Но как не корил себя Женька, не мучился после этих встреч, он не мог отказаться от секса с Игорем. От того, что Гор брал его везде, где только ему заблагорассудится - мог нагнуть прямо в прихожей или зажать в подъезде и, поставив Женьку на колени, расстегнуть ширинку и сунуть ему в рот член, заставив отсосать. И Женька сосал и, как ни странно, с огромным удовольствием, ничего не соображая от возбуждения. Гор действовал на него, как мощнейший афродизиак. Стоило Гору незаметно, едва касаясь провести Женьке по руке, бедру или попе, того пронзала дрожь возбуждения, скручивая в "узел" яйца, в паху все напрягалось тугим комом, и кончики пальцев немели, и он был готов снова и снова подставлять задницу, подмахивать и громко стонать, как последняя шлюха. И в глубине души Женька с ужасом осознавал, что если, вдруг, он надоест Игорю и тот, в один страшный для Женьки момент, бросит его, Женька побежит за ним, умоляя вернуться, и будет согласен на любые унижения, лишь бы не лишаться злого, напористого секса, который напрочь сносил ему крышу, отключая мозг и заставляя выть и прогибаться от сумасшедшего, нереального наслаждения, которое он испытывал только под Гором.

Женьке оставалось только корить себя и задаваться пустыми и теперь бессмысленными вопросами - зачем он, после того как трахнул Игоря и сказал, что ему не понравилось, опять переспал с ним? Чем он думал? Уж явно не головой, а скорее задницей, причем в самом прямом смысле. От Игоря у Женьки ехала крыша и плавился мозг, с ним он не мог думать ни о чем кроме его члена в своей заднице, его рук, больно лапающих по всему телу и о том, как Гор грубо нагибает его, складывает пополам и напористо врывается внутрь. И как резкая боль, на грани терпения, сменяется удовольствием, сладкой патокой растекающимся по венам. А когда Гор, порывисто и как-то зло двигаясь в нем, начинал горячо шептать на ухо всякие пошлости и оскорбления, Женьку вообще уносило мгновенно, и он уже ни о чем не помнил, кроме этого грубого, животного секса. И когда пронзительное удовольствие накрывало его с головой, он словно умирал - в глазах темнело, руки и ноги немели, вокруг позвоночника болезненным жгутом скручивалась судорога, а мозг отключался окончательно.

Это ядовитое наслаждение отравляло его тело и душу, и он, как наркоман без дозы, уже не мог обходиться без него, вновь и вновь возвращаясь к Гору, понимая, что в их отношениях нет ничего кроме физиологии, испытывая чувство вины и отчаяния, он каждый раз давал себе слово, что больше не пойдет с Гором. Но стоило тому посмотреть Женьке в глаза, мимоходом прикоснуться, Женьку пронзало электрическим разрядом, и он понимал, что не может отказаться от этого. И опять, как послушная собачонка на свист хозяина, бежал на зов Игоря и раздвигал ноги, подставлял задницу, готовый к боли, унижениям, лихорадочно ожидая болезненный, яркий оргазм, захлестывающий с головой и уносящий в открытый океан удовольствия.

А еще Женька, после каждой такой встречи, испытывал непреодолимую, просто болезненную потребность видеть Никиту. Ему казалось, что если он после страсти и напора Гора, сносящих все на своем пути, не получит порцию тепла и ласки, то просто задохнется, как от избытка чистого кислорода, разом, мощным потоком хлынувшим в грудь, грозя обжечь или разорвать легкие.

И Женька сам не замечал, как их тихие беседы с Никитой перемежающиеся легкими касаниями и едва уловимыми поцелуями, перерастали в такие же ласковые и тихие вечера или ночи, когда Никита брал его осторожно и нежно, словно он стеклянный и Никита боится его разбить.

