– Баал… пусть мой муж Джерубаал живым вернется с моря… пусть финикийцы не тронут его… защити его в Акко… великий Баал… верни мне мужа живым.

Две женщины молились еще несколько минут, помня о дружеских отношениях с древним богом. Когда они поднялись, оставив у подножия монолита свои скромные подношения, одна из них увидела в лунном свете Мешаба и вскрикнула. Удод подошел к ней, и когда она узнала его, то издала нервный смешок.

– Я увидела того человека, – сказала она, – и подумала, что этот раб пришел убить меня.

– Он никого не убивает, – заверил ее Удод.

В этих двух женщинах он узнал Леа и Мириам, двух домохозяек, которые в решении жизненно важных вопросов полагались на Яхве, но прибегали и к помощи Баала, когда возникали какие-то домашние проблемы.

– А ты о чем молилась, Мириам? – спросил Удод вторую женщину.

– Мой сын отправился в Иерусалим, и я молилась, чтобы царь Давид хорошо отнесся к нему и нашел ему место в армии.

– Так и будет, – пообещал Удод, и она облегченно вздохнула, но, когда женщины спустились, Удод сказал Мешабу: – Посиди здесь, пока я буду молиться.

Оставшись в одиночестве, он подошел к древнему камню и распростерся перед Баалом, выкладывая ему все те домашние дела, от которых хотел сбежать:

– – Дорогой Баал, моя жена Керит мечтает жить в Иерусалиме, где обитает бог ее отца. Мой же дом в Макоре, здесь, рядом с тобой. Но сделай так, чтобы я удачно построил туннель, чтобы царь Давид увидел его и призвал меня в Иерусалим строить здания, которые ему нужны во славу Яхве. – Смиренно склонившись перед своим богом, он с такой силой сжал голову руками, словно старался сокрушить себе череп. И лишь когда боль в сдавленных висках стала нестерпимой, он расслабил сильные пальцы и закончил молитву: – Баал, я прошу не для себя, потому что сам я согласен жить и здесь. Но моя жена Керит должна быть в Иерусалиме. Там ее бог. Ее сердце там. Великий Баал, пошли нас в Иерусалим.

Никогда ранее он не осмеливался в этом признаться, ни себе, ни своей жене, но теперь, поделившись с Баалом, он не увидел никакого противоречия в том, что просил его отправить их в Иерусалим, где он будет строить храмы в честь Яхве. Мешаб, непреклонный моавитянин, услышь он эту странную молитву, преисполнился бы отвращения. Мужчина должен хранить приверженность лишь своему богу.

Последующие две недели Удод не занимался своим замыслом системы водоснабжения. Он был занят поисками других занятий для своих рабов. Стены города возведены, двор храма вымощен, скоро будут завершены и хранилища зерна. Если он в самое ближайшее время что-то не придумает, его надежную команду разбросают по всему царству. Поэтому он попытался снова возбудить интерес правителя к идее шахты и туннеля, но этот чиновник оказался не в состоянии осознать ее возможности, и Удод помрачнел. Ему отнюдь не полегчало, когда жена задала вопрос об их будущем.

Стоял теплый весенний день. В это время года вся Галилея напоминает один огромный цветущий сад. Керит пошла в оливковую рощу, чтобы набрать цветов и украсить их дом букетами. Домой она вернулась усталой и решила принять ванну и переодеться. Наряд она себе выбрала, повинуясь минутному капризу, но мужу он нравился больше всех: из серой шерсти с желтыми полосами по подолу и у обшлагов, а также кулон с янтарем, сиявшим, как послеполуденное солнце. Встретив Удода у дверей, она поцеловала его и воскликнула:

– Ты только посмотри на эти цветы! – И когда он обратил на них внимание, она почему-то бросила: – Мне будет не хватать Галилеи, когда мы отсюда уедем.

Он напрягся, а затем спросил:

– И куда же мы уедем? – Но прежде чем Керит ответила, Удод уже знал, что она скажет.

– Твоя работа здесь завершена. И мы поедем туда, где нужны строители. В Иерусалим.

Взяв ее за руку, он привлек Керит к себе и поцеловал.

– Я очень хочу, чтобы ты была там. Но я вот думаю…

– Понадобишься ли ты там? – Его опасения вызвали у нее веселый смех. – Джабаал, ты лучший строитель во всей империи. И все это знают.

