Гастон Симони встал, шагнул к столику, взял стеклянную обезьянку и принялся машинально ее гладить.

— Все это очень интересно, — сказал поэт, — но расскажите о самом убийстве.

— Ну так вот, — продолжал Жозэ. — Тяга к театрализации не покидала Убийцу ни на минуту. Загадочные звонки по телефону, до того искаженный голос, что нельзя было понять, кто говорит — женщина или мужчина… О следах я не буду долго распространяться. Здесь была одна непоследовательность: ни одного отпечатка пальцев — Убийца был в перчатках — и в то же время четкие следы обуви. Очередная инсценировка. Следы мужские — сорок второго размера и женские — тридцать седьмого. Я сразу подумал, что это подлог. Ведь что стоит человеку, носящему сорок первый размер обуви, надеть туфли на номер больше? Просто надо натянуть вторую пару носков. И женщина, как вы понимаете, может поступить точно так же. Впрочем, хотя я был убежден, что все это липа, я вначале все же пытался понять, какие следы принадлежат преступнику. Мужские или женские. Или и те и другие. Но постепенно я пришел к выводу, что Убийца мог действовать только в одиночку. Было бы неосмотрительно посвящать в тайну второе лицо. Убийца принес с собой в кармане пару женской обуви и, чтобы спутать карты, оставил и свои следы и женские… Но это не главное, хотя именно это навело меня на мысль, что в данную историю замешана женщина.

Едва Жозэ произнес это, как Убийца вскочил с места. Остальное произошло так молниеносно, что все опешили.

На письменном столе лежал длинный голубоватый стальной нож, подобие испанского кинжала, который служил Гастону Симони для абсолютно мирных целей, а именно для разрезания книг. Но это было настоящее оружие, и Убийца, хотя он и выглядел подавленным, видимо, высмотрел этот кинжал и кинулся за ним.

Схватив кинжал, Убийца направил его себе в грудь, но тщетно: Жозэ рванулся и сжал ему руку.

— Я знаком с некоторыми приемами дзюдо, — улыбнулся репортер.

Теперь Убийцу держали крепко.

Один из полицейских достал наручники. Раздался щелчок. Преступник может неистовствовать сколько угодно, он обезврежен.

— Следовало это сделать раньше, мосье, — заметил репортер. — Излишняя предусмотрительность никогда не помешает.

И он продолжал свой рассказ:

— Перейду к другим обстоятельствам преступления. Первое мое подозрение: я узнал, что главный редактор крупной ежедневной газеты «Пари-Нувель» Макс Бари, опытный журналист, который ценит точную информацию и любит сенсационные заголовки, ко всему еще и поэт: мне случайно попал в руки черновик его стихотворения. Позже в камине убитого букиниста в золе было обнаружено другое стихотворение Макса Бари, вырванное из рукописного сборника. Странное стечение обстоятельств: Бари родился в Муассаке, там у него старая тетя и домик, оставшийся от родителей, куда он любит приезжать время от времени, чтобы собраться с мыслями и позабавиться с музой. Все это прекрасно, поэтично и умилительно. Бари довольно хорошо знал привычки старого букиниста. Да и кому в Муассаке они не были известны? Этот старик давал пищу кумушкам, когда у них иссякали другие темы. Вот вам первое звено, связывающее преступление с «Пари-Нувель». И тут я вспомнил об одном методе, который хоть и не нов, однако заслуживает внимания. Обычно как действуют полицейские и все, кто занимается расследованием преступлений? Они выискивают как можно больше подробностей и улик. Потом выбирают из накопленного материала те сведения, которые ведут к одной точке, к одному человеку, и когда против него собирается достаточно улик и доказательств виновности, полиция его арестовывает. Но представьте себе такого преступника, который решил сыграть именно на этом. Он оставит столько улик, что невольно должна будет возникнуть мысль: это слишком красиво, слишком легко, слишком ясно, здесь что-то не так. И преступник окажется вне подозрений именно потому, что против него слишком много улик… Извините, что я так долго задерживаю ваше внимание, но, признаться, эта гипотеза долго не давала мне покоя. Пожалуй, из-за этого мое расследование так и затянулось.

— Ну, это было бы слишком изобретательно, — вставил Симони.

