К у д и н о в. Ты понимаешь, Виктор Игнатьевич, это выглядит… несколько сенсационно.

С т у п и ц ы н. Да?

К у д и н о в. Говори, что думаешь сам. Как всегда.

С т у п и ц ы н. Ладно. А то я… чуть увлекся…

К у д и н о в (встал). Пора. Двинемся вместе.

З а т е м н е н и е

Потом луч света выхватывает Кудинов а, стоящего за столом президиума перед микрофоном.

К у д и н о в. Товарищи… Я прошу меня извинить. Я летал в Усть-Балан. А на обратном пути — вынужденная посадка… тайга и прочие неприятности… Разрешите продолжить работу пленума. Слово предоставляется… товарищу Ржановой Римме Сергеевне.

Р ж а н о в а (освещается, на трибуне). Товарищи, очень поздно, после большой беды, но я поняла, как нашему краю нужны гидросооружения — плотины, дамбы. Этот последний тайфун сильно разорил наш район тоже… В Усть-Балане мы после тайфуна не успели отремонтировать мост. И в итоге — известная вам всем авария автобуса… столько смертей… Виновата я, товарищи! Завязла в согласованиях — когда, кому да на какие средства ремонтировать мост… Надо было вцепиться в бюрократов, требовать… А я… Равнодушие или чиновный страх во мне засели?.. Дорогие мои… оказалась я бабой, в худшем смысле. Хоть и сказала однажды Кудинову, что люблю мужские беседы… Ох… стояла я над гробами… Старики, дети… Закрыли глаза… будто не хотели меня видеть…

Бурная реакция зала пленума. Высвечиваются  В а л у е в  и  Р я з о в, сидящие за столом президиума.

Р я з о в. Расчувствовалась.

В а л у е в (пишет). Дайте слушать. Жизнь сложнее ваших стандартных формул…

Р я з о в. Смешала все понятия…

В а л у е в. А может быть, вы их смешали, Рязов?..

Р ж а н о в а. …считайте, что я доложила вам свои соображения. Больше говорить не могу.

Затемняются  В а л у е в,  Р я з о в,  Р ж а н о в а.

Аплодисменты в зале заседания. Высвечивается  К у д и н о в.

К у д и н о в (он уже бодр, внутренне собран). В порядке реплики, товарищи… Когда человек двое суток идет через тайгу, он имеет время поразмышлять… Мы отстаиваем свои взгляды на перспективы края потому, что хотим жить достойней и богаче. Но рутинеры «оберегают» нас, нашу экономику от каждого смелого шага… (Горячо, гневно.) В глаза будущему надо смотреть без всяких шор и чиновного трепета!.. (Сунул правую руку в карман, выхватил.) Извините. (Снимает пиджак.) Давайте изберем комиссию для подготовки проекта пленума, а потом продолжим работу предельно искренне… Римма Сергеевна, простите меня, я думал о вас хуже после нашей встречи на побережье, у Ватагина. Счастлив, что ошибся.

Освещается  Р я з о в.

Р я з о в. Товарищи, здесь у нас пленум крайкома или сентиментальное собрание… для отпущения грехов? Хлюпать на трибуне — это недостойно коммуниста, товарищ Ржанова…

Шум в зале.

Г о л о с а. Подвела ты, Римма, не по ниточке пошла!

— Что тайфун, что бюрократия — одна стихия!

— Тайфун дешевле обходится!

Р я з о в. Демагогия! В списке желающих высказаться в прениях есть товарищи, которые, я уверен, резко осудят сомнительные тенденции…

В зале снова вскипает шум.

Я требую тишины!..

Тишина.

З а т е м н е н и е

Сквер возле здания крайкома, где Нина Татаркина поздравляла Кудинова. Сгущается темнота позднего осеннего вечера.

Лицом к зрителям, в свете фонаря, стоят  Е в а  и  М а р ф у ш а.

Е в а. Большой зал заседаний — на четвертом этаже. Вот те окна… Левая сторона. (Зябко вздрагивает.)

М а р ф у ш а. Тебе холодно, мама?

Е в а. Нет. Только бы он не порол большую горячку…

Появляется  Э р и к.

Э р и к. Мне сказала жена Посконова, что вы пошли сюда. Откуда отец звонил?

Е в а. Уже из крайкома. Не заехал домой… Собрание было?

Э р и к. Строгий выговор. А вот Диомидова — вышвырнули! И теперь — наверняка.

Е в а (сурово). Эрик, ты кое-что-нибудь понял?

Э р и к. Да, мама. Вот бы сейчас поговорить с отцом!

Е в а. Я не знаю, захочет ли он видеть здесь нас всех?..

М а р ф у ш а. Мама, но ведь он победит, обязательно!

Э р и к (смотрит на мать). Мы уйдем, мама.

Э р и к  и  М а р ф у ш а  уходят. Ева стоит, приподняв легкий воротничок пальто. Медленно гаснет свет.

З а н а в е с

1967

МАРИЯ ОДИНЦОВА.

ЛИДИЯ САМОЙЛОВНА — ее мать.

ВАСИЛИСА — ее сестра.

АЛЕКСЕЙ БОКАРЕВ.

АНАТОЛИЙ ДОБРОТИН.

ЕГОР — его сын.

ВИКТОР МАТЮШЕВ.

ЕЛЕНА ФЕДОТОВНА — его жена.

КОНСТАНТИН АВДОНИН.

ТАМАРА — его жена.

ГУРЬЯНОВНА — его теща.

ТАРХОВ.

ЛЮБИМ ЗУЙКОВ.

МИРОНОВ.

ГАЛЬКА — его дочь.

БЕЗВЕРХАЯ.

ЯБЛОКОВ.

ФИЛИМОНОВ.

ЛОПАРЕВА.

ТОМБАСОВ.

КЛАВДИЯ НИКОЛАЕВНА.

МАКСИМ ПЕТРОВИЧ.

ПЕТЮНЯ.

РАБОЧИЕ СТРОИТЕЛЬСТВА ГИДРОСТАНЦИИ.

Действие происходит в Сибири.

Когда в зале еще темно, волнами накатывается музыка. В ней слышится жизнь Марии Одинцовой: ее тревога за счастье человеческое, спор с самой собой, битва за все лучшее в людях, которых она щедро одарила своей любовью. Из летнего времени этой пьесы появляется  Г а л ь к а, смуглая, черноглазая девчонка.

Г а л ь к а (поет).

Нарастающая волна музыки как бы смывает со сцены  Г а л ь к у. Появляется М и р о н о в.

М и р о н о в. Знаете вы, что такое сибирская дорога в феврале? Как ревела пурга в ту ночь! Снежное море без берега. Вот-вот перевернется мой двадцатипятитонный самосвал, «четвертак». Мотор отказал. Бился я и так и этак — молчит, не заводится. Загораю… Был я одет, конечно, по-зимнему, да что там!.. (Надевает шапку-ушанку, полушубок.) Мороз кости пересчитывал. Все, замерзаю… Здесь и могилка моя — в оледеневшей кабине. Смотрю — фары. Прет через снежные завалы газик-вездеход. А за рулем — женщина. Однако повозилась минут десять — и запустила мотор, ожил мой «четвертак»!..