирминсулом, сад-лабиринт в монастыре – если бы она тогда правильно истолковала эти знаки, то ее судьба в этот момент не открылась бы перед ней с такой неожиданной стороны.

Как она попала сюда из своей кельи в Санкт-Альболе? Ее охватила глубокая печаль по сестрам из монастыря. Перед ее мысленным взором показались навсегда ушедшие Ротруд, Атула, Мадельгард, оскверненные и убитые чудовищами в человеческом облике. Разве судьба не сохранила ей жизнь для того, чтобы их смерть не была напрасной? Кто были мужчины, напавшие на монастырь? Ей вспомнился сон о волках и жадные глаза Гунольда на обрамленном выбившимися прядями волос, словно щупальцами, лице.

Ответы на эти вопросы можно было получить только на самом высшем уровне: к императору вел ее путь, это было предначертано Богом, и любое средство было оправдано для исполнения воли Господа. Император выслушает ее. Император ей поверит.

Она втянула в себя холодный ночной воздух так глубоко, что даже закололо в груди. Перед ней, словно картинка в книге, возникла страшная сцена в садовом лабиринте. Бегство под защитой живой изгороди, прерывистое дыхание преследователя, копье, пронзившее толщу листьев. Она вызвала в своей памяти то ощущение, которое возникло у нее в пальцах, когда она вонзила гвоздь в тело врага. Этого она не хотела бы забыть.

Слабый ветерок шевелил листья, когда она вытащила из-под одежды шкатулку, которую носила с собой с той самой роковой ночи. На ней появились вмятины, однако она все еще была роскошна. Имма открыла крышку. Гвоздь, большой и ржавый, лежал на синей бархатной подкладке. Тогда ржавчина показалась аббатисе кровью Господа, а теперь на ржавчине действительно была кровь, однако не кровь святого.

Она с отвращением посмотрела на реликвию и захлопнула шкатулку. Этот талисман был знаком дьявола, пусть он заржавеет. Она широко размахнулась, чтобы забросить шкатулку подальше. Вдруг со стороны лужайки, на которой проходило празднество, раздались веселые возгласы, однако нечто внушающее страх было в этом звуке. Она испуганно спрятала реликвию и в ожидании нового несчастья бросилась назад, туда, где проходил праздник.

Из распахнутых двустворчатых ворот в ночь высыпала толпа, теперь уже освещенная факелами, воткнутыми в землю. В их свете Имма издали увидела, что идущие в первых рядах мужчины несут на плечах Бернвина, который широкими жестами указывал направление и обращал свой взор к небу в уже знакомой ей отрешенности.

Она почувствовала несчастье, словно приближающуюся грозу. Чем ближе они подходили, тем яснее она понимала, что кричат празднующие. «Kyrie, – пели они, – Kyrie», – снова и снова повторяя, словно хор детей, выучивший новое понравившееся слово.

Но хуже богохульного хора был вид Аделинды. Она, высоко задрав юбки, танцевала перед толпой. Какой-то мужчина уже вцепился в ее бедра. Когда он вознамерился поцеловать девушку, Имма бросилась к ним.

Она так неожиданно оторвала послушницу от ее спутника, что Аделинда, уже нетвердо стоявшая на ногах от алкоголя, не удержалась и со всего размаху грохнулась на землю. Имма даже не подумала помочь ей встать на ноги, а просто потащила жалобно причитавшую Аделинду в сторону. Мужчина, шатаясь, пустился было в погоню за своим «трофеем», но он был изрядно пьян и достаточно маленького роста, так что Имма уложила его на землю одним ударом.

– Осквернителей женщин ожидает отлучение от церкви! Я доложу архиепископу о вашем поведении, – угрожающе заявила Имма. Этого было достаточно. Пьяные потащились дальше, предоставив девушку Имме.

Та перевернула кашлявшую Аделинду на спину:

– Ты что, одержима дьяволом? Высмеивать нашего Господа! Распутствовать, как сучка во время течки!