— О, убийцы иногда бывают очень изобретательны! — улыбнулся Жозэ.

— Меня в вашем рассказе, — продолжал Симони, — больше всего заинтересовала история с анонимными письмами в Муассаке.

— Ах это вы о записке, где был нарисован череп? Проще простого. Убийца сунул ее в жилетный карман покойника, но ее заметили не сразу. Поэтому и сложилось впечатление, будто преступник положил ее в карман убитого некоторое время спустя…

— Нет, я говорю об анонимном письме следователю, — сказал Симони. — О письме, в котором сообщалось, что найденные в куче пепла стихи написаны Бари.

— Тоже очень просто, — ответил Жозэ. — Это письмо опустила в ящик тетя Бари. Она одна во всем Муассаке могла это сделать. В противном случае следовало бы признать, что Убийца, которого я выслеживал в Париже, одновременно находился и в Муассаке. Тетя, по всей видимости, получила письмо, написанное на машинке, на редакционном бланке. В нем племянник просил ее бросить в ящик вот это самое письмо, о котором идет речь, а оно, естественно, прилагалось в заклеенном конверте.

Репортер закурил новую сигарету.

— Вот как было совершено преступление. Убийца тщательно распределил свое время. Он прибыл в Муассак вечерним поездом и отбыл утренним. У него, скорее всего, был взят билет туда и обратно. Он не зашел ни в гостиницу, ни в кафе.

Его никто не видел. О нем могли бы сказать так: кто-то торопливо протянул свой билет контролеру, выскользнул на улицу и смешался с толпой. Убийца приехал вечером. Сейчас темнеет рано. Он направился к дому тети Бари. Там очень тихий район. Думаю, что сперва убийца намеревался проникнуть в дом, как вор, хотя бы через окно, которое выходит в сад. Но ему повезло. Это оказалось ненужным. Мне удалось восстановить все детали. Я был в гостях у этой дамы. Она мне призналась, что в ночь убийства она забыла запереть дверь. На самом же деле все было не так. Тетя Бари заперла дверь, но кто-то после этого вышел из дому, кто-то, кто не мог снова запереть замок. Этот «кто-то» и был Убийца, которого мы именуем мосье Дубуа. Что же произошло? Мосье Дубуа решил выкрасть рукопись Бари, но в тот момент, когда он подходил к дому, он увидел, что старушка вышла в бакалейную лавку, которая находится по соседству, метрах в пятидесяти. Это совсем близко, и тетя Бари не заперла дверь. Убийца зашел в дом и довольно уверенным шагом — он заранее узнал план квартиры — направился в кабинет Бари. Порывшись в столе, он нашел рукопись. Вернулась хозяйка и заперла дверь… Убийца остался в доме. Где он мог найти лучшее убежище? На улице было очень ветрено. Старушка не подозревала, что кто-то забрался к ней. Она хлопотала по хозяйству, потом поужинала и ушла спать. Убийца выжидал. Но вот наступило время действовать. Он выскользнул в переднюю, отпер замок, отодвинул засов и пошел к дому букиниста. Ночь была очень темная, улицы — пустынны. Такие маленькие городки вечером бывают безлюдны. Мосье Дубуа совершил задуманное преступление, расставил декорации и исчез, соблюдая все меры предосторожности.

— А на следующее утро он уже был в Париже и присутствовал при объявлении Гонкуровской премии этого года, — вставил Бари.

— Конечно!

— Да, — задумчиво протянул Бари, — вы хорошо поработали, дорогой Жозэ, но ваш коронный номер — это то, что вы сумели вывести Убийцу из себя, спровоцировали его.

— Видите ли, — вернулся к своему рассказу репортер, — мне нужно было получить подтверждение своим догадкам. — У меня было несколько веских доказательств и почти твердая уверенность, что преступление совершено человеком, помешанным на литературной славе. Мосье Дубуа хотел любой ценой добиться лаврового венка Гонкуровской премии.

Сказать ему, что он недостоин этого, означало чудовищно оскорбить его, нанести ему удар в самое больное место. Тут-то мне и пришло в голову распространить слух, что роман «Молчание Гарпократа» ничего не стоит, и я прибегнул к помощи Воллара, предложив ему написать разносную статью.