– Но… – Неужели она неправильно поняла эту Даффи? – Они ведь сами убили своих детей.

– Да, и от этого страдали еще больше.

– Но тогда зачем они это делают? Или считают, будто им хочется, чтобы ребенок умер, а потом оказывается, что на самом деле им этого не хотелось, но уже слишком поздно?

Джудит Даффи печально улыбнулась.

– Вы приписываете им рассудительность, которой у них нет. Они делают это, потому что им плохо, и они не знают, что еще можно сделать. Это поведение идет изнутри, от страданий и боли; у женщин же отсутствуют внутренние ресурсы, чтобы себя остановить. Когда человек душевно болен, он не станет рассуждать: «Если я сделаю это, произойдет вон то». Кстати, душевно больной – не значит сумасшедший.

– Разумеется, – согласилась Чарли, не желая предстать в глазах собеседницы этакой простушкой, а про себя подумала: иногда это одно и то же. И те и другие могут запросто отправиться голышом в магазин и начать там кричать, что, мол, пришельцы крадут ваши жизненно важные органы.

– Матери-детоубийцы заслуживают такого же сострадания, как и те, чьи дети умерли от естественных причин, – произнесла Даффи. – Когда судья Элизабет Гейлоу в своей заключительной речи усомнилась, что таким женщинам, как Рей Хайнс и Хелен Ярдли, место в тюрьме, я была готова аплодировать ей. Потому что я убеждена, что им там не место. Им требуется другое – сочувствие, поддержка, помощь.

– Тем не менее вы дали против них показания. Вы сыграли ключевую роль в том, что в конечном итоге они оказались за решеткой, – напомнила Чарли.

– Я не давала показаний ни против Рей, ни против Хелен, ни против кого-то еще, – поправила ее Даффи. – Будучи приглашенной в суд в качестве эксперта, я должна дать ответ на вопрос, что послужило причиной смерти ребенка. Если я считаю, что смерть наступила в результате насильственных действий со стороны одного из родителей или лица, осуществлявшего уход за ребенком, я так и говорю. Но когда я это говорю, я не даю показаний против кого бы то ни было. Говоря правду такой, какой я ее вижу, я стараюсь действовать во благо каждому. Ложь никому не идет на пользу. Я на стороне каждой из обвиненных женщин, точно так же, как я на стороне несчастного ребенка, мертвого или того, чья жизнь в опасности.

– Сомневаюсь, что эти женщины разделяют вашу точку зрения, – подпустила шпильку Чарли.

– Разумеется, нет. – Даффи убрала за ухо седую прядь. – Но ведь я должна думать и о детях – невинных, беззащитных, в равной степени требующих сочувствия.

– В равной, а не в большей?

– Нет. Хотя если вы спросите меня, зачем, по-моему, я нахожусь здесь, скажу: чтобы спасать и оберегать детей. Они – объект номер один моей заботы. Какое бы сострадание я ни испытывала к женщинам вроде Хелен Ярдли, я должна сделать все для того, чтобы она не убила третьего ребенка.

– Пейдж?

Даффи поднялась со стула.

– Почему мне кажется, будто я вынуждена себя защищать?

– Извините, я не хотела…

– Дело не в вас. Кстати, хотите еще чаю?

Чаю Чарли не хотела, однако поняла: Джудит Даффи хочется пару минут побыть одной, чтобы собраться с мыслями, и потому кивнула. Неужели ее вопросы прозвучали слишком резко? Саймон наверняка бы рассмеялся и сказал: «Как всегда».

Пока Даффи возилась на кухне, Чарли обвела взглядом книги на небольшой полке в углу оранжереи. Биографии Дафны дю Морье, несколько романов Айрис Мердок, девять или десять книжек какой-то Джилл Макгаун, о которой Чарли отродясь не слышала, куча русской классики, три тома вегетарианских рецептов, «Навсегда…». Нет, не может быть. Чарли на цыпочках подошла к полке: хотелось убедиться, что ей не примерещилось. Как оказалось, нет. На книжной полке Джудит Даффи стоял экземпляр книги Джейн Гуди[14] «Навсегда в моем сердце». Ну кто бы мог подумать!

