Вечером в Центральном Доме литераторов встречаю своего большого друга, писателя Владимира Павловича Беляева. Расположились уютно в кафе. Начали обсуждать, как нам построить начало книги «Ярослав Галан», над которой мы совместно работали тогда, предполагая издать ее в серии «Жизнь замечательных людей». Потом я поделился с Владимиром Павловичем своими заботами:
— Нужен Лукин. Позарез. Срочно. Правда, Василевский обещал помочь…
— Александр Александрович? Так мы хорошо знакомы… Я позвоню.
Итак, два звонка мне было обеспечено, и я стал с нетерпением ждать встречи.
Глава седьмая
НА ГРОЗОВОМ ВЕТРУ
Подвиг не бывает безвестным и безымянным. Если он подвиг — значит, совершено что-то во имя людей.
Имена — они рано или поздно придут. И тогда люди назовут подвиг подвигом, а подлость подлостью.
Александр ЛУКИН
1. «ТОТ САМЫЙ» ДВОРИК
Василевский позвонил через день утром:
— Сейчас свободен?
— Да.
— Приезжай. Александр Александрович нас ждет.
— А где он живет?
— Встретимся у магазина «Диета» на старом Арбате.
— Так это в двух шагах от места моей работы…
— В жизни все неожиданно, — философски заключил Лев Петрович. — Не знаешь, где далеко, а где близко… Словом — жду.
— Выезжаю…
И вот мы идем к Лукину. Идем с Василевским. Я поглядываю исподволь, как тяжело он ставит ногу, опираясь на тяжелую палку.
— Может быть, пойдем помедленнее, Лев Петрович? — хотя самого сжигает нетерпение.
— Неплохо бы. Семьдесят лет — не шутка. Только в старости, Толя, начинаешь понимать цену времени. Сколько еще замыслов! И у меня и у Лукина! А что удастся осуществить? Кто знает… Кто знает… — тихо повторил он и, словно отвечая своим мыслям, добавил: — От Александра Александровича врачи не отходят. А я ведь помню, каким орлом он был…
Когда я вошел в этот дворик, невидимый со стороны Арбата, он показался мне удивительно знакомым.
Нет — это я помнил точно, — я никогда не бывал здесь. Но почему в памяти настойчиво и неотвязно плывут какие-то ассоциации, связанные и с этими деревьями, и с едва видимым фундаментом в центре квадрата, очерченного старыми домами, и старые, дореволюционные постройки, глядящие сейчас на меня узкими прорезями окон?
Конечно же… Он из полюбившейся книги, этот двор!
Это я понял позднее, перечитав томик из серии «Жизнь замечательных людей» — повесть о легендарном советском разведчике «Николай Кузнецов», написанную А. Лукиным в соавторстве с литератором Т. Гладковым:
«На Арбате, против популярного кинотеатра хроники, есть старый, очень московский двор. Внутри двора несколько двухэтажных кирпичных зданий той безликой архитектуры, что возводили средней руки столичные домовладельцы в начале века… Старожилы помнят, что в начале сорок второго года в квартире на первом этаже дома, что стоит в глубине двора, появился новый жилец — высокий, подтянутый мужчина с красивым, строгим, четко очерченным лицом. Ходил он всегда в военной форме, сидевшей на нем как-то особенно ладно. Ни с кем из соседей он близко так и не сошелся, но вовсе не потому, что обладал замкнутым, нелюдимым нравом, а потому, что был человеком очень занятым, часто и подолгу отсутствовал. А летом он вообще исчез на несколько лет.
Звали его Дмитрий Николаевич Медведев, и известно о нем во дворе было только одно — что он старый чекист».
Маленький дворик в глубине старого Арбата. Вековые липы и тополя. Заставленная книгами комната.
— Вот на этом самом месте, где вы сидите, сидел Медведев. В этой же комнате он и спал перед тем, как мы ушли в тыл врага. Это тот самый дворик и та самая комната… Радистка размещалась здесь, — Александр Александрович Лукин выводит меня в коридор и кивает в сторону полуоткрытой двери. — А на этой вешалке висели наши автоматы…
На стенах — фотографии. Место каждой из них — в музее: Лукин с Медведевым в партизанских лесах; Лукин в партизанском соединении дважды Героя Советского Союза А. Ф. Федорова; вместе с Д. Н. Медведевым осматривают захваченный в бою новый немецкий снаряд; прославленные чекисты далеких двадцатых и тридцатых годов. Бесстрашный, ставший легендой разведчик Николай Кузнецов.