Что-то словно разбилось в груди Иммы, и она изо всех сил ударила послушницу. Тяготы прошлых дней, голод, муки совести, постоянная забота и страх – она дала себе волю, словно град, обрушив гнев на послушницу. Аделинда, защищаясь, выставила перед собой руки, но они не помогли ей спастись от огненной лавины. И лишь когда крики послушницы утонули в слезах, Имма, тяжело дыша, остановилась. И у нее самой по щекам потекли горячие слезы.

– Я упрячу тебя в приют для женщин, когда мы будем в Аахене. Там ты сможешь стать даже содержанкой какого-нибудь герцога, – прерывающимся голосом взвизгнула она.

И тут она с испугом почувствовала, что ее руки просто горят от ударов. Она рывком поставила послушницу на ноги, игнорируя собственную опустошенность и желание обнять Аделинду. Как это могло с ней случиться?

Вдруг словно сквозь сон она услышала крики и песнопения. Один взгляд через плечо подтвердил ее опасения: Бернвин вел толпу к дереву для тайных судилищ.

– Давай, вставай быстро! Мы должны призвать к разуму и второго дурака!

Аделинда не двигалась.

– Вставай, говорю я тебе! Или ты еще раз хочешь увидеть, как он умирает?

Послушница стояла, понурив голову. Волосы упали ей на глаза.

Вместо гнева Имма теперь чувствовала раскаяние. Рука, которая готова была схватить Аделинду, теперь остановилась на полпути. Она отчаянно искала возможность снова приблизиться к девушке и вдруг услышала звук, источник которого сначала искала в себе, а затем в кричащей толпе. И лишь через какое-то мгновение она поняла, что именно Аделинда является источником этого ужасного звука. Послушница скрежетала зубами.

Этот звук потряс Имму, отнял у нее уверенность в себе, как трубный глас заставил рухнуть каменные стены Иерихона.

Она вскочила и помчалась вслед за Бернвином и толпой. «Может быть, – подумала она, – хотя бы здесь можно будет что-то спасти».

Люди стояли тесными группами вокруг судного дуба, когда Имма подбежала к дереву. Быстрым взглядом она окинула освещенные факелами ветви. Пока что ни один висельник не украшал собой дерево, под которым вершился суд. Уже издали она услышала каркающий голос Бернвина, скрытого за стеной потных спин: этот голос невозможно было ни с чем спутать:

– И пришел Ангел Господень, и сел в Офре под дубом.

Толпа ответила стоголосым криком.

Имма стала проталкиваться сквозь толпу.

– Воздвигните виселицу, высокую, как дуб, и скажите королю, дабы на дубе том повесил Мордехая.

Толпа опять взвыла.

Имма с трудом пробиралась вперед.

Откуда Бернвин так хорошо знал Библию? Священная Книга была доступна лишь лицам духовного звания. И даже среди них лишь немногие владели искусством чтения.

Когда она хотела оттолкнуть в сторону какого-то крепкого парня, тот так двинул ее локтем в бок, что у нее перехватило дыхание. Она собралась с духом и дернула парня за волосы так, что у того голова запрокинулась назад и он невольно отступил в сторону.

Мог ли Бернвин быть монахом? Может быть, он был отшельником – одним из тех полусвятых, которые влачили жалкое существование в лесах, в постоянном аскетизме и на грани сумасшествия? Не утратил ли он разум в служении Богу?

– Я искренне жду и надеюсь, что мне не будет причинен ущерб.

Или же он благодаря воровству или грабежу какого-то святого места стал обладателем Книги книг? Однако кто-то же научил его читать? И снова ей вспомнилось, как топор угольщика промахнулся мимо Бернвина. Случайность? Или же Бог так сильно любил этого человека, что не хотел допустить, чтобы тому причинили вред? Значит, теперь наступила ее очередь исполнить волю Божью.