Петр, конечно, промолчал.

— А как мало их осталось! Брук рассказывал мне о той кавалерийской атаке на русские орудия, мы, разумеется, слышали об этой ужасной кровавой бойне, но само по себе число потерь не доходит до сознания. Все отчетливо начинаешь понимать только тогда, когда видишь, что осталось от армии. Бригады легкой кавалерии, по сути дела, больше не существует. Ричарду просто повезло. Из его части вернулись только двое.

— Как он выглядит? — спросил Петр после краткого молчания.

Флер вдруг посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— У него вши, можешь себе представить? — воскликнула она надрывным голосом. — Когда я кинулась его обнимать, он предупредил меня об этом. Эти насекомые буквально донимают всех — их приходится уничтожать каждое утро. Но Милочка не обращает на это внимания. «Существуют такие вещи, — объяснила она мне, — с которыми нужно мириться». — Она покачала головой. — Не понимаю ее. Стоят холода, идут постоянно дожди, в некоторых местах жидкая грязь доходит чуть ли не до колен. В нужниках нет хорошего дренажа, и им негде сушить одежду. У них ничего нет, ни малейших удобств, ничего. И все же Милочка хочет остаться с ним. Она говорит, что поможет ему выжить. Она собирается научить его, как нужно строить укрытие из камней и грязи. Откуда ей это известно?

Петр мрачно улыбнулся.

— Так строят свои глинобитные домики татары. Вероятно, какой-то деревенский житель рассказал ей об этом. Я ведь говорил тебе — она женщина с характером.

— Да, это правда, — задумчиво согласилась Флер. — Прежде я сильно заблуждалась в отношении Людмилы. Мне казалось, что она не выдержит душераздирающих сцен там, в лазарете, но она приходила на работу каждый день, не увиливала. А теперь собирается позаботиться о Ричарде, хотя это означает, что ей придется жить как нищенке. И терпеть вши, Петр! Что бы на это сказал ее отец?

— И твой брат ей в этом не препятствует?

Флер тяжело вздохнула.

— Он просто счастлив, что Милочка с ним. В этом я тоже была не права. Их связывают очень сильные чувства. Ричарду наложили на руку шину — он вывихнул плечо во время атаки, когда разорвавшееся ядро выбило его из седла. Теперь брат вынужден обходиться одной рукой, но Людмила все делает для него, чтобы он не испытывал неудобств.

Петр принес ей еще одну чашку горячего чая, влив в нее изрядную порцию коньяка. Помолчав с минуту, Флер продолжала:

— Но если Ричард ее любит, то как он может заставлять Милочку жить в таких ужасных условиях?

— А какой у них выход? Что, она должна вернуться к мужу? Даже если Сережа ее любит, все равно — будет только хуже. К тому же, насколько я знаю их обоих, принимает решения Милочка, вовсе не Ричард.

— Наверное, ты прав. По сути дела, весь лагерь на ее руках. Она проявляет потрясающую энергию, все просто поражаются ее умению находить выход из любого положения. Она уже заставили всех внести свои пайки в объединенный продовольственный фонд и установила на кухне дежурства, чтобы сэкономить на дровах. Никому и в голову такая идея не приходила. До этого и солдаты и офицеры готовили пищу каждый для себя в котелках, что было непростым делом, и все равно после своих неуклюжих трудов им приходилось есть недоваренную свинину.

— Да, поразительная женщина, — произнес Петр, чуть улыбнувшись. Он мог себе представить, как действует Людмиле на нервы беспорядок и отсутствие комфорта. — Она многое взяла от отца.

— Ну а что мы скажем твоему брату? — спросила Флер, переходя к существу возникшей проблемы. — Ведь он скоро возвращается из Симферополя, не сомневаясь, что увидит ее дома. Как мы сообщим Сергею, что она убежала к Ричарду, как только муж вышел за порог?

— Так и скажем, — ответил Петр, не спуская с нее внимательных глаз. «Ничего подобного не должно произойти с ней», — сохранял он в душе такую надежду. — Ну а как он выберется из этого положения, нас не касается.

Флер размышляла над его жесткими словами.

