Валет сидел в прозрачном колпаке под кабиной пилотов и смотрел, как жила земля.

Внизу ползла желтая горная тундра, разрисованная фиолетовыми полосами увядшей полярной березки, золотыми плешинами моренных бугров, огненными пятнами горца на них и цветными осыпями сопок по бокам долины. Серым блеском лоснились озера. Между ними вязала русловый узор речка Нравкэрыкэн — Прозрачная. Зеленые перекаты ее сменялись коричневыми плесами. На одном Валет увидел стаю гусей — птицы готовятся к отлету. На озерах бронзой посвечивали утиные стайки, низко носились молодые гагары, а родители, задрав остроносые головы, управляли ими с воды. Совсем близко под машиной медленно проплыла стая журавлей.

Впереди открылся очередной плес, и Валет увидел, как по берегу его, часто задирая голову, бежит песец. Торопится в ту же сторону, что и вертолет. Шубка на песце — почти побелела, значит, скоро придет самое трудное и интересное время жизни — зимняя охота! Валет заерзал, поцарапал лапой плексиглас. Скорее бы!

Коса со зверьком уплыла назад, потянулась высокая, сине-бордовая от густого голубичника терраса. А среди ягодных зарослей сразу бросилось в глаза рыжее пятно. Это бежит лис! И тоже торопится вдоль берега речки. Вот остановился, встал на задние лапы, вытянул нос, хватая воздух. Снова присел, подумал и понесся вскачь. Валет нетерпеливо заскулил, даже сунул голову между лапами, к брюху, провожая взглядом лиса. А когда снова глянул вперед — обомлел: по террасе катился лохматый бурый ком. Выкатился на край, с разгона пролетел по воздуху, шлепнулся на галечную косу и стремительно, так что даже не улавливались паузы между прыжками — как диковинная птица, — заскользил над косой. Росомаха! Валет зацарапал прозрачный пол и возбужденно закричал:

— Ггрра-а-аав! Гра-га-гав!

— Что там, Валетка? — спросил сидевший в крайнем «кресле Егор. Пес выпрыгнул из колпака, сунулся в колени хозяина, скуля, потянул за полу пиджака.

— Отдыхать едем, а ты меня слюнявишь, — Егор отстранил Валета, рукавом вытер полу. — Ну, давай глянем. — Он протиснулся к колпаку. — У-у, хозяйка тундры. Ишь — скачет! Учуяла что или нас испугалась? Как думаешь?

Валет запрыгал и громко авкнул.

Сбоку из огненных зарослей ольховника выполз след вездехода и зазмеился по голубичникам, маслянисто-желтым осенним ивнякам, черным пятнам ягеля. Росомаха, попав в след, только на миг притормозила, крутанула носом и понеслась дальше между колеями.

— И я думаю — учуяла, — согласно сказал Егор. — Схватила какой-то запах, круче машинного. Так и есть.

Впереди открылся широкий плес и песчано-галечная коса, вся испаханная траками. В конце косы бурая куча, вдоль кромки воды вал из водорослей и камней. Посреди косы шевелились под ветром пепельные лохмы большого костра. Это ж Гольцовая яма, Верхняя Зимовка! Заповедное место оленеводов и старожилов.

Одного взгляда Егору хватило, чтобы понять — на Гольцовой побывали посторонние люди. Он выпрямился и дернул за унт радиста, стоявшего на ступеньках лестницы, ведущей в пилотскую кабину. Радист нагнулся и изобразил на лице вопрос.

— Валера, сесть бы! — Егор потыкал пальцем вниз.

Радист кивнул, и голова его исчезла в проеме люка.

Через минуту вертолет накренился, повернул и пошел назад и вниз. Во! Пилот Безродных — мужик свой и понятливый, дело знает.

Вертолет завис у самой гальки, недалеко от бурой кучи. Радист выпрыгнул, глянул под колеса и сделал разрешающий жест. Вертолет мягко сел, покачался с хвоста на нос и заглох. Винт обвис, крутанулся еще пару раз с тихим свистом и замер. Егор выбрался за Валетом и пошел к бурой куче. Радист уже стоял там и ошарашенно говорил:

— Мать ты моя родная!

Куча состояла из гольцовых голов, перемешанных с внутренностями. Подошли пилот Безродных и штурман Олег.

— Ух ты-ы…

— Да-а, порыбачил кто-то…

— Надо же — прямо на яме. Участок твой, да, Михалыч?

