— Ах, Дик, как это ужасно, просто чудовищно!

— Ни за что мне не хотелось бы снова увидеть эту жуткую картину — восемьдесят лошадей, обезумев от страха, одновременно пытаются освободиться из тесного трюма. Я дежурил, стоя у головы Жемчужины трое суток, день и ночь. Боже, как мне повезло! Я все же сохранил ее. Мы потеряли тридцать лошадей. Я еще никогда так горько не плакал в жизни, как во время этого незабываемого перехода.

Флер с трудом сдерживала слезы.

— А сейчас Жемчужина в порядке?

— Да, она чувствовала себя нормально, когда я в последний раз видел ее, только очень похудела. Другие лошади тоже. Я потерял, правда, Киттиуэйк — это моя новая лошадь, ты ее не знаешь, — когда мы в июле отправились вместе с Джимом-медведем на ту безумную разведку боем. Киттиуэйк рухнула замертво от чудовищной жары и усталости. Тогда мы лишились сотни лошадей, а Брук своих обоих, поэтому я и одолжил ему Оберона.

— Оберона? Значит, он был с тобой?

— Я думал, ты не станешь меня за это ругать. Ему было лучше со мной, чем носить на себе по дорожкам Мери Скотт.

— Мери отличная наездница. Вот почему я доверила ей Оберона.

— Брук — не уступит Мери. Он управляется с лошадьми так, как никто другой. Тебе не о чем беспокоиться. Теперь обе лошади в руках Брука. Когда я еще увижу свою Жемчужину? Одному Богу известно!

Ричард замолчал и закрыл глаза. Чувствовалось, что он устал. Флер хотелось расспросить у него о своей лошади и пожурить за то, что он взял с собой Оберона в такое опасное путешествие без ее разрешения, но она легко подавила в себе такое желание. Вновь его лицо приобрело усталое выражение. Она, пощупав у него пульс, слегка нахмурилась.

— Больше никаких разговоров, — сказала она строго. — Тебе нужно отдохнуть, немного поспать. Позже, когда проснешься, Милочка принесет тебе еще шампанского, тогда пусть она тебя не утомляет.

Ричард слегка улыбнулся, закрыл глаза.

— Она славная девушка, правда? — прошептал он. — Разве я тебе не говорил в Петербурге?..

Не закончив фразу, он заснул.

Когда Людмила вернулась с прогулки вместе со своими собаками, она ужасно возмутилась, что Флер не разрешила ей войти в комнату Ричарда, чтобы посидеть рядом с ним.

— Я не буду ему мешать! — горячилась она. — Просто я посижу возле него и буду молчать, набрав в рот воды. Ты считаешь, что только ты знаешь, как нужно обращаться с больными.

— Нет, в течение ближайшего часа его нельзя тревожить. Лучше оставь его в покое до окончания обеда.

— Но я ему нужна!

Флер повернулась к Кареву за подмогой, и он мягко за нее вступился.

— А тебе не пришло в голову, что, может быть, ты нужна и нам?

Она с подозрением посмотрела на него.

— Для чего?

— Чтобы поддержать наш дух. Ричард сейчас спит, а Нюшка все сделает для него, если он проснется. Ты же пообедаешь с нами и немножко взбодришь нас своей беседой.

Его слова Людмилу не убедили.

— Тебе мое общество не требуется, — с сомнением в голосе произнесла она. — Ты просто меня обманываешь.

— Нет, что ты, как раз напротив, — сказал граф, не спуская с нее внимательного взора. — Не хочешь ли подняться к себе и надеть свежее платье? Нам всем будет приятно сидеть с тобой за обеденным столом и любоваться твоей красотой.

Милочка позволила ему себя убедить, но по выражению на ее лице можно было легко догадаться, что она все равно сомневалась в искренности его слов, опасаясь, что ею просто манипулируют. Флер тоже терялась в догадках. Он с таким чувством, так искренне, сказал: «Что ты, как раз напротив».

Когда Людмила вышла, Флер, встав со своего места, обронила:

— Может быть, мне тоже стоит сменить платье, если мы собираемся на самом деле пообедать как подобает.

