Я подошла к Рику и присела около него, подставляя пистолет к свету фонарика. Надеюсь, он не заметил, как дрожат мои руки. Свет его синего маячка пульсирует слишком быстро и рвано, сигнализирую я его быстром сердцебиение. Если Рик и волнуется, то по лицу ничего не заметно.

Закончив с этим, я решаю сходить в столовую и перекусить, пока еще осталось время.

- Ты идешь на обед? - Спрашиваю парня.

Он качает головой.

- Что я такого сделала, что никто не хочет со мной разговаривать? - не выдерживаю я.

- Сегодня людям не до общения. Ты тут ни при чем, - отвечает он, доставая из коробки странный предмет.

- Почему? - Я знаю, что задаю глупый вопрос, вот только не могу промолчать.

Он вопросительно смотрит на меня. Его голубые глаза в неестественном холодном свете кажутся белыми. Мне кажется, я упускаю какую-то важную деталь, но не могу понять, какую.

- Ты что, забыла?

- Забыла что?

- Сегодня первое октября, Клио. Сегодня начался новый квартал, - отвечает мне Рик и скрывается, оставляя меня в темноте наедине с ужасом.

Пальцы сами собой тянутся к маячку на левой руке. Я нащупываю его под кожей. Как я могла забыть о таком? Почему мой внутренний календарь решил предать меня? Это и есть причина всеобщей молчаливости, напряженности и мрачности. Сегодня может решиться судьба любого. И моя в том числе. Возможно, именно в этом квартале мой маячок погаснет или я сама погашу чей-то.

***

Доработала смену я в полном замешательстве. Апатия навалилась на меня. Все послеобеденное время я простояла перед конвейером со стеклянными глазами. Красные буквы на клейкой ленте слились в неразборчивые красные пятна, так напоминающие кровь. Кровь, которая должна пролиться. Кровь, которую могу пролить я.

На негнущихся ногах я направляюсь к поезду. Двадцать минут поездки оказались очень продуктивными в плане мышления. Вероятность того, что меня выберут, была настолько маленькой, что нулей после запятой в десятичной дроби должно быть больше десятка. Это небольшое открытие немного успокоило мои нервы.

Открыв дверь пластиковой картой-ключом, я вхожу в прихожую. В доме тихо, словно никого нет дома. Обычно сестра радостно прыгает вокруг меня, как только я прихожу с работы, уговаривая посмотреть с ней старые мультфильмы или проверить правильность выполнения домашнего задания. Мама обычно занята приготовлением ужина. Но сегодня никого нет.

- Мам? - Зову я. Но ответом мне служит лишь тишина. - Что на счет почты? - Спрашиваю я у сенсорной панели, прикладывая карту-ключ.

- Новых писем нет, - отвечает мне девичий голос.

Я закрываю глаза, сильно зажмуриваясь. Мурашки табуном несутся по моей коже, оставляя после себя неприятные ощущения. Прислоняюсь к стене и шумно выдыхаю. Письма нет.

Возможно, мне повезло в этот раз?

Сбрасываю туфли, прохожу в комнату и замираю.

Родители сидят на диване, мама бесшумно плачет, а папа обнимает ее. Но пугает меня не это, а белый конверт, лежащий на стеклянном журнальном столике. Позолоченный герб, в верхнем правом углу ярко выделяется на плотной, качественной бумаге. Мое сердце падает вниз, утягивая все органы за собой. Меня начинает тошнить. Усиленно моргаю, в надежде, что мне показалось. Но конверт продолжает лежать на столе, ослепляя меня своей белизной.

- Для кого оно? - Севшим голосом спрашиваю я. Родители поднимают на меня перепуганные глаза, словно только что поняли, что в доме кроме них кто-то есть. В глазах отца стоят слезы. Это пугает меня еще больше, чем пришедшее по почте письмо. Мой отец никогда не отличался чувствительностью. Он всегда собран и жёсток, словно проглотил кусок железа, который окутывает его как броня. Но не сегодня. Его блестящие глаза и нервность в движениях окончательно выбивают меня из колеи.

- Ох, Клио, - всхлипывает мама, вытирая слезы платком. Она продолжает плакать. Никто из них не произносит больше ни слова. Только отец продолжает смотреть на меня с сожалением. И тогда я все понимаю.

