А Джабаал сказал:
– Я пойду с тобой. – Они вдвоем наискосок пересекли горный склон, пока не вышли к тропе, по которой спускались пилигримы. По ней они поднялись к святилищу, которое более тысячи лет было местом поклонения.
На вершине они нашли монолит, давно посвященный Баалу. У его подножия были знакомые приметы скромных жертвоприношений: несколько цветов, мертвый голубь. Макор больше не поклонялся огненному богу, пожиравшему детей; больше не существовало храмовых проституток, служивших Астарте, – евреи положили конец этой практике. Но они были не в силах истребить тихое поклонение Баалу, потому что и еврейские землепашцы, и торговцы-хананеи испытывали необходимость в столь важном для них божестве. Даже царь Саул отдал дань уважения Баалу, назвав своих сыновей в честь доброго бога. Время от времени еврейские правители Макора принимались обсуждать возможность запрета хананейского бога, но давление народа позволяло божеству жить и дальше. А вот теперь, при правлении царя Давида, из Иерусалима пришло указание, гласящее, что поклонение Баалу должно быть запрещено, но правители лишь недавно завоеванных северных территорий, где жило много хананеев, всегда выступали против слишком крутых мер, о которых позже придется пожалеть. Таким образом, Макор сохранил свое древнее божество, и горожане регулярно поднимались на гору, ища помощи и поддержки от единственного бога, которого они лично знали, – бога, который неизменно обеспечивал плодородие их полей.
Мешаб Моавитянин опустился на колени перед монолитом, повторяя молитвы, которые он усвоил в южных пустынях. Поднявшись, он был готов снова спускаться в вонючий лагерь рабов, куда Баал временно поместил его. Удод спросил его:
– Почему ты так неразумен? Почему бы тебе не принять Яхве и не стать свободным человеком?
Отвечая, Мешаб четко обозначил разницу между собой и Удодом.
– Я жил и умру с Баалом, – тихо сказал он. Этот же непреклонный ответ он, попав в плен в Моаве, бросил в лицо царю Давиду. Это и лишило его возможности стать военачальником в еврейской армии.
– Подожди, – сказал Удод, отвлекая могучего Мешаба к скале, откуда в лунном свете перед ними открывался вид и на Макор, и на Акко. – Мой род, так же как и твой, презирал еврейского бога. Что бы ни было, мы веками поклонялись Баалу. Но постепенно мы начади убеждаться, что евреи…
– Разве ты сам не еврей?
– Теперь – да. Но еще не так давно моим народом были хананеи.
– Как это может быть?
Собственная семья Мешаба скорее погибла бы, чем предала своего бога.
– Мы жили в Макоре бок о бок с евреями, и между нами завязалась тесная дружба, – объяснял Удод. – Один из моих предков по имени Зибеон решил считать себя евреем, и пару раз у него были неприятности. Но в конце концов евреи выяснили, что им нужен Баал, а мы решили, что нуждаемся в Яхве. С тех пор к нам и пришло процветание.
– Как вы могли так обманывать своего бога? – с подозрением спросил Мешаб.
Удод смотрел вниз на обнесенный стеной город своих предков. На этой сцене развертывалась борьба двух могущественных богов, и ему было трудно объяснить Мешабу ту власть, которую Яхве обрел над умами хананеев, искавших истину.
– Все, что я могу рассказать тебе, Мешаб, – это легенда, которую я услышал еще ребенком. Наш народ жил в городе под защитой Баала, и из пустыни пришли евреи – тогда их называли ибри – с мулами, и с ними пришел их бог Эль-Шаддаи. Они встали лагерем за стенами, и между двумя богами разразилась жестокая битва за обладание вершиной горы. Баал, конечно, восторжествовал, а Эль-Шаддаи в отместку сжег город, и евреям достались руины. Много лет Эль-Шаддаи правил долинами, а Баал господствовал наверху. Но спустя несколько столетий было достигнуто соглашение. Хананеи приняли нового бога Яхве, а евреи – старого бога Баала. И с тех пор мы живем в согласии.
– Ты говоришь, что Яхве – это новый бог?
