— В «Камберленд»? О нет, меня могут увидеть. — На сей раз в трубке раздалось жеманное хихиканье. — Раз вы там живете… люди могут бог знает что подумать! — Опять хихиканье. — Нет, лучше в «Риджентс».

— Как вам будет угодно. Но нельзя ли попросить вас прийти немного раньше?

— Нет, я только что проснулась. — Снова хихиканье. — Значит, договорились, в половине двенадцатого? Сядьте за столик в баре, с красной гвоздикой в петлице. До скорого, мой милый! — добавила она по-французски с кошмарным акцентом; я даже не сразу понял, что она хотела сказать.

Я стоял на ковре — с меня стекала вода, под ногами были лужи — и долго не мог прийти в себя от изумления. «Мой милый»? Красная гвоздика в петлице — в половине двенадцатого! С кем мне предстоит иметь дело? «Некая Кэтрин Вильсон, выдававшая себя за драматическую актрису», — сказал сэр Джон. Как могла Пат выносить ее общество? Нет, решил я, между моей женой и мисс Вильсон не могло быть никакой дружбы; в одной машине они оказались по чистой случайности… Но свидание было назначено, и я решил довести дело до конца. И потом, мне так было необходимо поговорить с кем-нибудь о Пат, неважно с кем, только бы поговорить…

Прямо напротив меня был зеркальный шкаф. Я не из тех мужчин, которые получают удовольствие, любуясь собственным отражением. А с того дня, как Пат уехала, я почти не смотрелся в зеркало, разве лишь когда брился. Но сейчас я не удержался и стал разглядывать человека, смотревшего на меня из дверцы шкафа. И испугался — так я за эти десять дней исхудал. Мои друзья всегда уверяли, что я прекрасно сложен, но сейчас они бы этого не сказали. У меня можно было все ребра пересчитать, из-под кожи резко выступали ключицы, нелепо торчали бедренные кости… Я впервые задумался, любила ли бы меня по-прежнему Пат, предстань я перед ней в таком виде…

Если я уже дошел до подобных вопросов, значит, я был здорово выбит из колеи.

Являясь географическим центром Лондона, холл «Риджентс-отеля» также и один из центров мира; там можно встретить кого угодно, там, как на вокзале, беспрерывно толчется народ; по-моему, эта знаменитая гостиница вообще очень похожа на вокзал. А кроме того, это одно из самых вульгарных мест, какие мне когда-либо доводилось видеть. Бизнесмены, назначающие там свидания, больше похожи на маклеров или на букмекеров; женщины, которые в любое время дня и ночи сидят там в баре за стаканом мерзкого пойла, поразительно безвкусны; к тому же они отличаются тем неповторимым уродством, которое пышным цветом цветет только между Флит-стрит и Кенсингтоном. Матроны в пестрых лентах, долговязые девицы в очках и со вставными зубами и в довершение всего какие-то размалеванные старухи, которые уныло сидят над порцией виски в ожидании клиентуры… Всякий раз, как я переступаю порог «Риджентс-отеля», меня передергивает и так хочется обратно на улицу, на свежий воздух Пикадилли… И Дик Лоутон, и ты, Том, вы всегда посмеивались над моим отвращением; вы говорили, что это чисто американское свойство, а для истинного британца подобное зрелище отнюдь не отталкивающее, а, напротив, в высшей мере забавное. Возможно, вы правы, но такова уж моя натура, тут ничего не попишешь.

И именно здесь миссис Крейн назначила мне свидание! Выбор был довольно странный; этого я никак не мог ожидать от приятельницы Пат. Но я уже переставал удивляться… Я явился туда, разумеется, раньше, чем нужно, и у меня оказалось вполне достаточно времени, чтобы подвергнуться пытке медленного удушения в пышных и мрачных викторианских стенах. Зато здесь можно было в эти часы что-нибудь выпить, что я сразу и сделал. Всякий раз, когда в дверях появлялась новая посетительница, я бросал на нее быстрый взгляд и начинал молить небеса, чтобы она не оказалась Кэтрин Вильсон.

Я уже приканчивал третью порцию сухого мартини, и часы показывали без пяти двенадцать, когда из-за столика в центре зала решительно поднялась одиноко сидевшая дама в сиреневом пальто и причудливой розовой шляпке и направилась к бару. Я уже давно заметил ее; она чертовски меня раздражала своим нелепым одеянием, чудовищно наложенной косметикой, морковным цветом волос и нелепой мимикой — этакими бесконечными подмигиваниями, многозначительными улыбочками и манерными жестами, какими она подзывала официанта; но надо признать, что она была гораздо моложе и миловиднее большинства других посетительниц этого вертепа.