Оно для меня...

Для меня.

Разрешение на убийство для меня...  

Я сижу в своей комнате с конвертом в руках, который не спешу разворачивать. Подушечки пальцев горят, словно я держу в руках не бумагу, а горящее полено. Слезы прочертили соленые блестящие дорожки на моих щеках. Я должна убить человека. И я не могу отказаться от этого.

"Сумасшедший урод! Ненавижу. Ненавижу!" - быстрее пульса бьется мысль в моей голове, хаотично отражаясь от стенок черепа, причиняя сильную боль. В горле застряло что-то большое, колючее, не давая даже сглотнуть, а перед глазами все расплывается от слез ярости. Маячок пульсирует слишком быстро, раздражая глаза, отчего головная боль только усиливается.

Бумага впитывает соленые капли и сереет, выгибается. Открыть конверт и прочитать его содержимое не представляется мне возможным. Пальцы, сжимающие края бумаги, побелели, мелкая дрожь бьет мое тело.

Все началось, когда к власти пришел Генрих Эйв. Ненормальный, сумасшедший правитель, который вот уже двадцать лет развлекается, посылая каждые три месяца случайному "победителю" разрешение на убийство. И каждый раз число этих "везунчиков" разное. Но за всю историю существования нового режима не было больше десяти жертв.

Ладно, возможно все было бы прекрасно, если от этого разрешения можно было бы отказаться. Но ты должен убить одного (и только одного) человека из прикрепленного списка, хочется тебе того или нет. Отказ или нарушение правил карается смертью: твоей, но чаще всего твоих близких.

Бежать от этого бесполезно. Ты не скроешься. А если тебя поймают, то прилюдно казнят на центральной площади города. Я помню один такой случай. Мне было десять, когда я в первый раз увидела насилие. Жестокое и ужасное. Парня высекли, а потом сдали на опыты в правительство. Самое жуткое, что может случиться с человеком.

В детстве долгом каждого ребенка было сочинить историю про этого бедного парня. Никто не знал, что делают с людьми в закрытых помещениях лабораторий, но всем было интересно. Рождался миллион самых смелых и жутких историй за несколько часов. Ходили слухи, что наш правитель самый настоящий каннибал.

Всю ночь я сижу на полу, ни о чем не думая, сверля глазами конверт у меня в руках, словно он может испариться. Колси стучалась ко мне, но я притворилась, что сплю и не слышу ее. Мне не хотелось отвечать на ее вопросы. Мне не хотелось никого видеть.

Когда за окном начало светлеть, а полоска горизонта приобрела оранжевый окрас, сон берет верх над моим телом и разумом. Стащив с кровати подушку, я засыпаю, как только закрываются глаза.

Будит меня требовательный стук в дверь и голос отца.

- Клио. Поднимайся и выходи из комнаты, - просит он. Я знаю, что сейчас его лицо серьезно, а на смуглой коже появились глубокие морщины. - Пожалуйста, - добавляет папа.

- Сейчас, - тихо хриплю я. Не знаю, услышал он или просто сдался, но шаги за дверью направились в сторону лестницы, а затем стихли.

Рядом со мной до сих пор лежит ненавистный белый конверт. В глазах мутно, а голова раскалывается от ночных рыданий и короткого сна. Достаю из шкафа чистые вещи и быстро переодеваюсь. Волосы спутались и торчат во все стороны, но мне не до них.

Выхожу из комнаты и тут же натыкаюсь на маму.

- Клио, - говорит она, глаза стали влажными и красными от слез. Наверно она тоже плакала ночью. - Мне так жаль... - Она крепко обнимает меня, а я обнимаю ее.

- Не надо, прошу тебя, перестань.

- Господи, лучше бы это письмо досталось мне, - говорит она, выпуская меня из объятий.

- Лучше? Для кого?.. Лучше не будет, - я злюсь, ведь никак нельзя исправит то, что уже произошло. - Так что просто забудь о нем, - прошу я ее.

- Девочка моя, как я могу забыть о том, что мой ребенок должен совершить убийство? Как ты себе это представляешь? - Спрашивает она. Ее слезы высохли, а лицо приобрело воинственное выражение.