Она встала и, подойдя к кровати, грузно улеглась на нее, подобрав юбки и тяжело раскинув в стороны колени. Теодор, поддерживая спадающие штанишки, залез к ней и продолжал свой труд… Клеменция гладила его худенькую спину и большими тугими ляжками, скользкими от пота, плавно поглаживала мальчику бока… Мальчик дышал неровно, торопливо, словно на бегу. Его тело тряслось в неудержимом ритме, быстрее, быстрее, еще быстрее… Клеменция уже ощущала, что его движения вот-вот должны превратиться в резкий последний рывок, а вслед за тем… Раздался стук в дверь. Так стучал только старый Корнуайе.
— Не входить! — крикнула она, раздосадованно стряхивая с себя Теодора, и рявкнула: — Говори из-за двери!
— Вернулся Гильом, ваша милость, — прокряхтел Корнуайе. — Они не встретили мессира Ульриха… Оруженосцы тоже исчезли.
— Подтяни штаны! — прошипела Клеменция Теодору и, оправив юбки, села в кресло. Мальчик спрятался за спинку.
— Войди, Жан! — разрешила Клеменция.
— Доброго утра вашей милости, — сказал Корнуайе. — Их нет в «Нахтигале»! Гильом расспросил хозяина, и тот сказал, что никого у них нет. А заезжать туда они заезжали, это верно. Пили. Там еще были фон Альтенбрюкке, Мессерберг, с десяток других баронов и рыцарей, так они помнят, что мессир пил с ними и велел своему лучнику привести для всех гулящую девку. Но ее никто уже не мог пользовать, и пришлось это делать самому лучнику, чтоб добро не пропадало…
— Теодор, ты свободен! — сказала графиня, перебив Корнуайе. — Забери с собой Библию и отнести отцу Игнацию, да не забудь поблагодарить его…
— Слушаюсь, ваша милость! — Теодор поспешно скрылся.
— Продолжайте, Жан! — приказала Клеменция. — Значит, в «Нахтигале» Гильом их не застал?
— Точно так, ваша милость. Тогда Гильом с ребятами поскакали по дороге на Визенфурт, но по дороге никого не встретили, да и не догнали… Хотя они проехали по дороге до самых ворот города… Они даже думали поискать где-то рядом в лесу, но ни костра, ни шатра не видели.
— И никаких других следов? — взволнованно спросила Клеменция. — Может, они уже проехали в город?
— Ваша милость, — кашлянул Корнуайе, сетуя в душе на непонятливость «бабы». — Раньше, чем ворота закрылись, они бы все равно не успели, мессир Ульрих и остальные. Ворота Визенфурта закрывают с закатом солнца, а после того их могут открыть только гонцам маркграфа по значку или паролю, который каждый день меняется… Мессир Ульрих уехал с постоялого двора далеко за полночь, так что вряд ли его пропустили.
— Ну и что дальше?
— А дальше, ваша милость, Гильом повернул обратно, вот и все.
— Ну и что ты думаешь по этому поводу?
— А ничего, ваша милость, мое дело не думать, а выполнять.
— И все же?
— Я так полагаю, они через Тойфельсберг подались… — сказал Корнуайе.
— Ну и?!
— А уж это как Бог даст, может, и доехали. Могли, конечно, и не того…
— Тут не может быть «того» или «не того», — рявкнула Клеменция. — После обеда вышлешь Гильома с людьми через Тойфельсберг, пусть всю дорогу прочешут, но найдут!
— Воля ваша, — хмыкнул Корнуайе. — Только глупость это…
— Что-о?
— Глупость, говорю, ваша милость! — твердо сказал Корнуайе. — Не найдут они их, даже если всех их там уложили. Там в лесах можно целое войско спрятать, не найдешь! А если проехали они, то уж небось у маркграфа давно. А там тоже как Бог даст!…
— Заладил! — проворчала Клеменция, постепенно успокаиваясь. — Значит, может, и живы?
— Может, и живы… — пожал плечами Корнуайе.
В дверь осторожно постучали.
— Кого еще черт несет?
— Это я, ваша милость, служанка Анна… Повар докладывает, что завтрак готов.
— Передай, что я велела накрывать. Пшла, живо!
— Я вот еще чего… — замялся Корнуайе. — Гильом говорил, что, когда они до перекрестка доехали, туда, где поворот на Тойфельсберг, от этого поворота до Визенфурта дорогу словно черти истоптали, коней не меньше тысячи прошло… А повернули к реке.
— Тысяча коней? — заволновалась Клеменция. — Да это же целое войско!
— Да, и навоз свежий еще, за полчаса до них проехали.
