– Во имя Господа, ты будешь достоин владеть этой землей!
И именно этот Фолькмар расширил ее границы».
Тем первым вечером они разбили лагерь на краю болота, которое занимало все пространство между Ма-Кером и Назаретом, а утром один из стражников разбудил спящих криком:
– Журавли поднимаются! – И пилигримам довелось увидеть одну из памятных примет Галилеи: пять журавлей из большой стаи, которая, направляясь на север, опустилась на отдых на краю болота, нашли восходящий с земли поток теплого воздуха. Они попали в него и, не шевеля крыльями, стали стремительно подниматься кверху. Их тела, покрытые темным оперением, были устремлены вверх; на широко раскинутых неподвижных белых крыльях они широкими спиралями поднимались в восходящем потоке воздуха, вытянув вперед розовые клювы и как бы руля длинными красными ногами.
Оставшиеся на земле журавли, глядя, как парят в воздухе их товарищи, поняли, что те нашли восходящий поток. Неловкими прыжками они пересекли лужайку и на распростертых крыльях пошли кверху в столбе поднимающегося теплого воздуха, который и закинул их высоко в небо, где их уже ждали воздушные течения – они-то и донесут их до Европы. И когда Фолькмар с сыном торопливо вышли на утреннее солнце, они увидели загадочную колонну из более чем сотни журавлей – казалось, они неподвижно висели в воздухе, но, тем не менее, один за другим стремительно поднимались в небо, пока первые окончательно не исчезли. И тогда Фолькмар процитировал из Иеремии, который однажды видел, как эти птицы летели над Галилеей: «Да, журавль в небе знает, когда ему приходит время».
– Они дают нам благословение! – вскинулся один из рыцарей, потому что журавли, вздымавшиеся в небо с раскинутыми крыльями, вытянутыми шеями и ногами, образовали огромный загадочный крест от земли до неба.
– Это благословение искренне верующим! – откликнулся другой, и, обнажив головы, они стали осенять себя крестными знамениями, но Фолькмар, видя, как самые верхние журавли начали махать своими огромными крыльями, словно соскальзывая с восходящего потока, сказал про себя: «Не благословение, а предостережение». Они летят в Германию и скоро начнут вить гнезда на каминных трубах Гретца. Эти аисты посланы, чтобы предупредить Фолькмара и его семью – пора покидать Галилею и возвращаться в Германию. Много дней он продолжал мучиться этим видением – величественный крест, застывший в небе.
Один из солдат, знавший, как пересекать болото, теперь взял на себя командование, и вереница паломников потянулась к югу через загадочные воды, которые в этих местах всегда бросали вызов искателям приключений. Ведя лошадей по узкой тропке твердой земли, пилигримы вспугивали белых эгреток и розовых цапель. Болото было густо заплетено цветами – люпином, тюльпанами, цикламенами, орхидеями и теми, что всегда так радовали детей из Ма-Кера: тонкими зеленовато-оливковыми с коричневыми полосками на листьях, напоминавшими формой Христово сердце, под каждым из которых как бы скрывался маленький серо-зеленый человечек. Дети называли это растение «священник на кафедре», и для маленького Фолькмара оно было самым любимым.
Достигнув дальнего конца болота, паломники наконец обрели под ногами твердую землю, и теперь им предстоял последний этап пути до Назарета. Когда они двинулись в путь, их окружало все богатство и пышность земли Галилейской. Меж ветвей порхали пчелоеды, густые кроны оливковых деревьев блестели в солнечном свете, красные маки, как маячки, отмечали их путь. Пусть себе журавли летят в Германию, подумал Фолькмар. Разве человек может покинуть этот рай? И он решил остаться в этих краях.
