Среди других парней, участвовавших в сейшене, были Кит Эмерсон за органом и, само собой, Кит на гитаре. Мне поручили бас, на котором я ранее не играл. Но это было совершенно не важно. Я никоим образом не собирался пропустить это мероприятие.

Следующим событием стало то, что Род начал встречаться с подругой Крисси Сарой Троуп. Таким образом, мы с Крисси стали тусоваться вместе с Родом и Сарой в её шикарной квартире недалеко от Фулэм-роуд, и вчетвером стали проводить дни и ночи, беспрестанно смеясь, пересматривая фильмы Жака Тати и везде появляясь вместе. В первые годы дружбы с Родом наши взаимоотношения базировались главным образом на наших общих музыкальных вкусах. У нас были одни и те же стремления — один и тот же «тигриный глаз» — и мы знали, что еще покажем себя всем. Мы также постоянно соревновались друг с другом. Я обычно ходил по магазинам с Марком Боланом — в «Альказуру» на Фулэм-роуд, где мы приобретали себе самые невероятные вещи, которые только можно было достать. Когда мы сблизились с Родом, мы стали ходить туда вместе, а также в настоящую пещеру Алладина под названием «Бабушка-собирается-в-путешествие-по-Кингс-роуд». Мы бегали по этому магазину, вызывая тем самым переполох, и примеряли наряд за нарядом, один другого ярче:

— Я хочу вот это!

— Нет, такой есть у Боуи. Тебе нельзя это носить.

— Ты спер куртку, которую я выбрал!

И так далее. Со шмотками наперевес мы обычно запрыгивали в машину Рода и давали газу. Род всегда любил автомобили. Первым у него был «Спитфайр», но когда у него появилось немного бабок, он купил «Маркос», а потом разбогател еще больше. Его машины становились все лучше и лучше, пока, наконец, с помощью «Maggie Mae» он не потешил себя «Ламборджини».

«The Birds», поизносившиеся после всех этих путешествий по М1, спустились с небес в самую пучину событий. Мы расстались с Лео и попали в руки к Роберту Стигвуду.

Он был замечательным экстравагантным импресарио из Австралии, гордо шествовавшим по лондонской музыкальной и театральной сцене, то ловившим удачу за хвост, то терявшим всё подряд три или четыре раза кряду. Роберту тогда было 32 года. Он работал деловым партнером Брайана Эпстайна, который был до своей смерти менеджером «Биттлз», а потом создал собственную компанию и начал обслуживать всех подряд — начиная с Мика Джаггера, Рода Стюарта, Дэвида Боуи и «Би Джиз» до «Blind Faith», «Cream» и Эрика Клэптона. Затем он начал продюсировать постановки в Вест-Энде, такие, как «Волосы», «Иисус Христос-суперзвезда», «Эвита» и «О, Калькутта!». У Роберта было хорошее чувство юмора, и мне он нравился. Впрочем, сблизиться с ним было нелегко: он всё время носился с сумасшедшими проектами и заигрывал с симпатичными актерами, которыми занимался помимо нас (он пробовал делать это и с нашим басистом Кимом).

Это было очень клево, когда Стигвуд подписал для нас контракт с лейблом «Reaction» в конце 1965 года (владельцем которой он, кстати, и был), так как это означало, что мы теперь в очень хорошей компании. Мы особенно любили ходить к нему в офис, потому что никогда нельзя было предугадать, кого там встретишь или что там произойдет. Однажды после полудня, когда мы были там, туда зашел безумный барабанщик «Cream» Джинджер Бейкер — он приблизился к Стигвуду и заявил ему: «Ненавижу этот галстук, что сейчас на тебе», затем схватил ножницы и отрезал его совсем.

Мы знали, что не являемся такими уж большими звездами, но считали себя достаточно успешной группой. Однако, по неведомым причинам, у Стигвуда был свой взгляд на вещи, и он стал носиться с навеянной откуда-то свыше идеей о том, что нас надо реорганизовать. Он заявил, что желает изменить концепцию группы, и первым шагом к этому будет смена названия с «Birds» на «Birds-Birds». Ха?

Я до сих пор задаюсь вопросом — зачем? Для меня это не имело никакого смысла, как и для всех нас, но он уверял нас: «У вас теперь новый менеджмент», и обещал нам целый мир впридачу, если мы начнем действовать по его схеме. Мы впали в замешательство и всё спрашивали его, уверен ли он в этом. А он продолжал говорить нам: «Поверьте мне, верьте мне». Мы так и поступили.

К несчастью для нас, ничего чудесного не произошло. Мы сделали с Робертом одну запись на «Reaction» — обработку «Say Those Magic Words» («Скажи эти волшебные слова»), которая была большим хитом у «McCoys» — но она провалилась в чартах. Наше новое название только запутало фанов, которых мы уже имели. К концу 1966 года с нами уже ничего не происходило. Мы завершили свою карьеру. Оставшаяся от нас четверка развалилась, так как нам было некуда идти дальше, нечего больше делать в группе, и мы чувствовали, что наша падшая лошадь уже достаточно наскакалась.

Я до сих пор получаю чеки с отчислениями «Birds». По-моему, последний из них был на 17,06 фунтов.

Мои передвижения из группы в группу объясняются в основном моей сверхъестественной способностью быть в нужном месте в нужное время. Судьба, удача и талант приходят мне на помощь, когда я этого хочу, и всё приходит ко мне на блюдечке с голубой каймой.

Группа, которая называлась «Yardbirds» в то время, когда мы назывались «Birds», просуществовала не намного дольше нашего, но она осталась легендой в истории рок-н-ролла, потому что взрастила в себе трёх величайших гитаристов — Эрика Клэптона, Джеффа Бека и Джимми Пейджа.

Клэптон пришел в неё на смену прежней лид-гитаре — Энтони «Топу» Топэму, а Джефф Бек пришел на смену Клэптону. Собственно, первоначально заменить Эрика планировалось Джимми Пейджем, но он был тогда занят и порекомендовал Джеффа. Позднее, когда первый басист группы — Пол Самвелл-Смит — «Кричащий Череп» — решил уйти, Джефф порекомендовал взять вместо него своего товарища Джимми. Так что Джимми начал с баса, но почти сразу же переместился на лид-гитару, которую он разделил с Джеффом, что Джеффу в общем-то не очень нравилось, так как он не мог долго разделять позицию с Джимми (или с кем-либо вообще, если на то пошло), и вскоре он тоже решил уйти.

Вы все еще здесь? Отлично. Я ходил на «Yardbirds», когда бы они не появились в Ричмонде, и всегда любовался на игру Джеффа. Он был одним из первых в музыке, кто стал появляться с электронным дисторшном; он смешивал ножные педали, фуззтоны и фидбэк, и, в общем-то, подготовил почву для такого саунда, с которым Хендрикс позднее прославился как со своим собственным.

Я много раз встречался с ним в конце его карьеры в «Yardbirds» в клубе Питера Спринфеллоу «Mojo» в Шеффилде. Это были чудные времена. «Birds» тогда только распались, я искал работу, так что когда я узнал, что Джефф покинул «Yardbirds», то позвонил ему. Я не был уверен, помнит ли он меня, но он сказал, что помнит отлично, и я вздохнул с облегчением перед тем, как спросить его: «Что ты собираешься делать?» Он усмехнулся и сказал: «Ты намекаешь на то, чтобы нам создать вместе группу?»

Немного погодя мы уже мчались в его «Корвете-Стингрей», включив на полную катушку музыку — мы демонстрировали друг другу то, что любил каждый из нас. Перед тем, как мы начали копить риффы и приемы на гитарах, нами активно поглощались Бадди Гай, «Vanilla Fudge» и чикагский блюз. Я ничуть не утратил творческого энтузиазма и был готов при первой же возможности его проявить. Первые 2 месяца 1967 года мы провели вместе, репетируя в студии на Джеррард-стрит в Сохо перед тем, как отправиться на гастроли.

В состав группы вошли: Джефф, я, затем вокалист, которого пригласил Джефф — по имени Родерик Дэвид Стюарт, и им же выбранный барабанщик — параноидальный типчик, похожий на Вуди Алена, которого звали Микки Уоллер. Мы были готовы роковать, попасть в Америку и завоевать её всей нашей новой командой, и, учитывая американский опыт Джеффа, мы чувствовали, что нас ничего не остановит на этом пути.

Род Стюарт родился в Лондоне за пару лет до меня и вообще-то мечтал стать футболистом. В детстве он тренировался на Брентфорд, но не попал в команду — впрочем, это не остановило его мечтаний и болений за Шотландию и «Кельтов». Теперь у Рода есть собственное футбольное поле, где он может заниматься, в его роскошном лос-анджелесском жилище «Celtic House» («Кельтский Дом»), на тот случай, если из Брентфорда ему вдруг позвонят с приглашением.