Изучив особенности биографии новоиспеченного унтера, его характер и наклонности, а также сообразуясь с тем обстоятельством, что Верман вернется на жительство в Россию, разведывательное ведомство небезызвестного полковника Николаи обратило на Виктора Эдуардовича самое пристальное внимание.
Уговаривать бравого офицера не пришлось. Предложение сулило немалые выгоды, и Верман, как человек деловой, не капризничал. В 1905 году он вернулся в Николаев и стал ждать сигнала.
Германия готовилась к первой мировой бойне, и сигнал не заставил себя долго ждать.
Артур Фридрихович Шеффер, подручный Вермана, конструктор на заводе «Наваль», рассказал на следствии и о других заданиях своего шефа:
«Я собирал и передавал Верману такие данные: основные размеры строящихся военных судов и их тоннаж; артиллерийское и минное вооружение судов, ход их постройки; броневая защита — размер брони кораблей и их артиллерийских башен; запасы артиллерийских снарядов на судах…» Ему удалось, в частности, показал он, «передать сведения о вновь заложенном в 1916 году дредноуте «Николай I» (впоследствии переименован) — размеры, тоннаж, мощность двигателей, скорость, технические данные систем, вооружение, качество материалов, идущих на строительство. Как и подробные данные по сдаче законченных судов — дредноута «Екатерина II» и ряда эскадренных миноносцев. В том числе — «Капитана Воронова», «Капитана Шестакова», а также сведения о выпуске заводом снарядов и вообще о работе снарядного цеха…»
Австро-германским консулом в Николаеве был тогда Франц Иванович Фришен, глава крупной хлебоэкспортной фирмы. Занимался он в России не только коммерческими делами…
Во всяком случае, не кто иной, как Франц Иванович («человек, лояльный империи во всех отношениях» — это из донесения прозорливых жандармских чинов), свел Виктора Эдуардовича Вермана с «весьма полезным» человеком — Александром Васильевичем Сгибневым.
У Фришена был наметанный глаз разведчика. «…Имевший весьма своеобразные взгляды на патриотизм», по выражению Вермана, Сгибнев действительно оказался личностью «весьма полезной». «Объект вербовки» был выбран не случайно: прогерманские настроения Сгибнева были достаточно хорошо известны. Уроженец Одессы, он учился в Германии, где исподволь долго обрабатывался «немецкими друзьями» в соответствующем духе. Там окончил электротехникум, получил диплом и как «прекрасно зарекомендовавший себя» специалист вернулся в Николаев в 1910 году.
На какое-то время он чуть было не переменил профессию: началась «автомобильная лихорадка», и Сгибнев открыл в Николаеве собственную мастерскую и гараж для ремонта машин. Он не подозревал, что уже удостоился самого пристального внимания Франца Ивановича…
«Фришен, — это уже рассказ самого Сгибнева на следствии чекистам, — однажды попросил меня как опытного электротехника помочь ему в ремонте дачи, находившейся в предместье Николаева. Знакомство наше не прервалось. Благодаря Фришену я получил впоследствии ряд выгодных заказов для своей мастерской. В том числе и заказы по электрооборудованию для контор самого Фришена и его друзей. У Франца Ивановича я познакомился с Верманом. Нужно сказать, что и у меня и у Вермана была одна общая страсть: мы были завзятыми яхтсменами. На этой почве мы сблизились, много времени проводили вместе. И однажды Верман раскрылся. Сказал, кто он в действительности, и предложил работать на немецкую разведку, сказав, что услуги такого рода ценятся недешево…
Когда я согласился, он мне в категорической форме предложил бросить все свои прежние занятия и поступить на работу на завод «Руссуд», где тогда строились мощные корабли военно-морского флота…»
Так, в 1911 году Сгибнев оказывается на «Руссуде», где его назначают ответственным за электропроводку и освещение на строящихся военных кораблях.
Сгибнев-электротехник стал Сгибневым-шпионом:
«Верман, — рассказывал он далее, — интересовался всеми деталями постройки «Императрицы Марии». Особенно системой рулевого управления и схемами артиллерийских башен корабля».