Его мраморный белый бюст — на стеллаже с книгами.
В своей книге «Разведчики» А. Лукин, рассказывая о дружбе с Медведевым, вспоминает о двадцатых годах на Украине:
«То была смутная пора. Только что окончилась гражданская война, но для нас, чекистов, она еще продолжалась. Повсюду бесчинствовали перебрасываемые из-за кордона и доморощенные банды и бандочки, то тут, то там молодая советская разведка вскрывала очередной контрреволюционный заговор или шпионское гнездо.
Работали мы с Медведевым в разных городах. Иногда расставались надолго, но каждый раз судьба снова сводила нас».
Когда-то и сам Медведев жил в квартире, где я сейчас находился.
Но вначале напомним, что происходило на этом дворике короткой апрельской ночью 1942 года. Волнение тех мгновений и последовавшей потом поездки на аэродром сохранила известная книга Д. Медведева «Это было под Ровно»:
«На Тушинском аэродроме собралась группа будущих партизан. Сегодня все должны подняться на самолете и сделать первый пробный прыжок с парашютом. Кроме меня, никто ни разу в жизни с парашютом не прыгал. Я заметил, что многие волновались. Иные заводили веселые разговоры, но беспокойные взгляды на поле аэродрома красноречиво говорили о душевном состоянии «весельчаков».
Я понимал, что это не трусость. Все эти люди добровольно пошли в партизаны и знали, каким опасностям они будут подвергаться там, в тылу врага. Из многих желающих попасть в отряд были отобраны лишь пятьдесят таких, которые наверняка не подведут, не струсят. Сейчас волновались все, но тот, кто впервые прыгал с парашютом, знает, что волнение при этом обязательно и законно.
Я посмотрел на часы — ждать еще целых тридцать минут.
Неподалеку от меня сидел Александр Александрович Лукин. Он был назначен в наш отряд начальником разведки. Лукину тоже, видно, было не по себе: он курил одну папиросу за другой.
— Александр Александрович! — нарочно громко, чтобы все слышали, обратился я к нему. — Что-то вы многовато курите? Неприятно все-таки прыгать с высоты, страшновато?
Лукин сразу понял, что этот разговор, явно интересующий всех, я завел умышленно.
— Да ведь что ж, Дмитрий Николаевич, страшно не страшно, а прыгнуть придется! — ответил он».
Через несколько часов они были в тылу врага:
«Заранее было условлено, что я зажгу костер и на него соберутся все парашютисты. Я так ушибся, что не мог встать на ноги, чтобы набрать сучьев для костра. Тогда я подтянул к себе парашют и зажег его. Потом отполз от костра метров на пятнадцать, лег за кусты и, держа наготове автомат, стал ждать. Как знать, кто сейчас придет на этот костер — свои или враги?..
Вижу, кто-то осторожно подходит. Спрашиваю:
— Пароль?
— Москва!
— Медведь! — говорю ответный и добавляю: — Брось свой парашют на огонь и иди ко мне.
— Есть!
Подошел Лукин, за ним Лида Шерстнева, потом остальные.
Километрах в трех-четырех от нас беспрерывно лаяли собаки, будто их кто-то дразнил. Значит, недалеко деревня…»
После войны они встретятся на этой же квартире, пройдут этим же двориком. И не будут узнавать самих себя.
«— Неужели это были мы?.. — Так воскликнул недавно Лукин, когда он, Фролов и Цессарский сидели у меня на квартире в Москве и вспоминали о нашей партизанской жизни, — вспоминал Медведев. — На самом деле, неужели это были мы, сидящие сейчас в штатских костюмах, в удобной квартире, всецело поглощенные мирными делами? Неужели это мы провели множество боев, бывали в самых рискованных делах? Неужели это мы, больные, раненые, тряслись на повозках по грязным, неровным дорогам, не помышляя даже о чистой кровати, о кипяченой воде?.. Как много силы и бодрости было в каждом из нас!»