– Да. Другая группа евреев ушла в Египет, где с ними очень плохо обращались, и бог, который сопутствовал им, превратился в могучее и грозное божество, способное поразить врагов ужасом. Этот новый бог Яхве предстал перед таким человеком, как Моисей, который вывел евреев из Египта и сорок лет водил их по пустыне. Там Яхве обретал все большее могущество. Под водительством Яхве и Моисея евреи стали могучей силой…
Мы знали Моисея, – прервал его моавитянин. – Он хотел вторгнуться в наши земли, но мы его отбросили.
– Нам в Ханаане это не удалось, – признал Удод. – Так что теперь Яхве правит всеми нами.
Легенда Удода довольно точно отражала историю. За несколько столетий до того, как старый Цадок привел свое племя в Макор, другие патриархи пришли в Египет. Они почитали обыкновенного бога пустыни, который мало чем отличался от Эль-Шаддаи, но во время бед и страданий, которые их постигли в Египте и Синае, этот бог превратился в высшее существо, превосходящее любое божество более мелких еврейских племен, которые остались на прежних местах. Так что, когда племена, собравшиеся вокруг Моисея, вернулись в Ханаан, все приняли превосходство их бога Яхве. Те испытания, в которых он созрел, объясняли, почему он не мог появиться в другом месте. Яхве никогда не мог родиться в таком милом, уютном городке, как Макор с его добрыми богами. Его преображение объяснялось и египетским пленением, и конфликтом с фараоном, и страданиями исхода, и годами голода и жажды в пустыне, и тоской по своему дому, и духовной тягой к всезнающему божеству… все это выковало и закалило Яхве.
Тем не менее и в этот час торжества над божками еврейских племен Яхве продолжал оставаться божеством лишь этого колена. В годы царствования Саула и Соломона еще не пришло время открыто объявить народам Израиля, что их бог будет править повсеместно, и его воцарения пришлось ждать еще несколько столетий. Но теперь, в эпоху Давида, Яхве был признан богом всех евреев, от севера до юга, и договоры, которые он со времен Авраама заключал со своим избранным народом, были признаны обязательными даже для таких отдаленных мест, как Макор. Различные Элы – Элохимы, Элеоны и Эль-Шаддаи – теперь счастливо слились в облике своего великого последователя.
Но по мере того как росло величие Яхве, он все больше отдалялся. Теперь уже было невозможно прогуливаться с ним в оливковой роще. С того дня, как последний еврей в Макоре разговаривал со своим богом, прошло четыреста пятьдесят лет. Последний разговор состоялся у предводителя Эфера после разрушения ханаанского Макора. Когда искушение поклоняться Баалу стало слишком неодолимым, рыжеволосый генерал решил увести своих евреев в нетронутые места, но в самый канун ухода Эль-Шаддаи появился в последний раз и сказал:
– Разве я не привел вас в этот город и после всех трудностей не вручил его вам? Не на тебе ли лежит ответственность, чтобы принять все как есть и сотворить тут добро?
Так что Эфер возвел новый город на руинах старого и сделал всё, чтобы на полях вокруг него воцарилось процветание. И спустя годы, когда объединившиеся евреи под водительством Моисея с востока подошли к Иордану и пересекли его, они обнаружили в самых отдаленных уголках Ханаана маленькие поселения, подобные Макору, готовые признать Яхве. Но далекая отчужденность Яхве, его непреклонное желание оставаться невидимым неизбежно привели к тому, что многие евреи стали испытывать тягу к более скромным божествам – они, тем не менее, давали каждому из них то тепло, которого уже не было в Яхве. Культ Баала продолжал процветать едва ли не по всей империи царя Давида. Во многих местах поклонялись Астарте, да и огненный бог, пожиравший детей, начал оживать; временами казалось, что по всей империи у каждого зеленеющего дерева стоит свой алтарь.
Пока Удод и моавитянин говорили об этих вещах, они в лунном свете увидели двух еврейских женщин, взбиравшихся на гору. Они шли преклониться перед Баалом и не видели мужчин, сидящих по другую сторону склона, поскольку были заняты своими домашними проблемами, разрешить которые мог только Баал. Они, задыхаясь, добрались до вершины. Женщина простерлась перед монолитом Баала, и Удод услышал, как, переводя дыхание, она молила бога:
