Как клавишник он мог отлично играть буги-вуги. Он также считал, что мог играть на барабанах, но он был достаточно осмотрителен, чтобы не играть на них, когда рядом был Чарли. Он понижал уровень ведущего барабана и передвигал тарелку, так что когда Чарли возвращался, то он знал, что за установкой сидел Стю. Но когда спрашиваешь Чарли о тех временах, то он говорит, что из-за этого особенно скучает по Стю.

За месяц перед тем, как Стю умер, Чарли собрал джаз-оркестр из 35 человек в клубе Ронни Скотта. Это было безумием, потому что там не было места для 7-и труб, 4-х тромбонов, 9-и саксофонистов, 2-х контрабасов, 3-х барабанщиков и так далее. Там достаточно трудно собраться даже квартету. Но Чарли понравился тот концерт, как и Стю.

Мало кто знает, но Чарли собрал свой оркестр в клубе Скотта потому, что клуб переживал тогда не лучшие времена, а ему хотелось, чтобы его не закрывали насовсем. Он лично заплатил всему оркестру (35 музыкантов — это недешево) и подарил всю выручку Ронни Скотту, что, я уверен, и спасло клуб. Будучи славным парнем, кем он и является, в первый же день репетиций Чарли установил стол с выпивкой, и так как музыканты, которых он нанял, не привыкли к подобному гостеприимству, то за пару часов они все как один надрались без задних ног. Тем не менее, когда концерт окончился, Чарли решил, что это — потерянная возможность, так как он не был записан, так что Чарли и Билл профинансировали съемку «Чарли Уоттса живьем в «Фалэм Таун Холле», который стал первым «сольным» альбомом Чарли.

Концерт в Фалэм-Таун-Холе проходил в понедельник вечером. Стю чувствовал себя не очень хорошо, но он обожал этот оркестр и настоял на своем присутствии. Чарли чувствовал, что что-то было не так, и запретил Стю поднимать что-либо тяжелое. Спустя два дня Стю позвонил Шерри Дэли, которая возглавляла офис «Стоунз» и делает это до сих пор, просто чтобы сказать «привет». Шерри была очень рада, что Стю оказался на линии, так как он обычно не звонил никому ни с того ни с сего, и даже спросила его, все ли с ним в порядке. Он сказал, что да. Потом этим же вечером Стю поехал на концерт своей собственной буги-вуги-группы «Rocket 88», и по дороге обратно остановился на дороге в 3 часа ночи, так как ему сделалось плохо. На следующее утро он пошел к доктору, и в ожидании его в хирургической у него случился обширный инфаркт.

Кит собирался встретиться со Стю в тот день, и когда он узнал, что с ним произошло, то заперся у себя в комнате на три дня и не выходил оттуда.

Эрик Клэптон, который присоединился к нам на мемориальном концерте, который мы провели в клубе «100» спустя несколько месяцев после смерти Стю, всегда говорил, что Стю был маяком «Стоунз» в борьбе за чистоту музыки. У него всегда были критические замечания по поводу группы — такие точки зрения, которые любой другой принял бы за пощечину, но Стю был всегда прав и всегда критиковал конструктивно. Даже сегодня на каждом шагу случается, что кто-нибудь спрашивает: «А что бы об этом подумал Стю?» Для Кита это всегда остается критерием.

Достаточно забавно — помогая еще ранним «Faces», он всегда находил время и нужные слова, чтобы поддержать меня в «Стоунз». Когда мы все собрались, чтобы проводить его в последний путь на похоронах, Чарли сказал: «Кто же теперь с нами поговорит?..»

Мы завели тогда «Буги-вуги-Блюз», а потом, так как он умер прямо перед выходом альбома «Dirty Work», мы добавили небольшой буги-вуги-проигрыш на пианино в самом конце — в память о нем.

Не гастролировать со «Стоунз» все эти годы означало то, что Джо и я могли делать те вещи, которые всегда любят делать родители: ходить на школьные концерты, снимать домашнее кино, праздновать дни рождения, играть с детьми, все время смеяться и помогать делать им домашние задания. Это было просто замечательно, и мы с Джо вспоминаем эти годы как одни из лучших. Не гастролировать — это значит находиться дома и наблюдать за тем, как растут наши дети. А они могли наблюдать за тем, как растем мы. Но мне нужно было работать, так что когда бы мне ни звонили друзья с просьбами поиграть с ними, я уезжал туда, где бы они ни были, и всюду брал с собой гитару. Прямо после моего дня рождения в 1986-м я присоединился к Фэтсу Домино, Джерри Ли Льюису и Рэю Чарльзу в Новом Орлеане на концерте, который записывался в «Сторивилль-Холле» в качестве спецпрограммы для «HBO». Фэтс, Джерри Ли и Рэй каждый играли свои самые большие хиты а потом, в конце, все они собрались вместе, и мы поджемовали.

