Из-за переменчивой погоды — ясные дни со жгучим солнцем сменились яростными штормами с проливным дождем, — нехватки питьевой воды и дизентерии, от которой страдала половина воинского состава противника, высадка растянулась почти на неделю. Только утром девятнадцатого сентября, союзническая армия была готова к выступлению. И это не скрылось от внимания русских. Теперь за действиями неприятеля внимательно с близлежащих высот следили не только казаки-разведчики, но и гражданские лица. Там были и татары из местных деревень, дамы и господа из соседних имений, приехавшие либо в своих каретах, либо верхом. Некоторые даже устроили пикник, чтобы не упустить такого захватывающего зрелища.

А зрелище, надо сказать, было на диво. Стоя на высоком безопасном месте, с которого открывался отличный вид на разбитый десантниками лагерь внизу, на покрытом шелковистой травой лугу, Флер с болью в сердце разглядывала знакомые цвета мундиров и прочих аксессуаров английских полков, которые менялись, словно камешки в калейдоскопе. Она называла Кареву с Людмилой полки, не обращая внимания на то, как охрип у нее вдруг голос.

Выстроившись в боевые порядки, армия занимала квадрат размером четыре на четыре мили, где собрались шестьдесят тысяч человек. Под звуки военных оркестров, под развевающимися знаменами они торжественным маршем шли под ясным голубым небом вдоль берега моря, ставшего вдруг таким тихим, словно задумчивое озеро.

Французы шли справа, поближе к воде, а турецкие всадники прикрывали их с фланга. Флер рукой указала на зуавов, полк французской колониальной пехоты, марширующий в голубых мундирах, красных шапочках и в широких шароварах. Они шли вместе с женщинами в точно таких же шароварах, а на некоторых из них были такие же голубые мундиры.

Впереди колонны, в авангарде одиннадцатого и тринадцатого гусарских полков возвышалась мощная фигура лорда Кардигана — Джима-медведя, как называли его солдаты, — восседавшего на своем любимом гнедом жеребце по кличке Рональд. «Сборщики вишен», выстроившись в стремительную линию, неслись навстречу опасности, в своих знаменитых панталонах малинового цвета, в гусарских ментиках с золотыми шнурками и галунами, в высоких киверах. Флер напрягла зрение, надеясь разглядеть среди них своего брата, но на таком большом расстоянии было трудно различить отдельных офицеров.

На левом фланге скакали гусары семнадцатого и восемнадцатого полков с трепещущимися на ветру вымпелами и сверкающими на солнце пиками. В стороне стоял четвертый полк легких драгун в своих голубых мундирах с малиновыми нашивками во главе с поседевшим лордом Джорджем Пэджетом. Они ждали, когда пройдет колонна, чтобы занять свое место в арьергарде. Глядя на все эти предосторожности, Флер подумала, что союзники и понятия не имели, насколько плохо подготовлены к войне русские. Вероятно, они считали, что русская армия находится где-то поблизости, что она в любую минуту готова нанести упреждающий удар, хотя, по сообщениям, она еще выходила из Севастополя, пытаясь отыскать удобное место для обороны.

Зрители с увлечением наблюдали за внушительной массой пехоты, расположившейся в самом центре двумя солидными колоннами. Подчиняясь выверенному ритму, маршировали бесстрастные гвардейцы в малиновых мундирах, шотландцы в темно-зеленых юбках и чулках в красную клетку, королевские стрелки со скучными физиономиями, сверкая начищенными серебряными пуговицами, линейные полки в простоватых серых мундирах и черных киверах. Они растянулись до самого левого фланга, где шагали пехотинцы сорок четвертого полка со своими эмблемами.

Лошади тащили за собой орудия. Флер видела и французские полки. Перед глазами мелькали подтянутые офицеры, музыканты, меховые кивера и простые, островерхие кепи. Солнце отражалось на золотых пуговицах и эполетах, на бронзовых кокардах головных уборов и эмблемах на ранцах, на стальных пиках и штыках. Здесь смешались все цвета — малиновый, золотой, зеленый, небесно-голубой, ослепительно белый цвет перекрестных ремней и темный мех гусарских ментиков.

