– Расскажи мне все снова, – попросил испанец. – Не торопясь и ничего не преувеличивая.

Работая с отцом Эйсебиусом, Менахем не мог не проникнуться уважением к спокойной, холодноватой уверенности испанца. Он видел, как тот взвешивает факты – например, какой дом сносить – и приходит к неоспоримому решению. Было ясно, что темноволосый священник не собирался отказываться от ответственности, которую взял на себя. Менахем видел в нем простого и смелого человека, преданного своему нелегкому труду; понять его было непросто, но, когда это случалось, было видно, что он крепок и надежен как скала. Теперь он в упор смотрел на Менахема. Морщины на его щеках углубились, и он подпирал подбородок левой рукой.

– Не торопись, – повторил он. – И не ври.

Менахем сглотнул комок в горле.

– Мой отец, – сказал он, – женился на женщине, у которой уже был муж.

– Он согрешил, – сказал отец Эйсебиус. – Как ни печально, но он впал во грех.

– Поэтому я и стал бастардом.

– Безусловно.

– Я не могу быть евреем, не могу присутствовать ни на каких службах. – Менахем помолчал и с детской запальчивостью вспомнил старую обиду. – И когда мне минуло тринадцать лет, мне не позволили читать Тору.

Отец Эйсебиус промолчал, и Менахем продолжил:

– Я никого не могу взять в жены. Не могу молиться. В Тверии раввины объяснили, что мне делать. – Он замолчал, не в силах продолжать.

– Рассказывай, – промолвил испанец, бесстрастное лицо которого не выражало ни сочувствия, ни озабоченности.

– Они сказали мне… что сам я никогда не смогу добиться спасения. Но если я украду вещь стоимостью в десять драхм… – Каждое слово доставляло ему страдания, поскольку напоминало о том душевном кризисе, который он пережил, когда Яэль выходила замуж. – Меня арестуют, продадут в рабство и женят на другой рабыне. Потом нас обоих освободят, и, хотя у нас все останется по-старому, наши дети смогут вернуться в общину.

Какое-то время отец Эйсебиус молчал, перебирая в памяти все подробности этой невероятной истории, в которую он просто отказался поверить, когда услышал ее впервые. Рука его упала на стол. Он стал медленно склонять голову, пока не скрыл лицо в ладонях, и Менахем понял, что священник молится. Затем он медленно поднял взгляд на юношу, который так хотел быть евреем, и на глазах его выступили слезы сострадания. Шепот его прозвучал словно из глубины огромной церкви:

– Спасение, которого ты жаждешь, Менахем, всегда рядом. – Повернувшись, он показал на распятие: – Когда Он взошел на крест, когда Он отдал Свою жизнь за тебя и за меня, то тем самым принял на Себя тяжесть того греха, что лежит на тебе. И стоит тебе принять Его, как ты свободен.

Священник встал, подошел к Менахему и опустился на колени на земляной пол. Взяв Менахема за руку, он заставил и того встать на колени, и, не меняя положения, испанец стал молиться:

– Иисусе Христос, Господь наш, даруй улыбкой этого молодого человека Менахема бен-Иоханана, который несет на плечах своих столь тяжкий грех. Не его это грех, Иисусе, а всего мира. Улыбнись ему и перейми на Свои плечи тот груз, который он столь мужественно несет.

И в этом тихом помещении свершилось чудо. Невыносимый груз, с тяжестью которого Менахем боролся всю жизнь, исчез. Растаяли и темные облака, жившие у него в душе. С плеч соскользнула нестерпимая тяжесть, словно он тащил три мешка с мукой и наконец сбросил их; Менахем заплакал от радости, словно ребенок, мечта которого наконец исполнилась.

– А теперь, Господь наш Иисусе, – продолжил испанец, – прими к Себе этого недавнего отщепенца. И скажи ему, что теперь он обрел свободу и может присоединиться к нам.

Продолжая стоять на коленях, священник повернулся лицом к Менахему, затем встал и, протянув руку, помог подняться молодому еврею.

