Когда они подъехали к дому, Карев поскакал легким галопом вперед, чтобы предупредить всех домочадцев и приказать Нюшке приготовить для Ричарда постель на прохладной половине. Он все еще не приходил в создание, когда они внесли его в дом. Увидев его, нянька что-то процедила сквозь зубы, осенив себя крестом. Потом она решительно прогнала Милочку из комнаты.

— Нечего со мной спорить, графиня. Мы с барышней сейчас его обмоем, ну а какой от тебя прок? Ступай, ступай, не серди меня. Позже придешь и все увидишь и посидишь рядом с ним — я гляжу, тебе этого очень хочется.

Они вдвоем сняли грязную одежду, вымыли его и смазали болячки целебной мазью. Он был легким, как перышко. Ричард и так никогда не отличался особой упитанностью, но теперь, казалось, превратился в кожу и кости — ребра у него выпирали, по ласковым словам Нюшки, как у «старого мерина».

Надев на него свежую полотняную ночную рубашку, они положили его на кровать и накрыли простыней. Флер стояла перед ним, поддерживая его нижнюю челюсть, и с мрачным выражением лица смотрела на него.

Нюшка остановилась рядом с ней с ворохом грязной одежды.

— Теперь он, барышня, в руках Божиих. Он видит, как вы о нем заботитесь, точно говорю вам.

Флер, не разобрав до конца ее слов, что-то пробормотала в ответ. Нюшка мягко прикоснулась к ее руке.

— Сейчас поставлю икону Святого Севостьяна в углу — он заступник всех солдат, — сообщила она. А завтра день Святого Евстафия. Он тоже был солдатом, так что не бойтесь, они как следует присмотрят за ним.

Флер, поглядев на нее, рассеянно улыбнулась.

— Благодарю вас, я знаю.

— Вот так, барышня, — кивнула Нюшка. — Сейчас отнесу его вещи и все выстираю. Они ему еще пригодятся.

Прохладным вечером сознание вернулось к Ричарду. Открыв глаза, он увидел склоненное над собой лицо Людмилы, обрамленное мягкими золотистыми локонами. Он подумал, что она ему приснилась. Потом он увидел белые стены, бледный вечерний свет, глубоко втянул в грудь легкий, душистый воздух. Ричард чувствовал, какое у него невесомое тело, словно пена на гребне волны. Нет, это не сон. Скорее всего он уже умер.

— Милочка?

Из его рта вырвался лишь шепот, но в ушах Людмилы он превратился в симфонию.

— Ах, Ричард, — воскликнула она, наклонившись еще ниже, чтобы поцеловать его влажную щеку. Слезы окропили его сухие губы. Он благодарно облизал соленые капельки. — Нюшка говорит, что ты не умрешь! Она говорит, что об этом ей сообщил Николай-угодник, а этот святой всегда прав. Как ты себя чувствуешь, дорогой Ричард?

Дорогой Ричард не мог говорить, но голос Милочки разбудил Флер, прикорнувшую на несколько минут в соседней комнате. Она быстро вошла к ним. Положила холодную руку на лоб Ричарда, придерживая пальцем его нижнюю челюсть. Заметив удивленный взгляд брата, она улыбнулась, понимая, о чем он сейчас думает.

— Нет, ты не спишь, — сказала она. — Ты все еще в Крыму, в летнем поместье графа Карева в Курном. Я тебе об этом рассказывала в своем письме, ты не помнишь? Ты заболел на марше, и лорд Джордж Пэджет передал нам тебя, чтобы мы выходили тебя. А теперь я принесу тебе что-нибудь попить холодного. Ты хочешь пить?

Ричард лишь чуть заметно кивнул головой, но по его глазам она поняла, что его мучает жажда. Один из симптомов холеры — постоянная мучительная жажда, а брат провел целых пять дней на этой раскаленной солнцем равнине, получая только ежедневную походную норму воды, а до этого он проделал весь долгий путь от Варны на палубе корабля, где воды всегда очень мало… Этот кошмар от постоянной нехватки воды все еще не покидал его, — 1 подумала Флер. Она это ясно видела.

Она принесла ему бокал ледяного шампанского.

— Можешь пить сколько хочешь, любовь моя, — сказала она. — Не нужно экономить, у нас его здесь много. Но не торопись, не то снова потеряешь сознание.

