— Это слабость плоти, — возразила она и, поднявшись, повернулась к нему спиной, чтобы посмотреть в окно. — Теперь иди и отнеси сыну лекарство. Оно ему необходимо.

Григория слышала, как он идет к двери, как дверь открывается и закрывается снова. Скрипнули половицы, стукнула еще одна дверь, потом она увидела, как он проходит мимо мастерских и странноприимного дома, направляясь к воротам. Ни разу он не обернулся.

Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся под аркой ворот, потом опустила глаза на рану в ладони, нанесенную острыми краями распятия: ее кровь окрасила серебро красным.

«Что со мной творится? Что же мне делать?»

Вновь обхватив крест, Григория еще сильнее сжала пальцы, пока кровь не потекла вниз по запястью.

В дверь постучали.

— Минутку. — Она прижала к руке платок, чтобы прикрыть рану. — Входите.

В комнату со стопкой книг вошла монахиня. Увидев кровь, она побледнела.

— Пустяк, сестра Магдалена. Я порезалась, — солгала Григория. — Что ты мне принесла?

Монахиня положила книги на стол.

— Число мотков спряденной шерсти, достопочтенная аббатиса. В первой половине года мы хорошо потрудились.

Здоровой рукой Григория перелистнула страницы первого тома, пробегая глазами по строчкам, но, по сути, не видя их. Слишком она была взволнована. Слишком человеческие побуждения и чувства потрясали основы ее веры и обета Господу. А ведь она всегда считала себя сильной.

— Вы уже получили ответ из Рима на ваше послание? — вдруг тихо спросила сестра.

— Из Рима?

— Да, на ваше письмо. Разве вы забыли? Оно ведь лежало у вас на рабочем столе. — Сестра Магдалена заметно смутилась. — Простите, что я так поздно его отослала, но я обнаружила его, лишь когда протирала пыль под хозяйственными книгами, достопочтенная аббатиса. Простите мне мое упущение, что я слишком невнимательно смотрела. Моя небрежность не причинила вреда нашей общине?

По телу Григории пробежала ледяная дрожь. Она совершенно забыла о письме, написанном полгода назад. Собственно говоря, она вообще не хотела отсылать его до смерти бестии, чтобы до появления неизбежных папских посланников ей осталось достаточно времени уладить собственные дела.

— Все не так плохо, — заставила она себя произнести. — Ничего важного, лишь короткое сообщение. Когда ты его отослала?

— Месяц назад, достопочтенная аббатиса.

Месяц! Григорию охватил страх. Несомненно, папа уже прислал в их край нового конфидента. Она задумчиво глянула за окно, словно могла опознать посланника в группе паломников, которые как раз толпились во дворе, и по его лицу прочесть, с каким поручением он прибыл.

Ведь он подвергал немалой опасности достижение ее собственной цели.

Флоранс радовалась, что пошла с монахинями в Овер. Аббатиса больше не спускала с нее глаз, почти совсем лишила ее свободы и не выпускала за стены монастыря. Посещение деревни ради продажи производимого в монастыре было единственным исключением. Исключение со строгими оговорками.

— Поправь, пожалуйста, Флоранс, хорошо? — попросила сестра Марта и указала натолстый моток шерсти, который упал на бок и грозил скатиться с грубо сколоченных козел.

— Сейчас.

Подбежав, Флоранс схватила моток, прежде чем тот упал в грязь. Подняв взгляд, она посмотрела в конец улицы. Люди подходили взглянуть на привезенное, поторговаться, поболтать.

Она надеялась сегодня вновь увидеть его. Пьера. Она излила ему душу, едва пришла в себя после ужасных событий у подножия Моншова. Ей было бесконечно жаль, что она ранила его стилетом. Объяснить это она могла лишь безмерным страхом. Теперь, когда она узнала о лихорадке возлюбленного, объяснилось и тогдашнее смятение у него на лице. Он простил ей раны и тысячу раз извинялся, что напугал ее. Антуана она с тех пор не встречала, что бесконечно ее радовало.

— Принесу немного воды.

Взяв котелок, Флоранс направилась к колодцу, недалеко от которого были расставлены их козлы.