– Одна из причин, почему я вляпалась в неприятности, – это оригинальность Ярдли по части имен, – произнесла Даффи, возвращаясь в оранжерею с двумя кружками чая, для себя и для Чарли. – В своем отчете я назвала их младшего сына Роуэна «она». До этого я знала лишь двух детей с таким именем, и обе были девочками. Я решила, что у Хелен тоже девочка. Лори Натрасс ухватился за эту мою ошибку, сделал из мухи слона. Он также поставил мне в вину недостаточное личное участие в судьбе этих Ярдли – в отличие от Рассела Мередью, который практически поселился у них. Я ни разу не поговорила с Хелен и Полом, не задала им ни единого вопроса.

– Вы сожалеете об этом? – спросила Чарли.

– Я сожалею, что не нашла времени для личного знакомства, но дело в том, что… – Даффи не договорила. – Я снова защищаю себя.

– Неправда. Я ведь не нападаю на вас.

Джудит Даффи поджала губы.

– Дело в том, – произнесла она уже не столь сурово, – что пока Лори Натрасс не объявил меня корнем всех зол, я была главным экспертом по этому вопросу во всей стране и, естественно, просто не имела времени на знакомство с каждой семьей. Конкретную помощь таким семьям, как Ярдли и Хайнсы, я оставляла другим – тем, кто, на мой взгляд, имел соответствующую подготовку. Моя работа как эксперта не предполагала знакомства с семьей – я, в известном смысле, должна была взглянуть на данные мне образцы под микроскопом, и понять, что же я там увидела. В случае с Роуэном Ярдли я увидела легочную ткань и проломленный череп. То есть то, что говорилось в переданном мне заключении детского патологоанатома. Меня не просили изучить гениталии ребенка, отсюда моя ошибка относительно его пола.

Даффи убрала от лица волосы.

– Я должна была понять, что речь идет о мальчике. Мне следовало проверить, и я искренне сожалею, что этого не сделала, но… – Она пожала плечами. – К сожалению, это не отменяет того, что я увидела в микроскоп: однозначные свидетельства того, что в течение своей короткой жизни Роуэн Ярдли не единожды подвергался попытке удушения. И никакие часы, проведенные на кухне у Ярдли в беседах с ними, не помогли бы исчезнуть признакам неестественной легочной обструкции. Равно как и проломленному черепу.

Отхлебнув чай, Чарли задалась про себя вопросом: можно ли найти аналогию в полицейских терминах? Если, шагая через сомнительный район, она увидела бы, как подросток в натянутом на лицо капюшоне сбил с ног старушку, осыпал ее грязными словами и убежал с ее сумкой, она, вне всякого сомнения, считалась бы очевидцем совершенного преступления. Можно ли назвать Джудит Даффи точно такой же свидетельницей в отношении Хелен Ярдли? Можно ли сказать, что врачи, которые свидетельствовали в пользу Ярдли, говорили что-то вроде: «Нет, он ее не ограбил, он всего лишь репетировал роль для школьного спектакля об уличных грабителях»?

– Скажу одно. Поскольку я с ней не разговаривала, вы можете сказать, что мои слова ничего не стоят, но я убеждена, что перед смертью Хелен Ярдли вырвалась из своего личного крошечного ада, – изрекла Даффи. – То, через что она прошла, дало ей некую жизненную цель. Ее деятельность в поддержку других женщин была совершенно искренней. Думаю, она страстно верила в их невиновность – и Сары Джаггард, и Рей Хайнс, и всех остальных. Она стала знаменитостью – этакая мученица, превратившаяся в героиню. Это дало ей то, что ей так настоятельно требовалось, – внимание окружающих, признание… Думаю, ей на самом деле хотелось быть хорошей. Именно поэтому она так преуспела, возглавляя СНРО.

В голосе Даффи Чарли послышались гордость и восхищение, отчего ей сделалось немного не по себе.

– Разобраться в мотивах человеческих поступков всегда нелегко, – продолжала Даффи, – но если хотите знать мое мнение, скажу. Желание Хелен Ярдли быть невиновной заставляло ее свято верить в то, что и другие женщина тоже невиновны. Ирония в том, что даже если все они до единой виновны, поддержка со стороны Хелен пошла бы им только на пользу. Ее убежденность в том, что на самом деле они хорошие, возможно, помогла бы им простить себя за содеянное ими зло.