– Ты больше не отверженный! – радостно вскричал священник и обнял Менахема, словно тот был его сыном. Усадив молодого человека на стул, он вернулся на свое место. В свете масляной лампы седина на его висках отливала серебром, а лицо лучилось любовью. – Ребе Ашер был нрав в своих действиях, – сказал священник. – Есть грехи мира, и твой отец по своей воле умножил их. Грех пал и на тебя. Он обрек тебя на долю отверженного. Но старого закона, который заставлял тебя вечно нести этот грех, больше не существует. – Отец Эйсебиус видел, что молодой человек не понял этих слов, но, полный воодушевления, торопливо продолжил: – Старого жестокого закона больше нет, и его место занял новый закон, несущий с собой любовь и возрождение. И если этой ночью ты скажешь мне, что хочешь присоединиться к Христу, твой грех исчезнет навсегда.

– И я смогу войти в вашу церковь? – наконец произнес Менахем.

– Ты построишь ее. И она станет твоей.

– Я помогал строить синагогу, но она так и не стала моей.

– Церковь Иисуса Христа доступна для всех.

– И я смогу петь вместе с вами? И молиться? – Он не видел, как отец Эйсебиус кивнул в знак согласия, потому что юноша не отрывал глаз от пола. – И вы мне разрешите жениться? – еле слышным шепотом спросил Менахем.

– Любая девушка в нашей церкви будет только счастлива выйти за тебя замуж, Менахем. – Священник подвел молодого еврея к распятию. Опустившись перед ним на колени, он потянул за собой Менахема, и оба погрузились в молитву. – Господь наш Иисус Христос, – сказал Эйсебиус, – сегодня вечером я привел к Тебе слугу Твоего Менахема бен-Иоханана, который вверяет Твоим заботам душу свою и жизнь. – Он подтолкнул Менахема.

– Господь Иисус Христос, – шепотом произнес отверженный. – Не могу больше я нести свою долю грехов. Прими меня. – Горло его сдавило спазмой, и, движимый мощным душевным подъемом, он ничком распростерся перед распятием. – Я больше не могу выносить… не могу… – раз за разом повторял он. – О Иисусе, помоги мне.

Менахем остался лежать, но отец Эйсебиус встал, подошел к нему и помог подняться на ноги. Когда перед ним предстал этот красивый молодой человек с мертвенно-бледным, как у привидения, лицом, испанец дважды поцеловал его и сказал:

– Сегодня вечером ты еще Менахем бен-Иоханан. Через три дня, когда пройдешь таинство крещения и мессу, ты станешь Марком и с этого момента начнешь новую жизнь. – Он благословил своего первого обращенного и отослал его в ночную тьму – человека, расставшегося с невыносимым грузом.

Отец Эйсебиус и раньше предполагал, что ему представится возможность первым обратить в христианство именно Менахема, но он и представить не мог, что ему принесет следующее утро. Еще до начала работы в базилике Менахем постучался в дверь священника, и, когда испанец оторвался от молитвы, он обнаружил, что его ждет не только Менахем, но и Иоханан. И пусть не на столь эмоциональном подъеме, как с Менахемом, священник повторил послание своей церкви, несущее надежду:

– Ты согрешил сознательно, Иоханан, и твой грех пал на твоих детей и на детей твоего потомства. Ты бессилен избавиться от него, но Он, – и священник показал на распятие, которое словно бы светилось на голой стене, – Он лично пришел, чтобы спасти тебя. Прими Его, возложи на Него свою ношу – и ты будешь свободен.

– И мой сын тоже?

– Он уже свободен. – Чтобы подчеркнуть истинность своих слов, высокий испанец положил руку на плечо Менахему, и этот жест был столь доверителен, что Иоханан не усомнился в его искренности. Он видел, какой радостью лучилось лицо его сына – Менахем стоял свободный от груза, возложенного на него законом, – и реальность спасения была столь убедительна, что Иоханан рухнул на колени и вскричал:

– Прими и меня тоже! – Чувство неизбывной вины из-за того, что своими действиями он обрек отпрыска на такие страдания, исчезло, и он погрузился в сладостную тайну обращения. Пусть враги новой церкви злобствуют, но этим утром, в комнате с выбеленными стенами, тяжкая ноша греха покинула сутулые плечи каменотеса – Иисус Христос возложил ее на себя. Вслед за отцом Эйсебиусом Иоханан пробормотал слова священной формулы и встал новым человеком. Иного пути не было: опускаясь на колени, он был человеком, отвергающим старый закон, а поднявшись, он уже подчинялся новому закону, освободившему его.