У Реда сердце билось так, что ему казалось, оно колотится прямо в доски, к которым он был прижат.
Он не хотел, чтобы всё так кончилось… И сейчас он жалел, до отчаяния, до безумия жалел, что решил приехать в Каверли. Если бы он мог вернуть тот первый день, если бы он знал, до каких пределов может дойти Найджел Торрингтон, он бы никогда не сел на тот самый поезд, не принял бы приглашение, не пошёл бы на встречу с Муром. Он не думал, что финал будет таким: он умрёт от рук маньяка. И смерть, просто смерть, казалась сейчас избавлением.
Его затрясло, как от холода, только сильнее, а потом в груди что-то словно лопнуло — и Ред зарыдал. Грудь, плечи, голова — всё тряслось от ужасной внутренней боли, от безысходности и страха. Из глаз на доски падали слёзы, никаких криков и всхлипов не было, только присвист, с которым воздух входил в горло и выталкивался обратно.
— Тебе страшно? — почти ласково спросил сэр Найджел. — Знаешь, мне тоже. Потому что я никогда не делал такого. Кое-какой опыт был, не с Арденом, с другими. Но так, чтобы не ограничивать себя ни в чём, абсолютно ни в чём… Может быть, тебе повезёт, и я не смогу.
Сэр Найджел снова встал у Реда за спиной. Кровать со скрипом отъехала назад на пару шагов. Колёсики крутились плохо, так что сэр Найджел больше тащил её, чем катил. Потом он вернулся и встал в освободившееся широкое пространство между решетчатым изголовьем и стеной.
— Немного вдохновения не помешает, да? — сэр Найджел провёл ладонью по одной из фотографий, стирая пыль.
Снимки были наклеены на такой высоте, что были видны даже лежащему на кровати Реду.
Сэр Найджел смахнул слой пыли с ещё одной фотографии, потом с третьей. Ред, даже трясясь от страха, даже сквозь щиплющую плёнку подсыхающих слёз, не мог на них не смотреть. В них было что-то чудовищно притягательное, страстное и извращённое — настоящее безумие. Не попытки Торрингтона возбудить себя жестокостью, не лёгкие странности Ардена… Настоящее безумие.
Хотя жестокости тут тоже было много. Колин — никто другой не мог это снять — растравлял сладострастие, как рану, и боль была неотделима от желания. Когда в кадр попадало лицо, сложно было определить, что искажало его — удовольствие или боль.
— Пугающе… — сэр Найджел отошёл в сторону, чтобы дать Реду полюбоваться на очередную фотографию: эта самая кровать, которой почти не касалось тело, подвешенное и выгнутое под немыслимым углом, верёвки, капли пота, крюк. — Но все эти чудесные устройства куда-то исчезли. Думаю, их выбросил Прайс. Или Арден. Скорее Прайс. Арден не осмелился бы к ним прикоснуться. Придётся обойтись без них.
Ред смотрел на снимок, который оказался точно напротив его лица: Арден, болезненно худой, был распростёрт на полу. Камера с невероятной чёткостью запечатлела всё: и блеск белков под полуприкрытыми веками, и нитку слюны, стекающую изо рта, и следы от верёвок на коже. Наверное, именно закатившиеся глаза делали его похожим на мёртвого. Ред подумал, что будет лежать тут так же. Но Арден выжил, а он… Для него, похоже, всё было кончено.
Он вспомнил другую фотографию, которую увидел одной из первых, когда только вошёл в эту комнату, в эту адскую камеру, где было заключено безумие. Там Арден не был связан, но он не сопротивлялся, лицо было напряжённым, но руки, спина, плечи — всё говорило о полном подчинении… Мог он хотеть этого? Этого.
Сэр Найджел провёл пальцем по одному из снимков, вычерчивая контур снятого очень близко, очень детально, так что была различима каждая микроскопическая складочка, эрегированного члена. Единственный из виденных здесь снимков, который можно было назвать нормальным, пусть он и был непристоен. Чёрно-белая фотография была настолько реалистична, что Реду казалось, сэр Найджел должен был бы ощущать подушечками пальцев не глянец фотобумаги, а мягкую, бархатистую кожу мошонки.
— У Колина был талант, — произнёс сэр Найджел убирая руку — с лёгким содроганием, как показалось Реду. — Жаль, что он расходовал его… на это. Он был одержим.