— Может быть, мы сумеем переубедить ее? Вдруг через несколько дней, когда Милочка будет сыта по горло заморозками, дождями и отвратительной пищей, ей все же захочется вернуться домой? Возможно, сам Ричард отправит ее в Севастополь, не позволит и дальше жить в таких чудовищных условиях. Ах, Петр, как все ужасно! Как же они могут заставлять наших людей жить в скотских условиях? У них даже нет воды, чтобы умыться. Ричард ложится спать в той же рубашке, которую носил весь день и которая была на нем накануне! Я надеюсь, Милочка в конце концов поймет, что в этом нет ничего привлекательного. К тому же…

— К тому же что?

— Никак не могу понять — что заставило ее пойти на такой шаг? У нее было все, что только можно пожелать: мужчина, за которого она вышла по своей воле, здоровье, положение в обществе, высокий титул, — любая женщина отдала бы все на свете, лишь бы оказаться на ее месте. — Петр слушал Флер с кривой усмешкой. — И если Милочка не вернется, она всего этого лишится. Разве можно платить столь высокую цену за такой пустяк?

— Откуда нам знать, как смотрят на подобные вещи другие люди? Я никогда не считал, что ее отношения с Сережей были особенно счастливыми. — Помолчав, Петр продолжил, тщательно подбирая слова: — С таким человеком, как он, жить непросто.

Флер поразили его слова.

— Напротив! Сергей такой добрый, такой умный, такой чуткий… — Она осеклась, чувствуя, что ее потаенные мысли отражаются на лице. На глазах у нее навернулись слезы — почему она должна жалеть всех на свете, кроме себя самой, ведь ее, Флер, больше всех одурачивали и эксплуатировали. — Как плохо, — наконец произнесла она. — Не знаю, что и делать.

— В данный момент — ничего, — ответил он. — Сейчас тебе нужно снять мокрое платье и лечь в постель, а я приготовлю для тебя горячий пунш, от которого ты сразу заснешь. — Заметив недоверие в ее глазах, он улыбнулся. — Не беспокойся, я не оскорблю твоей благопристойности. Я посижу здесь, возле огня, повернувшись к тебе спиной, и не стану менять своего положения. Как только ты спрячешься под одеялом, дай мне знать.

Флер все еще колебалась, не зная, как поступить. Потом сказала:

— Ладно, хорошо. Спасибо тебе большое, Петр. Ты очень добр ко мне.

— Вовсе нет, — твердо возразил он. — Давай, стаскивай с себя мокрые вещи.

Поставив чайник на печку, Петр сильнее раздул огонь. Как только вода закипела, он приготовил обещанный пунш. Он все время прислушивался к сводящим его с ума, почти неразличимым звукам, доносившимся до него от этой женщины, — приливам и отливам ее едва различимого дыхания, мягкому шороху падающей на пол одежды. Каждый нерв его тела болезненно напрягся, кровь стучала в висках, в голове кружились образы этого цветка. Петр слышал, как мягко оторвалась ее обнаженная ступня от пола, как она опустилась на матрац, как зашуршала под ней солома, как натянула она на себя одеяло. Когда Флер чуть слышно позвала его, он так стремительно вскочил, что даже прикусил язык.

Он с трудом повернулся, чувствуя, как ноет все его тело. Она лежала на кровати, натянув до подбородка одеяло, выпростав обнаженную руку. На подушке разметались ее волосы, спутанные и влажные, похожие на коричнево-золотистые морские водоросли. Бросив наметанный взгляд на ворох одежды, Петр понял, что она лежит в одной сорочке, и от мысли о ее почти полной обнаженности его бросало то в жар, то в холод.

На лице Флер появилось не тревожное, а скорее извиняющееся выражение.

— Только теперь я поняла, что промокла насквозь.

— Да, — с трудом отозвался он. — Сейчас я что-нибудь устрою, разложу вещи на поленьях перед печкой. К утру все высохнет. А теперь выпей вот это, пока пунш не остыл.

— А ты?

— Я? Не беспокойся! Мне преотлично и на стуле!

Петр подошел к ней с чайным стаканом в руках.

Флер, приподнявшись на локте, взяла его, по-прежнему прикрывая одеялом плечи. Он улыбнулся.

— Сейчас ты похожа на двенадцатилетнюю девчушку. С взъерошенными волосами.

— Я не захватила с собой расческу для волос! — робко ответила Флер. Пригубив горячего пунша, она закашлялась, что вызвало у него ласковую улыбку.