Это были три величайших пианиста всех времен, и у меня было лучшее место во всем зале — прямо рядом с ними, я наблюдал за их игрой, и иногда они кричали мне, чтобы я вставил какое-нибудь соло. Великий игрок на губной гармонике Шуга Блю, Пол Шафер с шоу Дэвида Леттермана, Кенни Лавлейс и Рой Гейнс были с нами.

После концерта мы все поехали домой к Фэтсу, где креол Джамбо готовил в огромной кастрюле цыплячьи ножки, и оттуда торчали всякие кости. Джерри Ли взглянул на эти кости и сказал мне: «Это духовая секция Фэтса».

Когда приехал Рэй, Джерри Ли ткнул меня легонько локтём: «А ты знаешь, что Рэй может видеть?»

Я воскликнул: «Правда?»

Тот настаивал: «Он видит».

Я не мог в это поверить: «Но он же слепой!»

«Позволь мне рассказать тебе кое-что, — он завел меня в сторонку, — Как-то мы с ним вели церемонию вручения — Рок-н-ролльный Зал Славы, и вот выходят Дон и Фил Эверли, и Рэй им прямо и говорит: «Привет, Дон, привет, Фил». Никто не знал их имен, а он знает. Так что я сказал ему: «Какого *** ты знаешь, который из них кто, если ты ничего не видишь?» Я тебе отвечаю, этот мазафакер видит!» Позднее тем же вечером Фэтс показывал мне свой дом, и я заметил на столе в его спальне серо-бордовый проигрыватель «Дансетт». Он был таким старым, что на нем было полно паутины.

Я сказал ему: «Такой же точно маленький проигрыватель был у нас дома, когда я подростком слушал твою первую пластинку — «I’m Walking»». Ему это очень понравилось. Кстати, с этого проигрывателя я выучил все свои первые аккорды Чака Берри.

И вот тогда мне на моём пути встретились две прекрасные возможности. Первая была в том, чтобы поехать в турне с Бо Диддли, а другая — открыть клуб в Майами. Я ухватился за обе, но, наверное, лучше было бы, если бы я выбрал какую-то одну.

Бо Дидли был музыкальной легендой со времен моего детства. Он родился под именем Эллас Бейтс в Миссисипи в 1928-м. В возрасте 10 лет его выгнали из школы, он начал брать уроки игры на скрипке и сам выучился играть на гитаре. Он стал ведущим певцом в стирально-досочном трио перед тем, как уйти в самостоятельное плавание в 1951-м (забавно, но я тоже начинал со стиральной доски). Спустя 4 года он записал свой первый хит «I’m A Man» («Я — мужчина»), назвал себя Бо Диддли в честь однострунной африканской гитары, и с тех пор никогда не оглядывался назад.

Когда я впервые услышал о нем в начале 60-х, это было такое время, когда каждый, кто мог играть на гитаре, хотел играть так, как он, и все группы, гастролировавшие по Англии, обрабатывали его песни, в том числе и «Стоунз», с которыми он выступал в одной программе в 1963-м.

Бо пригласил меня поиграть с ним в 1985-м, когда он давал концерт «Отмечаем с Бо и Друзьями» в амфитеатре «Мидоуз» в Ирвине, Калифорния. Мы играли с Миком Флитвудом, «Beach Boys», Денисом и Карлом Уилсонами и Митчем Митчеллом, ранее выступавшим с Джимми Хендриксом. Это стало для меня значительным опытом — снова играть с Бо, одним из моих самых любимых героев, и где-то после того концерта мы с ним обсудили возможность совместного турне. Мы собрались назваться «the Gunslingers» («Парни с пушками»), и план был в том, чтобы провести 11 месяцев в 1987-м и 1988-м, играя в Штатах, Японии и Европе. Бо был всеми руками за него, также как и я.

Когда я встретился с Бо и его группой для репетиций в Нью-Йорке в 1986-м, я пришел в репетиционную комнату с длинным списком песен Бо, которые я хотел сыграть: «Diddley Daddy» («Папуля Диддли»), «Road Runner» («Бегун»), «You Can’t Jugde A Book by Its Cover» («Нельзя судить о книге по обложке»), «I’m A Man», «Mona», «Crackin’Up» и «Hey Bo Diddley».