— Позволь мне, Флер, позволь, — запричитала Милочка, и Флер была вынуждена передать ей бокал. Она внимательно следила за действиями Людмилы, чтобы она как следует поддерживала Ричарда за голову, чтобы он не захлебнулся. Но эта нетерпеливая, беззаботная Милочка вдруг, словно по мановению волшебной палочки, превратилась в опытную, нежную сиделку и все делала так, как нужно.

Когда голова Ричарда снова оказалась на подушке, усилия, которые ему понадобились, чтобы осушить бокал, кажется, изнурили его окончательно. Он лежал, вытянувшись на постели, и под простыней, казалось, вообще не было никакого тела. Но, судя по всему, брату хотелось что-то сказать, и Флер, пододвинув к кровати маленькую табуреточку, села на нее рядом с ним, взяв его руки.

— Ты теперь в полной безопасности, Дик. Ты выздоровеешь. Мы с Милочкой выходим тебя, тебе необходимо как следует отдохнуть, расслабиться и не перетруждать себя ничем. Сейчас я накапаю тебе настойки опия, и ты сразу заснешь. Тебе ничего не нужно?

Флер видела, как он пытается составить слова в предложение, собирая для этого последние силы.

— Как армия? — наконец прошептал он.

— Мы видели, как она отправилась по берегу к Севастополю. Больше у нас известий о ней нет. Как только что-нибудь прояснится, я сразу тебе обо всем сообщу, обещаю. Вести нам привозят казаки, они знают, что происходит вокруг.

Ричард озадаченно смотрел на нее, стараясь осмыслить то, что она сказала.

— У меня холера?

— Да, любовь моя. Но я имею большой опыт по борьбе с этой болезнью. Помнишь, как я боролась с ней дома, когда возник ее очаг в Айлуорте? Я знаю, что нужно делать. Не бойся.

Он скосил глаза, пытаясь найти Людмилу. Когда ему это удалось, Ричард прошептал:

— Я думал, что она явилась мне во сне.

— Не во сне, дорогой, дорогой Ричард, — возразила Милочка, и на глазах у нее вновь навернулись слезы. Она взяла его вторую руку и крепко сжала в своей.

— Я на самом деле здесь, рядом с тобой!

Флер бросила на нее предупредительный взгляд.

— А теперь оставим его, Милочка, пусть поспит. Его нельзя волновать.

— А я его и не волную, — возмутилась она. Заметив, как нахмурилась Флер, как с негодованием покачала головой, она закусила губу.

Но Ричард по-прежнему не спускал с нее глаз.

— Останься! — вдруг прошептал он.

Лицо у нее просветлело.

— Да, конечно, я останусь. Я посижу рядом с тобой тихо, словно мышка, пока ты поспишь. А когда ты проснешься, то первым увидишь мое лицо.

На лице Ричарда появилась слабая улыбка. Шампанское оказало на него свое воздействие, и его тяжелые веки неудержимо закрывались. Флер решила, что ему настойка опия сейчас не понадобится. Она подождала, пока глаза его не закрылись совсем, а дыхание не стало ровным.

Потом, предупредила Людмилу, чтобы она его не беспокоила, Флер оставила ее одну — пусть продолжит свое добровольное бдение.

На веранде давно ожидавший ее Карев поднялся ей навстречу.

— Ричард пришел в себя, — сообщила Флер. — Он был в полном рассудке и узнал нас. Сейчас он уснул, а Милочка присматривает за ним. Думаю, что он…

Флер осеклась. У нее внезапно перехватило дыхание, сдавило горло, и на глазах выступили слезы. Карев, быстро преодолев небольшое пространство, отделяющее их, заключил ее в свои объятия, и она с большим удовольствием прильнула к его широкой груди, чтобы выплакаться на ней, чувствуя тепло его руки у себя на затылке.

— Это не только из-за Ричарда! — отрывисто приговаривала она сквозь слезы. — Это из-за них всех! Из-за всех умерших и тех, которые ушли туда…

Флер вспомнила, как двигалась по равнине внизу эта небольшая армия в таких веселых мундирах, словно детский набор для игр. Как печально зрелище этого великолепия, когда людской поток марширует под барабанный бой и звуки флейты, под развевающимся разноцветными знаменами, навстречу своей смерти. Как ему это объяснить? Его не было рядом с ней, когда тот солдат из далекого детства сказал ей: «Я когда-то был конюхом». Граф тоже был мужчиной, но ему не понять, какими хрупкими кажутся мужчины женщинам, какими хрупкими, глупыми и в то же время смелыми и отважными.