— Чем могу помочь, молодой человек? — поинтересовалась она, одной рукой опуская очки на самый кончик носа, а другой удерживая пронзительно тявкающую собаку. — Тише, Фокси, тише!

      Миссис Прайс глядела не особо приветливо, но упоминание имени Филипа Ардена изменило всё. Реда пригласили на чашечку чая и рассыпались в извинениях по поводу того, что до сих пор не было отправлено благодарственное письмо мистеру Ардену, чек от которого она, разумеется, получила.

      — Я, к сожалению, с трудом пишу и читаю. Зрение очень сильно испортилось за последние два года. Написать даже короткую записочку для меня большое затруднение.

      Когда Ред представился секретарём мистера Ардена и сообщил о цели своего визита, миссис Прайс повеселела ещё больше.

      — Передайте мистеру Ардену мою благодарность. Даже те тридцать фунтов — большая щедрость с его стороны. Я так и знала, что могу рассчитывать на его помощь, когда писала письмо. Он был добрым мальчиком, мне всегда так казалось, и то, что человек, получив богатство, не возгордился, лучшее тому подтверждение.

      — Вы знали его? — тут же ухватился за ниточку Ред.

      — Признаться, нет, — немного смутилась миссис Прайс. — Я видела его, когда жила в Лоули. Я работала там учительницей. Но нет, знакома я с ним не была... Я знаю о нём по рассказам мужа.

      Далее последовали воспоминания о покойном мистере Прайсе, и даже была продемонстрирована его фотография. Ред нахмурился, всматриваясь в мутноватый чёрно-белый снимок.

      — Вы не знали? — спросила миссис Прайс. — Герберту было девятнадцать, когда он пострадал на лесопилке. У него буквально срезало часть лица. Его мать, она лишилась дома, там, в Лоули, чтобы поместить его в хорошую больницу. Да, красавцем он не стал, но он смог говорить, жевать, и говорят, пока врачи не сшили ему там что-то, Герберт выглядел настолько страшно, что люди буквально отшатывались.

      По правде говоря, Ред думал, что и сейчас он отшатнулся бы, увидь Герберта Прайса. Вместо левой части лица у того была узловатая мешанина шрамов. Глаза не было, уха тоже.

      — Зато, — продолжала миссис Прайс, — он был хорошим человеком, он не сдался. Может, только сначала. Он очень много пил, стал настоящим алкоголиком, но потом, когда началась война, это так на него подействовало... Его, конечно, не брали добровольцем, но он всю войну проработал медбратом, и не взял в рот ни капли спиртного. И после войны тоже. Но здоровье было подорвано, что и говорить. И, между прочим, когда мистер Колин уволил всю прислугу и нанял новую, Герберт был единственным, кого он оставил из Лоули. Единственным! Он до того работал в саду, а его перевели в дом, и он проработал там все десять лет, до самой смерти мистера Колина.

      — А Арден его, получается, уволил?

      — Да, но, знаете, Герберт никогда не сердился на него за это. Он говорил, что на месте Филипа тоже не смог бы смотреть на его мерзкую рожу, мол, насмотрелся в детстве. Он же за ним как раз присматривал. — Заметив озадаченное выражение лица Реда, она добавила: — Он так шутил, понимаете, про мерзкую рожу? И мистер Арден дал очень хорошее выходное пособие. Они даже писали потом друг другу, не часто, но раза два или три письма были.

      Ред утопал в мягком кресле миссис Прайс, и ему казалось, что в этой истории он утопает ещё глубже. За Арденом присматривал бывший работник лесопилки без всякого образования, разве что с какими-то курсами, куда отправляли учиться на медбратьев. К тому же жуткий урод. И при этом учился Арден в престижном Роттсли. Какой-то бред.

      — А что вы имеете в виду под «присматривал»? — уточнил Ред. — Он его учил? Или, может, помогал одеваться, причёсываться?

      Кто их знает, может, в таких домах, как Каверли, хозяев до сих пор одевают камердинеры?

      — Учил? — рассмеялась миссис Прайс. — Нет! Филип учился в какой-то школе, а потом он сам занимался, дома. А Герберт, он... Он следил за ним, чтобы чего не натворил. Он ведь и с кулаками на него бросался, и вроде на мистера Колина тоже, на гостей. Другу мистера Колина прокусил руку, — миссис Прайс подняла пухлую ладонь, — вот здесь, основание большого пальца. Один раз из окна вылез на карниз. Да много всего, чего мне Герберт и не рассказывал. В общем, в детстве с ним сладу не было. А Герберт, он был физически очень сильный, очень. С детства работал с досками, с брёвнами, потом в госпитале, знаете, взрослых мужчин с носилок перекладывать, да ещё там всякое... Но потом, когда я приехала в Лоули, это всё прошло. При мне Филип был очень спокойным, тихим таким.

      — А муж вам вообще много рассказывал? О Торрингтонах? Об Ардене?

      Миссис Прайс поджала губы.

      — Мало. Он не любил говорить об этом.

      — Потому что ему было тяжело с Арденом?

      — Я не знаю точно. Он его жалел, мне кажется. Он так и говорил: сердце разрывается. Говорил — один раз это было, он уже не работал, мы в новостях услышали, что мистер Арден учредил премию в честь леди Виктории, — и Герберт так разозлился, сказал, что зря он так с ней носится. Что ей лучше было бы его в приют отдать, чем сделать то, что она сделала.

      — А к Колину Торрингтону он как относился?

      — Уважительно. Я бы сказала, что он был ему очень предан. Это редкое сейчас качество, — миссис Прайс покачала головой. — Он был очень благодарен, что мистер Колин не выгнал его из Каверли вместе со всеми. Что поставил на важную должность. Платил щедро, а деньги Герберту были очень нужны. У матери же с сёстрами так своей крыши над головой и не было, и он поклялся, что заработает ей на хороший дом. А ещё мистер Колин ему доверял. Герберт очень этим гордился. Когда Филип уехал, насовсем, мистер Колин сделал Герберта своим личным слугой. Он ведь медбратом был, Герберт, умел ухаживать за больными, перевязывать, делать уколы, всё-всё умел. И, опять же, он был сильным, а мистера Колина надо было перекладывать то в ванную, то на постель. А в последние месяцы он от него вовсе не отходил. Мы, понимаете, только поженились, полгода не прошло — хотя жили-то мы в разных местах, я в Лоули, а Герберт в доме, — вот, только поженились, а мистеру Колину стало совсем плохо, и Герберт возле него просиживал днями и ночами. Но я понимала всё это. Я, наверное, поэтому за него и вышла, что он был... очень преданный человек, очень верный. Он несколько лет за мной ухаживал, представляете. И если бы мне в первый день, как я его увидела, сказали, что мы...

      Миссис Прайс всхлипнула и вытерла кончиками мизинцев выступившие слёзы. Они немного помолчали, ожидая, пока растревоженные чувства улягутся.

      У Реда были более важные вопросы для словоохотливой миссис Прайс, но его почему-то странным образом занимал один:

      — Почему именно он? Почему именно ваш муж?

      — Я ведь сказала: он был медбратом. Когда доктор Эшворт приезжал, ему не надо было ничего объяснять. Герберт всё понимал, знал все препараты, знал, когда обезболить и как...