Иногда я думаю, что, будь я здоров, я бы так и не понял одной вещи: я любил тебя.
А Арден? Весь этот ужас… Неужели это было добровольным?
— А Арден? — Ред сам не заметил, как эти слова вырвались у него.
— Что Арден?
— Он тоже… любил его?
Сэр Найджел хмыкнул.
— Что за бред? Колин был одержим, но одержим… ненавистью. Или чем-то ещё. К любви это не имело никакого отношения, — он освободил от корки пыли ещё одну фотографию. — Странно, что тебя это заботит.
Чьи-то крупные смуглые руки с тёмными волосами даже на фалангах пальцев сдавливали шею Ардена. Тот, ещё почти ребёнок, — сколько ему там лет? четырнадцать? пятнадцать? — был отчаянно красив даже с перепуганным, задыхающимся лицом. Вниз по виску текла слеза.
Сэру Найджелу, видимо, надоели фотографии. Он обошёл кровать и схватил Реда за щиколотку левой ноги.
Тот затряс ногой, но верёвки ничуть не ослабли.
— Тут всё удобно устроено, — заметил сэр Найджел. — Было ещё лучше. Видел такелажные проушины в полу? Колин приказал сделать, чтобы можно было крепить… Ну, что угодно.
Сэр Найджел чем-то щёлкнул, заставив Реда вздрогнуть.
Кожи ноги чуть выше колена коснулось что-то маленькое и холодное. Через секунду по характеру движений и звуку распарываемой ткани Ред понял, что Торрингтон разрезает на нём бельё.
Он делал это очень медленно, видимо, наслаждаясь процессом.
— Колин вообще был выдумщик, — хохотнул сэр Найджел, но невесело. Видимо, эта история, к которой если он и был причастен, то только краем, покорёжила и в нём что-то. — Грех не вспомнить про семейное безумие, но если бы не Арден… Он был невероятно красив. Видел ведь. Колин отправил его в школу, кажется, в Роттсли. Или в Рэдли… Он не собирался с ним возиться. А потом… Я не знаю, как это произошло. Колин не рассказывал, — рука сэра Найджела проехалась вверх по оголившемуся бедру и остановилась на ягодице. — Но потом пришло письмо из школы…
Ред вжал голову в плечи.
Сэра Найджела это, кажется, рассмешило.
— Мы никуда не спешим. Хочешь послушать дальше? Я же обещал тебе правду об Ардене. Это потрясающая история. Ты бы продал её за несколько тысяч фунтов, если бы мог. Так вот, то самое письмо. Директор написал, что Ардена пришлось высечь. Наверняка не в первый раз, но обычно это была спортивная туфля. У тебя в школе такое было?
Ред кивнул. Не проходило и месяца, чтобы он не получал хотя бы трёх шлепков спортивной туфлей. Их просто невозможно было избежать.
— Но в случае серьёзного наказания директор сообщал родителям или опекунам. Арден с каким-то ещё обалдуем выпустили из клетки кроликов, которых старшие классы должны были распотрошить на уроке биологии. За такое ему назначили наказание тростью. Двенадцать ударов. Колин посмеялся, когда прочитал, — сэр Найджел начал распарывать бельё с другого бока. — А потом Арден приехал на каникулы. Колин посадил его за общий стол с гостями, начал расспрашивать, как в школе. Но всё это было лишь для того, чтобы унизить перед посторонними. И вот он добрался до наказания. Ардену пришлось рассказывать, потому что Колин не отставал. Он был бледный как скатерть. Оказалось, что в этом Рэдли всё было не так, как в нашей школе. В нашей ученик шёл к наставнику или директору, и тот его сёк. В той наказание происходило в библиотеке, прилюдно, били по очереди старосты разных классов. Какие-то дикие нравы… Колина аж затрясло, когда он услышал. Я не понял почему. Потом он кое-что сказал, и к тому же… В общем, Колина это задело так, как будто покусились на его собственность, выставили на всеобщее обозрение принадлежащее ему. Но идея с наказанием, видно, где-то у него засела. Через день или два Колин придрался к чему-то и приказал Прайсу выпороть Ардена. Такого в Каверли раньше не было. Но всё было как в школе, благопристойно: трость, штаны не спускались. Я не знаю, что было дальше и как Колин до этого дошёл, но это стало его главным развлечением: наблюдать, как Ардену причиняют боль.