Да, это было захватывающее зрелище — армия уходила вдаль под ярким утренним солнцем, а из тысячи глоток вырывались бравурные звуки знакомых мелодий — «Гэрриоуэн», «Храбрый шотландец» и «Лиллибулеро». Жаворонки с пронзительным писком взмывали вверх над их головами, зайцы, прыснув из густой травы, мчались впереди них, лошади храпели и ржали, орудийные лафеты трещали, а гулкий топот десятков тысяч ног заставлял содрогаться плотный воздух.

Вскоре смолкли полковые оркестры. Солнце поднималось все выше, обжигая своими жаркими лучами людей в неудобной униформе, отягощенных походными ранцами. Когда показался арьергард, стало ясно, что в этой армии не все так гладко. У них было совсем мало повозок и лошадей для перевозки снаряжения! Флер видела, как многие шли, спотыкаясь, некоторые бросали на землю свои тяжелые шинели и кивера, другие, упав на пожухлую траву, так и оставались неподвижно лежать.

Страдающие от дизентерии выходили из строя и здесь же, на глазах у всех садились на корточки, не испытывая никакого стыда. Разморенные жарой, утомленные солдаты цеплялись за борта грузовых повозок или просто опускались на землю. Они сидели, низко свесив голову между колен, не в силах продолжать поход. Даже отсюда, с такого большого расстояния Флер видела людей, зараженных холерой. Они падали на землю и корчились в агонии. Их товарищи молча смотрели на них, не в силах облегчить им страдания, покуда не подъезжала переполненная санитарная повозка.

Когда прошли последние части, долина стала похожа на поле боя — повсюду лежали неподвижные тела людей и брошенное снаряжение. Не хватало только убитых лошадей. Четвертый драгунский полк, который находился в арьергарде, превратился в санитарную часть. Он оказывал первую помощь пострадавшим солдатам и офицерам и обеспечивал их доставку обратно на пляж, для дальнейшей погрузки снова на транспортные суда.

— Нужно им помочь, — проговорила Флер. Все они молча, с безнадежной жалостью смотрели на эту печальную картину, на этих страдающих, больных людей под изнуряющим солнцем.

— Но что мы можем сделать? — спросила Людмила. — Чем мы можем им помочь?

Флер переводила взгляд с одного на другого.

— Нужно спуститься туда. Нужно что-то предпринять. У нас есть немного воды, мы можем их хотя бы напоить. — Но все по-прежнему хранили молчание. Флер с отчаянием посмотрела на Карева. Глаза у нее расширились. — Поймите, ведь это мои соотечественники!

Граф только вздохнул, понимая, насколько безнадежна сложившаяся ситуация.

— Хорошо, — сказал он, направляя лошадь к тропинке, ведущей к морскому берегу, думая, что за ним последуют и другие.

Когда они спустились в долину, то только тогда поняли, какая там стояла жара, — наверху, на высоте, ее разгонял свежий ветер. Боже, как же приходилось страдать этим несчастным солдатам в шерстяных мундирах и узких чулках! Здесь нигде не было пресной воды — в этой части Крыма ее вообще не существовало. Они скакали рысцой — Флер впереди всех. Подъехав к первому неподвижно лежащему человеку, Флер соскочила с лошади и вытащила взятую из дома бутылку с водой. Оглянувшись, она увидела, что Людмила по-прежнему сидит в седле и с ужасом и отвращением вглядывается в распростертого солдата.

— Помоги же мне, — попросила Флер. Но Милочка как-то вся сжалась и отрицательно покачала головой.

— Нет, лучше я подержу твою лошадь.

Карев тоже спешился. Людмила держала за поводья их лошадей, а они с ним делали то, что могли. Но что они могли? Почти ничего. Вода скоро кончилась. Они могли только выпрямить скорченные тела умерших и утешить еще живых своим присутствием.

— Кто-то идет, — вдруг произнесла Людмила.

Через блестевшую под солнцем долину на легком галопе к ним приближался всадник. Когда он подъехал поближе, Флер его узнала. Это был капитан Портал из четвертого драгунского полка. Он осадил перед ними свою лошадь, обрызгав песком и пылью. Отдавая им честь, он переводил взгляд с Карева на Людмилу, с Людмилы на Карева и наконец остановил его на Флер.