— Куда именно? Ведь вдоль реки от Шато д’Ор до Визенфурта нет ни одного замка. Уж не к нам ли пожалуют? Не маркграф ли?
— Зачем же маркграфу своих вассалов воевать? — усмехнулся Корнуайе.
— Но кто же тогда?
— Епископ, больше некому… — заметил Корнуайе.
— Почему епископ? — со страхом в голосе произнесла Клеменция.
— А потому, что только он может в Визенфурте набрать тысячу копий враз, без шума и проволочки… Уж я-то знаю.
— Ты думаешь, он на нас идет, на Шато-д’Ор?
— А на кого еще, если только не за реку. Больше некуда. Да вот загвоздка: с тысячей на нас идти — безнадежное дело, не взять им замка. А уж с реки — тем более…
— Значит, нам ничто не грозит.
— Это уж как понимать, ваша милость. С одной стороны, вроде бы дурак епископ, вместо пяти тысячу людей повел. А с другой — не дурак он, ведь его монахи нашу крепость знают. Значит, надеются на что-то. Может, измена у нас или что еще…
— Измена?! — вскричала Клеменция. — Господи, не допусти!
— А я, ваша милость, знаю, кого пощупать… — осторожно сказал Корнуайе. — Убогого вашего, Вилли, значит… Поджарить пятки-то, он, гляди, разговорится, даром что глухой да немой…
— Да я скорей тебе велю пятки поджарить, чем ему! — гневно заявила Клеменция. — Ишь чего задумал! Божьего человека загубить…
— Монахи, ваша милость, тоже люди Божьи, а попадетесь им в лапы, сильничать будут, как самые простые мужики! — просто и грубо сказал Корнуайе.
— Ты что болтаешь, пес! — взвилась Клеменция.
— То-то и дело, что пес, — согласился Корнуайе. — Псу хозяев стеречь положено, иногда и на своих погавкать, чтоб чужой не прошел!
— Уж больно громко гавкаешь, даже и кусаешься, — с угрозой произнесла Клеменция, — смотри, догавкаешься!
— Гавкать буду, пока силы есть, — заявил Корнуайе. — А убогого я бы тряхнул пару раз на дыбе. Голос у него прорежется, как пить дать!
— Что ты знаешь о нем? Говори!
— Нет уж, ваша милость, покамест мы его на дыбу не вздернем, я свое при себе подержу, а то неровен час сам на дыбу угожу. Сказать не успею.
— Боюсь, что ты и впрямь опередишь его на дыбе!
— Да уж раньше или позже, лишь бы угодил. Наушник он, от епископа. Это точно. Вчера на нашем дворе был де Перрье, переодетый мужиком-бортником, медом торговал, а следил за Ульрихом вашим…
— Кто тебе сказал? Ты что, сам видел?
— Видел мужика, с юродивым вашим разговаривал… А что это де Перрье, узнал сегодня ночью… Молодцы-то наши маркграфского человека на дороге взяли, а девка моя с Ульриховым парнем его привели…
— Не называть ее девкой! Знаешь ведь!
— Знаю, ваша милость, только Бога не обманешь. Ночью-то мне еще одного удалось взять человечка. Хороший был человечек, а что, думаете, сказал?
— Что?!
— А то, ваша милость, что про обман они все знают!
— Господи! — Клеменция всплеснула руками. — Неужто все?! Неужто ВСЕ?
— Ну, не совсем… ВСЕ только вы знаете.
— Бог с тобой! — огорошенно произнесла Клеменция. — Да ведь он нас без штурма может взять, потребует показать — и все… Костер мне, костер!
— Успокойся, ваша милость, тот, кто знал, — уже во рву, без головы. И та, что сболтнула, тоже… А сболтнула-то она через юродивого, понятно?! Он остался, только он де Перрье этого не сказал, он не за маркграфа, за епископа стоит!
Клеменция опустилась на колени и молилась долго и истово.
— На Бога надейся, а сам не плошай! — жестко сказал Корнуайе. — Брать убогого?!
— Бери! — охнула Клеменция. — Вытряси все, а как начнет говорить, я сама пойду его слушать!
— Палачи у нас добрые, — сказал Корнуайе, — до обеда доживет!
Корнуайе кликнул стоявших за дверью двух молодцов, и они двинулись на поиски Вилли. Клеменция же отправилась завтракать.
Завтракавших на сей раз было немного — Клеменция, Альберт, Альбертина, Агнес фон Майендорф и еще человек пять гостей. Корнуайе пришел чуть позже, сообщив, что без завтрака ему плохо работается. Тянулся завтрак долго и закончился только к полудню. В это время прибежал посыльный с воротной башни с известием, что прибыл Иоганн фон Вальдбург.
