Ред, хотя это и могло бы склонить чашу весов правосудия в нужную сторону, не стал говорить о том, что насилие со стороны Найджела Торрингтона было не только физическим, но и сексуальным. Он смотрел на отёкшие глаза сержанта Кросби, на его сухой рот и бульдожьи брыли и представлял, как болезненно и зло оживится его лицо, если он расскажет, как ещё сэр Найджел использовал хлыст. Как во взгляде, в поджавшемся рте появится презрение. Ред знал, что ничего не расскажет: это было слишком унизительно. Арден, пока они сидели запертыми, говорил о том же: о стыде и о невозможности рассказать. И в его случае всё было даже хуже:

      — Колин бы сказал, что это не было принуждением. И все посчитали бы, что прав он, потому что я испытывал удовольствие. Он бы сел в тюрьму, и я, возможно, вместе с ним, со славой ещё худшего извращенца, чем он. Оргазм делает тебя соучастником… Я не думаю, что смог бы хоть одному полицейскому или судье объяснить, что это не то удовольствие, которого ты хочешь, что ты ненавидишь себя за то, что чувствуешь… Что это не твоя вина, и другой человек что-то испортил в тебе и извратил, сделал таким…

      Арден был прав.

      Ред вспоминал фотографии: на них Арден далеко не всегда был связан, и когда он только их увидел, то первой в голову пришла мысль, что делалось это всё по взаимному согласию, что Ардену нравилось происходящее, что они с Колином хотели именно этого: боли и выстраданного удовольствия. Что ярко-белые капли на животе не появились бы, не впивайся так больно в руки и плечи верёвки, не будь на бёдрах ярких следов от плети. Он увидел Ардена и Колина парой, а никак не мучителем и жертвой. Колин снимал с восхищением и любовью — может быть, именно это затуманивало и смягчало весь ужас тех сцен, хотя и не могло скрыть окончательно.

      Под конец допроса Кросби уже орал на Реда, обещая сгноить в тюрьме. Он требовал, чтобы Ред рассказал, что такое важное он узнал про сэра Найджела, и грозил, что, если сэр Найджел очнётся и не подтвердит сказанное Редом, ему добавят срок за ложные показания. Судя по всему, сержант был уверен, что от него что-то скрывают, и больше всего давил как раз на то, что ложь вскроется, стоит сэру Найджелу очнуться.

      В итоге сержант сказал, что должен задержать Реда до выяснения всех обстоятельств, а потом, с большой вероятностью, ему будет предъявлено обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений.

      Один из констеблей надел на Реда наручники и повёл к выходу из кабинета. В коридоре возникла какая-то заминка, и Ред простоял там какое-то время, достаточное для того, чтобы понять, что теперь допрашивать будут прислугу — не Ардена. Доктор Графтон сказал, что тот пережил тяжелейшее нервное потрясение и беседа с полицией сейчас совершенно нежелательна. Про Ардена именно такие слухи и ходили по округе, так что сержант Кросби нисколько этому не удивился: Ардена считали то ли серьёзно больным, то ли страдающим каким-то неведомым нервным расстройством.

      После этого Реда отвели на лестницу и в комнату сэра Найджела, а потом в оранжерею и в парк: там он показывал место, где перелез через стену.

      Было уже далеко за полночь, когда полиция начала допрашивать и водить на лестницу прислугу. К приехавшим из Госкинс-Энда присоединился констебль из Лоули, и все они жутко торопились закончить дело поскорее: показания свидетелей нужно было собрать по горячим следам, но время было уже позднее, все валились с ног от усталости. Реда, чтобы освободить для допросов наблюдавшего за ним констебля, решили, посоветовавшись предварительно с Бойлом, запереть в бывшей его комнате. Она теперь действительно стала камерой. Для надёжности Реда прицепили наручниками к спинке кровати.

      Ред не мог не вспомнить, как к спинке же привязал его Найджел Торрингтон. Его, то ли от промозглой сырости, ползущей сквозь стены, то ли от расшалившихся нервов, затрясло. Он попробовал думать о чём-нибудь другом, но мысли, разумеется, скатились лишь к худшему: к тому, что его могли посадить.

      Как он только умудрился впутаться в эту историю?! И ведь по своей собственной вине… Выискался детектив! Решил разоблачить Торрингтона и Ардена. Он их, конечно, разоблачил, но какой ценой? Не будет никакого громкого журналистского расследования, будут суд и тюрьма…

      Господи боже! Ред вцепился свободной от наручников рукой себе в волосы. Что он натворил? Как с ним, с таким обычным и заурядным Редом Смитом, сыном обычного бухгалтера на зерновом складе, выпускником обычного колледжа, могло произойти такое?

      Как ни странно это было, он начал дремать. День был бесконечно долгим: Реду казалось, что эти десять безумных минут, когда он трахал Ардена вот на этой самой кровати, были вчера или даже позавчера, так далеко они откатились в прошлое. Ред был измотан, просто-напросто измочален, а укол обезболивающего, сделанный доктором Графтоном, погрузил его в какое-то немое блаженство… До чего же это было прекрасно — просто не испытывать боли. Несмотря на всё остальное, на полицию и тюрьму — прекрасно.

      Ред уже почти заснул, когда раздался стук в окно.

      Вздрогнув, Ред вскочил с кровати. До окна он не дотягивался, как ни пытался, но ему удалось немного протащить кровать по комнате, так что он сумел повернуть задвижку.

      В комнату ворвался сырой холодный воздух, но в темноте за решёткой никого не было видно.

      — Кто там? — тихо спросил Ред.

      — Это я, — прозвучал голос Ардена.

      — Откуда… Что ты здесь делаешь?

      Ред протащил кровать ещё чуть дальше, чтобы лучше видеть, что происходило за окном. Между прутьев маячило бледное лицо Ардена.

      — Бойл приносил мне чай и успокоительное, сказал, что тебя заперли здесь.

      — Потом меня запрут в каталажке при участке, — ответил Ред. — А потом и в тюрьму могут перевезти.

      — Они будут на тебя давить. Будут говорить, что Торрингтон очнётся и расскажет правду. Могут даже сказать, что он уже очнулся и дал показания. Сказал, что ты забрался в дом, а он тебя застукал. Не верь им, говори всё так, как мы решили. Ты понял? Не верь, — Арден, говоривший до этого тихо, чуть повысил голос. — Доктор Графтон сказал, что… — Арден запнулся. — Сказал, что он вряд ли очнётся. И вообще вряд ли выживет. За ним уже выехала машина из госпиталя.

      — Что?! — Ред, ошарашенный, замер у окна. — Я же… Я даже толком не почувствовал удара!

      — Твой удар только содрал кожу, повреждения поверхностные. Доктор говорит, что, судя по гематоме, Найджел ударился обо что-то тупое затылком и ещё вот этим местом, — Арден повернулся и коснулся головы сзади чуть выше линии роста волос. — Он думает, что повреждены ещё и позвонки, то есть шея.

      — Об ступеньку! — воскликнул Ред. Внутри у него всё похолодело: даже если сэр Найджел и ударился о ступеньку при падении, сбил его с ног он. Если мерзавец — да, редкостный мерзавец! — умрёт, в его смерти виноват будет он, Ред. Он убил его.

      — Да, об ступеньку, — подтвердил Арден.