Они замолчали на пороге разговора, который должен был внести полную ясность, но строитель побоялся заговорить о своих страхах, связанных с Иерусалимом, а Керит еще не успела четко сформулировать моральные и философские проблемы, которые начали ее преследовать. Золотое мгновение, когда идея носилась в воздухе, исчезло, и она спокойно произнесла обыденные слова:

– Что-то да произойдет. – И больше в этот день они ни словом не обмолвились об Иерусалиме.

Но в середине месяца Зива, когда пшеница уже была обмолочена, а ячмень ссыпан в мешки, Керит, навещавшая жену правителя, услышала новость, которая, казалось, была предназначена специально для нее.

– С севера прибывает генерал Амрам, – сказал правитель. – Он будет осматривать Мегиддо и пообещал навестить Макор. Хочет посмотреть на наши новые укрепления.

– Кто такой генерал Амрам? – спросила Керит.

– Он строит крепости для царя Давида.

Керит стиснула руки, чтобы не вскрикнуть от радости, но в голове у нее настойчиво билось лишь одно слово: «Иерусалим, Иерусалим!» Наконец, справившись с волнением, она обратилась к правителю:

– Вы позволите?…

– Хотите рассказать Удоду? Чтобы он и дальше копал ямы? – Правитель покачал головой, и Керит поняла, что он старается удержаться от улыбки. – Я не против. Пожалуйста.

Добравшись до ворот, она обратилась к стражнику:

– Ты видел Джабаала?

– Кого?

– Удода. – Она постаралась не показать, как ей не нравится это имя.

– Он в лагере для рабов.

Она прошла оливковую рощу, в которой недавно собирала цветы. На этот раз Керит миновала ее и вышла к стене, за которой содержались рабы. Но, собираясь войти в пределы этого зловонного места, она чуть не задохнулась от запаха.

– Где Джабаал? – спросила она стражников, а когда они не поняли, о ком идет речь, Керит не без раздражения объяснила им: – Вы зовете его Удодом.

– Иди за мной, – сказал стражник и, не обращая внимания, куда он ведет Керит, беспечно миновал внешний круг зловонных хижин; по дороге бегали крысы, а на солнце лежали охапки соломы, прогнившей до такой степени, что в них могли обитать только колонии клопов и вшей. Вода в глиняных кувшинах была подернута грязной пленкой, а те несколько мест, которые рабы, готовясь умирать, расчищали для себя, выглядели отвратительно.

– Яхве всемогущий! – прошептала Керит. – И вы позволяете людям здесь жить?

Стражник отпер перед ней внутреннюю калитку и провел ее в другую, обнесенную стеной, секцию, где содержались самые опасные пленники. Сюда даже солнце не пробивалось. На полу полуразвалившихся хижин лежала грязь, оставшаяся еще после весенних дождей. Тут же валялись кучки соломы и обрывки одежды. В углах громоздились треснувшие кружки и миски с заплесневевшей едой, а места, отведенные для личной жизни, были просто неописуемы. Раб, захваченный во время одного из походов в пустыню, а теперь слишком старый, чтобы работать, шаркает – он сутулится, потому что больше не может распрямиться. Молодой мужчина, которому полагалось быть высоким и стройным в садах своей родины к северу от Тира, с остекленевшими глазами ждал прихода смерти.

– Яхве, Яхве! – шептала она, не в силах вынести, что этот ад существует на той же земле, что и Иерусалим. Керит почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Но она прошла это жуткое жилище из конца в конец, увидела мужа, беседовавшего с человеком, которого она раньше не заметила, – рабом Мешабом. Его сдержанная и продуманная манера поведения, с которой он рассматривал пергамент с чертежом, была полна такого достоинства, что оно казалось ей невероятным в таком месте.

Кивнув рабу, она сказала:

– Муж мой, прибывает генерал Амрам осматривать твои стены.

Это сообщение оказало на двоих мужчин поразительное воздействие. Удод вскочил на ноги, не опасаясь проявить свою радость.

– Наконец-то у нас появится человек, который все поймет!

А Мешаб отпрянул в угол – им руководил не страх, поняла Керит, а инстинктивная осторожность. Не подлежало сомнению, что он раньше уже встречался с генералом Амрамом, может, на поле боя, где тот оставил по себе много жертв и у моавитян, и у евреев, и Керит видела, что Мешаб не испытывал желания снова встречаться с этим генералом.