Выполнять задания Сгибневу было не так уж трудно. Более хаотической организации дела невозможно было себе представить: контрагентами «Руссуда», производившими поставку и установку этих механизмов на корабли, были тогда многие различные организации. Все они имели на «Руссуде» свои отдельные мастерские для оборудования. Добывать необходимые сведения при желании мог любой, попадающий на территорию завода.
Как видим, немецкая разведка работала с дальним прицелом. Еще на юношу Сгибнева, изучив его характер, семью, мышление, давно обратили внимание, и, когда ему пришла пора поступать в высшее учебное заведение, он был приглашен учиться в Германию. Вначале в ход пошла германофильская обработка, денежные подачки «талантливому студенту», а потом кадровый разведчик Фришен, проводивший «работу» со Сгибневым, решил, что «объект созрел», и напрямую, посулив крупные вознаграждения, предложил сотрудничество. Падкий на деньги, Сгибнев не отказался. И, как заявил много лет спустя, на допросе, «особых угрызений совести не испытывал, так как видел, что в царской России все в высших сферах продается и покупается».
Собственно, так же рассуждал и другой инженер — Феоктистов, продавая Родину за тридцать иудиных сребреников.
— Что собой представляли эти люди? Как выглядели? — спрашиваю я у Александра Александровича.
У Лукина-разведчика цепкая профессиональная память:
— Сгибнев — выше среднего роста. Худощавый, подтянутый. Сморщенное лицо — свидетельство не просто прожитой жизни. Внешне производит впечатление культурного, интеллигентного человека. Во время допроса — все время настороже. Хмурится, словно ждет незаслуженной неприятности. Старается угадать вопрос, и чувствуется, мысленно уже готов ответ. Волосы местами посеребрены сединой. Маленькие усики над верхней губой как мазок серой краской. По трудно передаваемым словами признакам сразу можно было, взглянув на него, сказать — он принадлежит к технической интеллигенции. Был в те годы такой сложившийся тип инженера-специалиста, чем-то напоминающий хозяйственников сороковых годов. С их неизменным портфелем, квадратными усиками и кепкой полувоенного образна. Только в Сгибневе было больше лоска и своего рода утонченности.
Феоктистов по сравнению с ним — лакей, мелкая сошка, «шавка», как сказал сам Сгибнев. Бесцветен. Рыхлое лицо заурядного человека, пристрастного к алкоголю.
Верман — худощав. Выше среднего роста. Светлый шатен со слегка вьющимися волосами. С манерами и повадками большого барина, не считающего денег и не привыкшего отказывать себе в удовольствиях. Небольшие усики. И после ареста не собирался отказываться от своих привычек: потребовал в камеру сигары, шоколад, дорогой коньяк, белье из лучшего магазина…
Но «знакомство» этих господ с чекистом А. А. Лукиным состоялось в начале тридцатых годов, как мы знаем, совсем не по их желанию. А тогда, в 1910-х, они старались вовсю отработать щедрые подачки своих берлинских хозяев.
«У нас были главное задание и цель, — цинично рассказывал на следствии работавшему с ним следователю А. А. Лукину Верман, — не допустить ввода в строй действующих строящиеся в Николаеве мощные русские линейные корабли «Императрица Мария» и другие. Они могли бы свести на нет превосходство на Черном море мощи «Гебена» и «Бреслау». Кроме того, мы постоянно информировали наше руководство о передвижении боевых кораблей Черноморского флота. Кстати, это одна из причин, почему «Гебен» и «Бреслау» могли совершать свои рейды в относительно спокойной обстановке. Радиостанция наша была смонтирована на даче городского головы Николаева Матвеева. Это был до конца наш человек.
Главное внимание наше, естественно, было обращено на «Марию»: она должна была вступить в строй действующих линкоров первой. У «Марии» скоро мог появиться и мощный собрат — однотипный линкор «Екатерина II», более известный позднее под другим, данным ему после Февральской революции именем — «Свободная Россия».