В Назарете, продолжавшем оставаться надежным оплотом христианства на этой земле, которой уже завладели неверные, Фолькмар, оставив своих спутников, направился в грот, где архангел Гавриил сообщил Деве Марии, что ей предназначено стать Матерью Иисуса. Это было мрачное место, напоминающее скорее глубокую пещеру, чем грот; стены были покрыты сыростью. Когда Фолькмар стоял в ее узости, он остро чувствовал присутствие Марии и Гавриила. Именно ради этого дрались и умирали немцы, французы и англичане: чтобы христианский мир мог спокойно посещать эти святые места и поклоняться им; но после двухсот лет войн рыцари Ма-Кера могли посещать эти благословенные места только с молчаливого согласия рабов-мамелюков. Так в чем была ошибка? Почему многочисленные Фолькмары не смогли удержать Назарет, а Болдуины – Иерусалим? Почему места страстей Господних оказались в руках неверных, навечно потерянные для христиан? Он не мог этого понять и, склонив тяжелую голову, прошептал:
– Мария, Матерь Божья, мы потеряли Тебя. Не могу понять почему, и скоро нас выгонят отсюда. Прости нас, Мария. Мы не нашли свой путь.
Около часа он в одиночестве провел в святилище, а затем выбрался из его мрачности на солнечный свет и сказал сыну:
– Ты должен спуститься к тому месту, где Слово стало плотью. – И больше он не говорил об этом святом месте.
Затем они поехали на гору Табор, где произошло преображение Иисуса из простого смертного в божество. Там они оставались вместе с монахами, которые, не обращая внимания на угрозы мамелюков, молились на вершине горы. На следующий день паломники добрались до самого сладостного из святых мест, до Цефрекуина, Каны библейских времен, где некий мусульманин с женой показали им то самое ложе, на котором возлежал Иисус во время свадебного пиршества. Юный Фолькмар спросил по-арабски, может ли и он полежать на нем, и мусульманин ответил: «За одну монету любой может им воспользоваться», что мальчик и сделал. Кроме того, он увидел те два из шести кувшинов, в которых была вода, превращенная Христом в вино, и, прикоснувшись к их грубоватой глиняной поверхности, мальчик испытал необыкновенное чувство присутствия Иисуса.
– Это те самые настоящие кувшины? – спросил он, сжимая в пальцах ту глиняную ручку, которую держал Иисус.
– Да, – сказал граф, и, когда остальные не смотрели на него, он тоже взял в руки тяжелый глиняный кувшин. Превращение воды в вино было первым чудом, тем первым шагом по пути, который и привел плотника из Назарета на Голгофу. И Фолькмар услышал те давние слова первого из Фолькмаров, которые передал Венцель: «Ибо в то утро, когда я покинул Гретц, я оказался в Иерусалиме».
«Так что же было решающим фактором в Крестовых походах?» – думал Фолькмар, стоя в этом святом доме. Когда поражение стало неизбежным? Он предположил, что это случилось в некий не отмеченный хронистами год в начале 1100-х, во времена Фолькмара II, когда стало ясно, что переселенцы из Европы не собираются пускаться в долгое путешествие до Иерусалима. «Нам вечно не хватало людей, – пробормотал граф. – Как часто мы слышали о кончине того или иного короля с женой и об их сыновьях, так и не оставивших потомства, которому могла достаться эта земля? Нас всегда было так мало… так мало». И в этой простой глинобитной хижине, где Иисус начал самый таинственный отрезок своей жизни, стали всплывать все эти имена: Болдуин и Боэмонд, Танкред и Львиное Сердце, и тот гнусный Рейнольд Шатильонский, который принес столько вреда.
– Господи! Как бы я хотел почувствовать свои руки на глотках этих людей! – вскричал Фолькмар и тут же устыдился этого желания, посетившего его в столь святом месте, но сторож-мусульманин не обратил на него никакого внимания, и Фолькмар пробормотал: – Есть две вещи, за которые я уважаю нашего врага Саладина. Он ничего не тронул в нашем замке и своими руками убил Рейнольда.
Неподдельная горечь охватила Фолькмара, и, сев на лежанку Христа, он понурил голову. Как человек, сердце которого было преисполнено добром, мог допустить появление таких созданий, как Рейнольд и иже с ним? Ведь благословенный Людовик, французский король в Акре, был святее всех святых; а величайший из всех, Болдуин IV Иерусалимский, тело которого, пораженное проказой, гнило живьем, у которого уже не было глаз и отсутствовали ноги, настаивал, чтобы его в последний раз отнесли на поле битвы с Саладином, которому он время от времени наносил поражения.