Похолодало. Вершины гор уже побелели от первого снега, ветер гнал холод в леса. Зима в Жеводане всегда начиналась раньше. Еще одна причина покинуть этот проклятый уголок королевства.

Тяжело дыша от напряжения, она нажала несколько раз на рычаг скрипучего насоса. В котелок плеснула прозрачная ледяная вода. Глядя в нее, Флоранс спрашивала себя, каково будет жить на севере. Или на красивой Луаре, где из одного замка видно другой. Вот где бы ей хотелось жить. Жить, учить и наслаждаться одним с Пьером домом.

Мысль о совместном будущем таила в себе и мрачную тень. Флоранс пока хранила свою тайну, хотя и знала, что рано или поздно придется открыть ее возлюбленному. С тех пор, как из ребенка она превратилась в женщину, она страдала от сильных кровотечений и болей в нижней части живота, которые временами перерастали в приступы безумия. Они нападали на нее и проходили, и Григория делала все, чтобы в помешательстве она не причинила себе вреда. Отвары и настойки аббатисы смягчали боли и превращали дни, когда она мучилась больше всего, в приятное оцепенение. Тем не менее, она пугалась всякий раз, когда, просыпаясь, обнаруживала, что все ее тело в крови. В ее собственной крови.

До середины наполнив котелок, она вернулась к козлам, перед которыми уже стояли первые покупатели. Разведя костер, поставила среди поленьев котелок, чтобы вода закипела и можно было заварить травяной чай. Напиток убережет крестьян от вездесущего холода.

Флоранс выпрямилась, и над левой грудью в ее платье маняще зашуршало. Это было письмо, которое дала ей аббатиса и которое она всегда носила при себе. «Знак того, что твоя мать жива», — сказала тогда Григория, и по ее лицу нельзя было прочесть, рада она тому или нет.

Девушка не смела разорвать конверт и прочесть строчки, ведь она уже давно смирилась со своим положением. Ее семья — Сен-Грегуар. И, тем не менее, она непрестанно испытывала уколы любопытства, которое подзуживало хотя бы заглянуть в конверт. Всего разок… Ее левая рука невольно скользнула под плащ, нащупала бумагу.

В деревню с шумом ворвалась группа всадников, их бурное появление помешало Флоранс достать письмо. Возглавлял группу известный всем в округе молодой маркиз Жан-Жозеф д’Апше.

Кавалькада направилась к козлам монахинь, ее предводитель натянул поводья и приподнял шляпу.

— Доброго вам дня.

Для аристократа на молодом человеке было почти скромное платье коричневых и зеленых тонов, светло-русые волосы падали на плечи, придавая ему что-то отчаянно дерзкое. На плече у него покоился мушкет, бока лошади блестели от пота.

Он спешился, и спутники последовали его примеру.

— У вас не найдется глотка горячего чая? — Он улыбнулся Флоранс.

Девушка не могла не восхищаться упорством и решимостью маркиза, годами лишь немногим старше ее, который поклялся прикончить бестию, и потому улыбнулась в ответ.

— Ну, конечно, мсье маркиз.

Тут же рядом с ними возникла сестра Рогата, подставляя глиняные кружки, которые Флоранс наполнила горячей жидкостью. Рогата была своего рода глазами аббатисы, надзирала за Флоранс при каждом выходе за стены монастыря. Про себя Флоранс окрестила сестру цербером.

Подавая маркизу чай, она взглянула ему в лицо и заметила, что он пристально ее рассматривает. Такой взгляд она уже встречала у мужчин.

— Вам сопутствовал успех, господин маркиз? — попыталась она его отвлечь. — Судя по вашему виду, вы немало часов провели в седле.

Приняв кружку, он отпил глоток и довольно вздохнул.

— Ваш чай согревает, мадемуазель. В воздухе уже пахнет зимой, а ветер так и жалит. — Он опустил лицо поближе к пару. — Мы действительно давно в дороге, но ни следа треклятой бестии. Вокруг Монмуше слишком много ущелий, слишком много густых лесов. Будь моя воля, я бы сжег их дотла, чтобы лишить бестию укрытия. — Он горько рассмеялся. — А вот отца, боюсь, не слишком порадовало бы, если бы я лишил его драгоценной древесины.

— Так вы полагаете, что бестия прячется там? — спросила Флоранс.