— Бармен, — проговорила она, — вы не видели здесь джентльмена с красной гвоздикой в петлице?

Прежде чем она закончила фразу, я узнал хрипловатый и протяжный голос Кэтрин Вильсон.

— Покорнейше прошу меня извинить, мадам, — сказал я, — но я совершенно забыл про цветок, о котором вы говорили. К счастью, я узнал вас по голосу, ибо ваш голос, — добавил я, изо всех сил стараясь быть галантным, — забыть невозможно.

— О, это вы? — воскликнула она, легонько втянув голову в плечи и скользнув по мне взглядом. — Мистер Ливингстон, я полагаю?

И прыснула, радуясь собственному остроумию.

— Садитесь за мой столик, — предложила она. — Мне не хотелось бы, чтобы этот бармен нас слышал.

Мелкими танцующими шажками она пошла к своему столику, я последовал за ней. Немыслимого цвета волосы были собраны в конский хвост, доходивший почти до пояса; сиреневое пальто, розовое пятно шляпки, оранжевая шевелюра — мешанина цветов была зверская, и я впервые в жизни пожалел, что я не дальтоник.

— Я вас, конечно, уже видела раньше, — сказала она, как только мы сели, — и могу вернуть вам ваш комплимент: женщине трудно забыть такого красивого мужчину, как вы.

Это заявление было подкреплено неизбежным хихиканьем. Я чувствовал себя страшно неловко: у меня абсолютно не было опыта общения с такими женщинами, я опасался, что со стороны может показаться, будто я подобрал свою даму на панели. Говорить с ней о Пат! И снова задал я себе все тот же вопрос: возможно ли, чтобы моя жена водила знакомство с Кэтрин Вильсон, чтобы они дружили? Нет, тысячу раз нет! Здесь явно что-то было не так.

— Да, я вас уже видела. Теперь я припоминаю, это было, когда я последний раз встретила Патрицию на улице. В сорок пятом, на рождество. Вы шли с ней под ручку по Пикадилли. Я чуть было не остановила вас, но потом подумала, что, может быть, Патриции это будет неприятно, и прошла мимо как ни в чем не бывало. Помню, в ту минуту у меня прямо-таки сжалось сердце, я вообще очень чувствительная, ну просто до болезненности. Мама мне всегда говорит: «Кэт, ты слишком чувствительная». Но я ничего не могу с собой поделать. Если мне кажется, что кто-то начал ко мне плохо относиться, у меня сразу ком в горле встает, и я не могу заставить себя подойти к человеку и спросить, что случилось. — Она опять хихикнула. — Вот видите, я уже делюсь с вами самым сокровенным… (Где она подцепила это выражение? Какого рода литературой была вскормлена эта женщина?) Я чувствую, что мы станем с вами большими, очень большими друзьями. Господи, если бы мой муж сейчас нас увидел, он бы меня убил!

Я предпочел не углубляться в вопрос о ревности мистера Крейна и попытался перейти к делу.

— Поскольку у вас такая хорошая память, миссис Крейн, вы наверняка сумеете мне помочь. Пат…

Но тут я запнулся, потому что вдруг почувствовал, как нелегко признаться в том, что Пат не рассказала мне про случай с автомобилем. Кэтрин Крейн воспользовалась этой паузой, чтобы задать вопрос, который, видно, все время вертелся у нее на языке.

— По телефону вы мне сказали, что Патриция исчезла. Я как-то не поняла, в чем, собственно, дело. Может быть, вы сперва объясните мне это?

Темы мне все равно было не избежать, и я не стал откладывать неприятный разговор. Не вдаваясь в подробности, я рассказал миссис Крейн о том, что произошло. Она слушала с огромным интересом и хотя при этом театрально воздевала руки и гримасничала, но вопреки моим опасениям не позволила себе ни одной пошлой реплики. Рассказывая, я присматривался к ней. Если бы не толстый слой пудры и румян, ее лицо можно было назвать приятным: великолепные зубы, четко очерченный подбородок, бархатные глаза; при всей ее аффектации и жеманстве в ней чувствовалась непритворная человеческая теплота и душевная щедрость; будь она иначе одета, иначе причесана и подкрашена, это была бы милая и красивая женщина. И в девушках она, наверно, была по-своему очаровательна, хоть и заурядна.