— Смотри, братцы, — штурман Олег поднял клочок малиновой бумаги. — С аммонитом разбойничали.

— Теперь на речке крест. Лет пять. А рыбная была. — Пилот Безродных поцокал языком. — В низовьях на закидушку вот та-а-акие брали. Без рукавиц и не вытащишь, все пальцы леской изрежешь… И что за подонки тут…

— Теперь найди их, — радист Валера хмыкнул.

А Егор стоял и ничего не мог вымолвить. Лицо намокло, в глазах потемнело, только мельтешили бурым колесом рыбьи головы… Полез достать платок, но никак не попадал в карман: руки дрожали. Вот тебе и Нравкэрыкэн, вот тебе и прозрачная. Кормилица и поилица… Пятнадцать лет прожил на этих берегах. И две бригады оленеводов с незапамятных времен безбедно жили ее щедротами. Да и многие отпускники из райцентра часть длинных северных отпусков использовали тут, тянулись к благодатным речным угодьям с палаткой, удочкой и спиннингом. Всем хватало, неистощима была Прозрачная, как неистощим любой уголок земли, если берешь из него без жадности да с умом. Кто тут побывал, скажи на милость? Мысль эта, электрическим током тряхнула охотника и вывела из оцепенения. Пропала дрожь в руках, прояснилось перед глазами, и задубевшие ноги обрели прежнюю упругость. Егор зашагал к костру, потрогал пепелище. Тепло. Он покопал до гальки, ухватил горсть камешков. Горячие еще. Костер горел часа три назад, не более. Водой его хозяева не заливали, стало быть, и после их отъезда мог еще час гореть. Итого четыре, как умотали. Егор поднялся, пошел по косе. На песчаных пятачках среди гальки отпечатались следы трех пар сапог. Одни небольшие, гладкие — кирзовые. Два в елочку — резиновые. Оба большого размера: сорок четвертый или даже сорок пятый. Стало быть — трое… Так… Отпечатки в «елочку» — больше у воды, часто одни носки: бегали, суетились. Гладкие отпечатки у костра и — густо — у места стоянки машины. Водитель…

Егор оглядел вал из заиленных, переплетенных светло-зелеными нитями донной растительности камней, покачал головой. Ловко донышко соскребли. Крепкий неводок у рыбачков, такие бы неводки в совхозные рыболовецкие бригады. Ан нет. Ими только по приискам УРС торгует, за «живые» деньги, а по безналичному расчету в совхоз — выгода не та. Да, ободрали дно, все питание рыбье нарушили, как ей теперь зимовать.

Егор глянул в воду. У нее был какой-то белесый оттенок. Обычно на зимовальных ямах Прозрачной в эта время года у воды коричневый цвет и прозрачна она на многие метры в глубину. А сейчас чистота сходила на нет в метре от поверхности. Глубже шевелились серые мутные клубы.

Подошли летчики. Егор вспомнил горелый малиновый клок в руках штурмана, зачерпнул горсть воды, хлебнул. Терпкая горечь обожгла язык. Егор сплюнул.

— Ты чего, Михалыч? — удивился пилот.

— А попробуй.

Летчики присели. Попробовав, заплевали.

— Аммонит, — сказал Егор. — Буровик один прошлым летом похвалялся, что придумали они новый способ ловли аммонитом — бесшумный. Сыплют на перекате взрывчатку, и рыба ниже того места аж на берег лезет. Никаких тебе взрывов, тихо-спокойно… Этих рыбачков упустить никак нельзя.

— Да-а, подо-оночки, — протянул радист. — Я бы таких…

Он не договорил, но все поняли, какие там слова идут дальше, и штурман Олег завершил:

— …и не жалко…

— Может, догоним, а? — спросил Егор. — Немного делов.

Пилот глянул на часы и покачал головой:

— Не могу, Михалыч, минуты расписаны. Санзадание на третью бригаду, перестановка буровиков, продукты им. За тобой подсели — уже из графика вылезли, да эта остановка… А вон посмотри, ту непогодку третьи сутки синоптики обещают, — Безродных махнул рукой на запад. Все повернулись. Горный кряж, лежавший километрах в десяти ниже по реке, быстро исчезал. Вместо него вставала сизая с синеватым отливом стена, по верхнему краю которой перемещались грязно-белые клубы, в клочья разрывая нежную небесную зелень.