– Воскресающие мхи, – медленно повторила я. – Мне понравилось название и то, как они обманывали смерть, возрождаясь вновь и вновь.

Повсюду стучали дятлы, привлеченные тысячами насекомых, обитавших внутри старых деревьев, покрывавших старый форт и развалины деревни. Наверное, птицы жили здесь всегда, гнездились, выводили птенцов, не замечая, как пустела деревня под поступью времени. И только мхи умирали и возрождались, и не было у них начала и конца.

Мы прошли мимо развалин казарм и по берегу, где выстроились пушки, готовые поразить приближающиеся вражеские корабли. Я держалась подальше от воды, и Мэтью не отходил от меня.

– Здесь прекрасно, – сказала я, оглядывая реку и подступающие болота и старые, покрытые мхом деревья, призраки старых домов, смотревшие пустыми глазницами в голубое небо, крыши их, давно снесенные ветром. Все это действительно было прекрасно, но я не могла объяснить, почему оно казалось мне таким до странности знакомым.

– Я так и думал, что тебе понравится. Я очень рад. – Он сжал мне руку и поцеловал в губы, затянув поцелуй.

Я смотрела на воду, позволяя легкому ветерку шевелить мне волосы.

– У меня задержка на две недели, – сказала я, положив голову ему на плечо. Подняв на него взгляд, я заглянула ему в глаза. Мы не старались завести ребенка, но и не избегали такой возможности. И все же я испытала облегчение, когда он улыбнулся.

– Это хорошая новость. Ты уже сделала тест на беременность?

– Еще нет, – я покачала головой. – Можно будет купить по дороге домой.

Он поднял меня на руки и закружил.

– Я стараюсь не слишком радоваться заранее, но я в восторге.

– Я тоже. – Я улыбнулась ему, будучи слишком счастлива, чтобы следить за своими словами. На несколько кратких мгновений моя тревога затихла, мои причины для замужества оправдались. Но один призрак все еще маячил, и мне хотелось окончательно разделаться с ним, чтобы он оставил нас с Мэтью в покое.

Слегка отодвинувшись, я заглянула ему в глаза. Его улыбка погасла, прежде чем я сказала хоть одно слово, как будто мы настолько хорошо знали друг друга, что он заранее знал, что я ему скажу.

– Я видела могилу Адриенны.

Он не шевельнулся.

– Это ты заказал памятник?

Он кивнул, взгляд у него был настороженный.

– Да. Ее родители не хотели даже обсуждать ее похороны, не говоря уже о памятнике.

– Что ты имел в виду под «мать нерожденных детей»? – спросила я, глубоко вздохнув.

Секунду он держал меня за плечи, пока внезапно не отпустил. Он пожал плечами, но жест этот не был случайным.

– Мы всегда говорили о том, чтобы завести детей. Мы оба их желали, но решили подождать, пока пройдет какое-то время после нашей свадьбы. На самом деле это было мое решение. Она была бы счастлива обзавестись детьми с самого начала.

– И потом она умерла.

Последовала маленькая пауза.

– Да. И потом она умерла.

Я услышала то, чего он не сказал. Он винил себя за отказ ей в единственном, чего она желала, и пытался запечатлеть это ее желание навеки на гранитном памятнике. Если бы такое было возможно, я полюбила бы его теперь еще сильнее.

Я взяла его за руку и повела от реки на тропинку. Мы шли рука об руку, но я ощущала разделявшее нас расстояние, как будто Адриенна и ее нерожденные дети шли между нами.

Один раз он остановился и поцеловал меня, положив руку на мой еще плоский живот, и я улыбнулась ему. Затем солнце снова скрылось за облаком и снова заморосил дождь, который проникал сквозь одежду, не охлаждая, создавая тени там, где раньше их не было.

Памела

Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия

Октябрь 1810

Наш работник Зевс возил нас в маленьком челноке вокруг Сент-Саймонса. Мы провели на Сапело-Айленд почти два дня, помогая Эми Сент-Клер родить двойню. Роды были тяжелые, мальчик загородил плечиком родовой канал, не давая появиться на свет своей сестре. Джемма массировала женщине живот, поворачивая девочку, чтобы она не давила на брата, а потом осторожно высвободила его плечико, и он выскользнул как пробка из кувшина. Она вправила ему плечико с такой легкостью, как ощипывают цыпленка. Я надеялась, что отношения между близнецами будут в дальнейшем не такими враждебными, какими они были при их рождении. Я подумала о своих отношениях с Джорджиной и о том, что перст судьбы предназначил ей быть моей сестрой.