— Минутку, — остановил ее Карев. Она повернулась к нему. — Я хотел сообщить тебе об этом наедине, потому что я не доверяю Милочке — она обязательно проговорится. К нам прибыл казак-разведчик с донесением о сражении.

Флер побледнела.

— О сражении?

— Судя по всему, Меншиков занял позиции на берегу речки Альмы. Это около двадцати верст от того места, где высадились союзники. Они подошли к русским вплотную сегодня в середине дня, и сражение началось приблизительно час назад, а может, даже позже. Казак утверждает, что бой был отчаянный как с одной, так и с другой стороны. Правда, пока неизвестен результат.

Флер молча кивнула. «Слава Богу, что Ричард здесь, — первое о чем подумала она, но сразу спохватилась. — Ну, а что будет с другими, с его друзьями? Сколько из них сейчас превратились в бездыханные тела, сваленные в кучу?»

— Позже мы получим дополнительные известия, — сказал Карев, — а пока, мне кажется, не следует ничего об этом говорить Милочке. Ее не назовешь самым тактичным созданием в мире! — Флер снова кивнула, а он, протянув руку, прикоснулся к ней. — Мне очень жаль, — ласково проговорил он. Но она отошла в сторону. Сейчас ее охватило волнение, которое было не в силах унять даже прикосновение графа.

Они довольно поздно сели за обеденный стол, но Людмила была, как ни странно, в приподнятом настроении, вероятно, с пользой для себя провела все это время. Она выглядела посвежевшей, красивой, и на ней было бледно-абрикосового цвета платье с множеством складочек, которое прекрасно шло к цвету ее лица и кожи. Карев снисходительно относился к ее болтовне, и Милочка от души воспользовалась такой редкой возможностью. Она рассказала им о своих планах добиться быстрейшего выздоровления Ричарда. По-видимому, Людмила считала, что на это уйдет не один месяц, так как говорила о Рождестве в Петербурге. Но неожиданный шум перед домом заставил ее замолчать на полуфразе. Карев вскочил на ноги.

— Кого, черт побери, принесло сюда в такое время? Ведь уже почти ночь! — с самым невинным видом возмутилась Милочка. Заметив странное выражение на лице Флер, она спросила: — Что такое? Что случилось?

— Подожди меня здесь, — приказал Карев, бросив на стол салфетку. Он тут же вышел из столовой.

Милочка вопросительно посмотрела на Флер.

— Что произошло? Вы что-то от меня скрываете, ведь так?

— Ах, помолчи, — рассеянно ответила Флер. — Я прислушиваюсь.

Вероятно, прискакал другой казак с новыми известиями о сражении. В любом случае ей они ничего хорошего не сулили.

Снаружи доносились чьи-то голоса, потом послышались шаги, и наконец на пороге появился Карев. В его глазах, обращенных на Флер, таилось предостережение.

— К нам гость. Он привез кое-какие вести, но его визит несомненно станет для тебя большим сюрпризом. — Повернувшись, граф бросил кому-то за спиной: — Входите, прошу вас. Мы как раз обедаем. Не желаете присоединиться?

В столовую вошел человек в цивильном, но очень грязном и мятом костюме. Лицо его было покрыто пылью, как и сапоги, а волосы слиплись на голове от пота. Он стоял на пороге и озирался с виноватым видом. Его взгляд на какое-то мгновение задержался на Людмиле, но он тут же перевел его на Флер. Людмила смотрела на незнакомца с большим удивлением и интересом, а Флер окаменела от изумления.

— Здравствуй, Флер, — сказал он глухим от дорожной пыли голосом.

Перед ней стоял Теодор Скотт.

Обед наконец возобновился после долгого перерыва, за который Скотт сумел, как мог, выбить пыль из костюма, умыть лицо и руки, а также надеть свежую рубашку, которую граф любезно предложил из своего гардероба. Теперь Тедди выглядел не таким свирепым, на нем не оказалось ни царапины, но он был худым и очень уставшим. Сидя за столом, он все время с удивленным видом озирался, что красноречиво говорило Флер о том, как ее давний поклонник прожил последние несколько недель.

Воспользовавшись внезапно возникшей паузой, она рассказала Милочке о том немногом, что знала сама, и попросила ее не приставать к гостю с расспросами, а вежливо ждать, когда он сам захочет им обо всем рассказать.