Поначалу, после этих встреч Женька мучился чувством вины, причем иногда уже и сам не понимая перед кем – Никитой или Гором. Но поняв одно, что его тело требовало Гора, желая его жестких и напористых ласк, а душа тянулась к Никите, Женька решил, что ничего страшного, если он будет встречаться и с тем, и с другим, убедив себя, что это просто необходимость, фундамент их спокойствия, и так будет лучше для всех. А то, что парни не знают о том, что Женька трахается с ними обоими, то, как говорится «Многие знания – многие печали», а так все счастливы и довольны.

И Женька перестал испытывать укоры совести, что по сути он обманывает и того, и другого, потому что теперь был твердо убежден - такой расклад, на данный момент, самый лучший.

Больше, чем укоров совести Женька боялся тех моментов, когда они собирались вместе со всей компанией. В эти мгновения ему казалось, что несмотря на присутствие еще кучи народа, кроме них троих во всем мире никого нет. И как Женька не старался вести себя естественно, словно ничего не происходит между ними, у него это плохо получалось.

Если и раньше в полушутливых спорах с Гором он редко мог найти достойный ответ, то теперь и вовсе, стоило Гору с ленивой улыбкой, кривящей красивые губы, подколоть его или, будто невзначай, коснуться, Женька, словно бесталанный актер плохо выучивший роль, забывал нужные реплики и двигался, как деревянный. Вместо того, чтобы придумать ответ поязвительней, Женька вспоминал, как совсем недавно эти губы жестко целовали его или, плотно обхватив, скользили по члену, или как сам Женька, встав на колени, сосал у Гора, и тот, даже не приспустив штанов, а лишь только расстегнув ширинку и немного сдвинув боксеры, вдалбливался в горячий рот, зажав в кулаке светлые пряди.

И Женьку бросало в жар, опаляя горячим румянцем щеки. И он, словно давясь словами, замолкал и отводил в сторону затуманенный взгляд, чтобы тут же увидеть руки Никиты, которые не далее, как час назад нежно гладили и ласкали его. И Жеке казалось, что он чувствует горячие ладони, медленно скользящие по разгоряченной коже, ощущает длинные, чуткие пальцы, осторожно проникающие и ласкающие его изнутри, и слышит тихий шепот возле самого уха, и влажное дыхание овевает его шею.

И Женька замирал, уставившись в даль расширенными, словно обращенными внутрь себя зрачками, пока какой-нибудь резкий звук не приводил его в себя. Тогда он тяжело вздыхал и, облизав острым языком пересохшие губы, возвращался в реальность, чтобы тут же попасть под перекрестный огонь пристальных взглядов двух пар настороженных глаз.

И Женька не знал, как ему пережить эти взгляды: немного растерянный и тревожный Никитин, в котором, как ржавый гвоздь в стене, засел вопрос "Что происходит? Неужели ты врешь мне? Все врешь?!", и подозрительный Гора, словно острое лезвие режущий напополам, желая там, внутри, глубоко в душе или мозгах, найти ответ, что же Женька думает, что скрывает.

Но Женька, боясь разоблачения, стряхивал с себя эти взгляды, словно капли дождя, и старательно делал вид, что ничего не происходит, все хорошо, все как прежде. И радовался, что пока парни не приперли его к стене, он может жить спокойно.

Единственное, что Женьку на самом деле волновало - что этот шаткий статус-кво когда-нибудь, рано или поздно, должен был рухнуть.

20 часть

****

Женька шел по лесу, что практически непролазной чащобой возвышался вокруг дачи Ритки и Гора, стараясь в темноте не ободрать в кровь лицо и руки. В этот вечер Женька, как никогда за последнее время, лихорадочно искал уединения. Сумев незаметно выбраться из гостиной, где тусовалась вся их компания, он почти час бродил по зарослям, шурша подошвами по опавшей листве, и мучительно размышлял о произошедшем сегодня, кусая губы и стараясь задавить поселившуюся в душе тревогу.