На Сент-Саймонсе происходила смена времен года. Краски земли сменились золотисто-соломенными оттенками, камыши обсеменились, и ветер вздымал над болотом золотистую пыль. Дни становились короче, и, следя за тем, как весла Зевса рассекают воду, я замечала, как вечернее небо приветствует небо дневное, звезды расстилают над нами свой ковер.

Мой отец умел читать ночное небо, как слепой прикосновениями пальцев читает любимое лицо, и я любила это время, когда мы вместе следили за звездами, появляющимися одна за другой в ночном небе. Как потомок моряков, он знал о том, как вести по звездам судно, о том, как древние греки и римляне вели свои суда, руководствуясь теми же созвездиями, которые мы могли видеть сейчас. Меня зачаровывало, что небо оставалось все тем же, глядя на наш меняющийся мир, на бесконечные приливы и отливы, на рождающиеся и уходящие поколения. Это вызывало у меня сознание собственной незначительности и в то же время ощущение себя частицей мироздания, ощущение связи с еще не родившимися, которые когда-нибудь будут смотреть на эти же звезды.

Холодная рука схватила меня за руку, и я выпрямилась, поняв, что нахожусь в полусне и могу упасть в воду. Я с улыбкой взглянула на Джемму, а потом посмотрела, как нам было еще далеко до пристани. Я знала все эти водные пути, как дороги на земле, знала краски каждого времени года, как будто это были мои платья. В этом месте было что-то, что становилось частью тебя, и мне иногда приходило в голову, что соленая вода вокруг меня была и во мне в виде пота и слез, составляя со мной одно целое. Это успокаивало меня, когда я думала о своем пустом чреве и детях, которых я похоронила за свои короткие годы на земле. Может быть, конца вовсе и не было, а только бесконечный водный путь, который вел нас из этой жизни в другую.

Вдали мелькнула махавшая нам рука, и сердце у меня дрогнуло.

– Джеффри, – закричала я, маша в ответ. Я была рада, что это заставило меня полностью проснуться. День был теплый, но ночь холодная. Платье липло к моему потному телу, но меня трясло. Я так спешила к миссис Сент-Клер, что захватила с собой только летнюю шаль.

– Прошу тебя, Зевс, поторопись. Холодно, и я боюсь простудиться насмерть.

Он кивнул. Белки его глаз особенно ярко выделялись в сгущающемся сумраке. Челнок сидел в воде ниже, чем в начале нашего путешествия. Кедр пропитался водой, и грести стало тяжелее. Но я могла думать только о воссоединении с моим мужем.

Когда мы приближались к пристани, я увидела маленькую фигурку в плаще, стоявшую за спиной Джеффри. Ее яркие волосы составляли разительный контраст с ее капюшоном. Сердце у меня упало от разочарования; я терпеть не могла, когда что-то мешало моей радости при виде Джеффри. Я знала, что не смогу поцеловать его, как бы мне хотелось, в присутствии Джорджины.

Воздух был насыщен запахом сырых листьев и земли, как свежевырытая могила. На воде нас застал короткий ливень, но пристань промокла и стала темно-коричневой. А высокая трава поникла от тяжелых дождевых капель. Зеленел разбухший воскресший мох. Я любила показывать его Джемме, никогда не устававшей удивляться чуду, совершавшемуся на стволах деревьев.

Джеффри придерживал челнок у пристани, пока Зевс помогал вылезти Джемме и потом мне, с моим баулом. Муж взял мою руку и поцеловал, его прикосновение так взволновало меня, как будто мы не видались двести дней, а не два.

– Я уверен, все прошло хорошо? – спросил он, беря меня под руку.

– Да, к счастью. Хотя у Сент-Клеров уже было шестеро детей. Я не могу представить себе, где у них найдется место для восьми в их маленьком домике.