Неужели он приехал сюда, к древнему памятнику, помечтать в эту туманную ночь среди теней, покоящихся вокруг монастыря Сен-Пьер?

Еще до того, как прохожий попал в полосу света, Жозэ услышал какой-то металлический звук.

Человек в зеленой накидке прошел совсем близко от репортера и углубился в улицу, которая вела к площади Реколле.

Жозэ колебался: идти за ним? Нет?

Но его заинтриговал металлический звук. Он ринулся к освещенному участку. Похоже было… похоже было, что упала монета…

Репортер шарил глазами по мостовой. Что-то блеснуло между двумя булыжниками. Он нагнулся и протянул руку.

Это оказалась в самом деле монета — золотая, тяжелая, блестящая.

Но куда же скрылся этот сеятель золотых монет?

И вот тут события начали развертываться с невероятной быстротой.

Со стороны площади донесся топот бегущих людей. Чей-то голос крикнул:

— Стой!

Жозэ быстро побежал вдоль тротуара к гостинице. Там, около входа, он чуть не столкнулся с возникшей из темноты массивной фигурой.

И тут же его ослепил луч карманного фонарика.

— Ах, это вы! — воскликнул знакомый голос.

Обладатель фонарика заглянул в коридор гостиницы и кого-то позвал, но кого именно, Жозэ не разобрал.

— Все в порядке, — ответили из коридора. — Я его держу. Он был во дворе.

На втором этаже с шумом раскрылись ставни, и в окно высунулось бледное лицо учителя Рессека. Наконец в коридоре зажгли свет.

На первой ступеньке лестницы стоял Жино, он еще не снял пальца с кнопки выключателя. В глубине Жозэ увидел человека в зеленой накидке, его держал за руку инспектор полиции.

— Интересно, стоящая ли это добыча, — тихо заметил комиссар, стоявший рядом с Жозэ.

Жозэ разглядывал человека в зеленой накидке. Это был тот самый старик, которого он мельком видел до обеда во дворе гостиницы, он тогда пилил дрова. «Несчастный человек, — сказал о нем Жино, — он немой. Кажется, от рождения».

У старика было странное, похожее на маску лицо, неподвижный взгляд. Губы у него слегка дрожали. Из-за берета торчал клок седых волос. Несмотря на свои шестьдесят — шестьдесят пять лет, он был еще крепок и ловок.

Накидка, в которую он завернулся, была совсем новой и никак не подходила к его обтрепанным, забрызганным грязью брюкам и дырявым башмакам.

— Ну, иди же! — сказал инспектор, тряся его за руку.

Старик все с тем же тупым выражением лица повернулся к полицейскому.

— Он вас не слышит, — сказал Жино и, огорченно вздохнув, спросил:

— Что он еще натворил?

Жозэ подошел к глухонемому и поднял полу накидки, так, что стала видна его левая рука.

Старик отступил и что-то промычал. Под накидкой у него была черная от грязи рубашка и совершенно дырявый джемпер.

— Что он держит? — спросил комиссар, подойдя к старику.

— Ну-ка отдай! — грубо потребовал инспектор, пытаясь разжать старику кулак.

Но тот сопротивлялся.

— Отдай! — повторил инспектор.

И он вырвал из руки оборванца что-то вроде трубочки, обернутое в грязную тряпку.

Комиссар тихонько свистнул. Жино широко раскрыл глаза.

Инспектор развертывал тряпку. На пол упала золотая монета. Жино бросился к ней. Жозэ сунул руку в свой жилетный карман.

— А вот эту старик обронил на улице, — сказал он.

— Вечер не пропал даром, — удовлетворенно заметил комиссар.

Он взял одну из монет и стал внимательно ее разглядывать.

— Латинский союз! Хм!.. Ему не отвертеться, он скажет, где он их нашел.

Жино беспомощно развел руками и покачал головой.

— Нет, господин комиссар, он вам этого не скажет, никогда, никогда. Он глухонемой и дурачок.

Комиссар нахмурил брови.

— Все равно, мы отведем его в участок.

— Скажите, комиссар, вы уже давно выслеживаете этого субъекта? — вполголоса спросил Жозэ.

— Нет, — виновато улыбаясь, ответил комиссар, — следователь просто поручил мне проследить, благополучно ли вы добрались до дома. Как видите, мы не зря потрудились. Нам удалось застукать Фризу… Да, его здесь так называют, я даже забыл его настоящую фамилию. А я-то считал, что он такой безобидный, но…

— Трудно будет вытянуть из него что-либо, — заметил репортер.

— Надо все же попробовать.

Жино, слушавший разговор, с улыбкой подошел к ним.

— Господин комиссар, я могу попытаться узнать то, что вам нужно. Я его хорошо знаю, и со мной он не дичится… Он приходит ко мне пилить дрова. Иногда я ему даю тарелку супа. Он меня в общем понимает… Правда, не всегда.

— Давайте, — проговорил Жозэ, — спросите его, где он нашел золотые монеты.

«Не такой уж этот Фризу дурачок, — подумал репортер, — раз он пытался спрятать от нас свое богатство!»

Жино повернулся к старику и, показывая пальцем на золотые монеты, с расстановкой произнес:

— Скажи, Фризу, где ты их взял?

Глухонемой замычал, неуклюже пританцовывая в своих грязных башмаках.

Жино взял из рук инспектора одну монету и подбросил ее, пристально глядя на глухонемого:

— Красиво, правда, красиво, тебе нравится? Скажи мне, Фризу, будь хорошим, я тебе дам большую тарелку супа.

Старик взволновался, у него еще сильнее задрожали губы. Он сделал попытку вырваться.

— Отпустите его! — приказал комиссар инспектору.

Старик, почувствовав себя свободным, снял с себя накидку и вытянул вперед руку. Никто не понимал, чего он хочет.

Итальянец объяснил:

— Он просит, чтобы вы отошли назад.

Все отодвинулись.

Фризу расстелил накидку на полу, выпрямился, с большим трудом — это было видно — напряг свои мысли, опять замычал и протянул руки к золотым монетам.

— Не мешайте ему, — сказал комиссар.

Глухонемой взял монеты, сел на корточки и разложил монеты на зеленой материи. После этого он поднялся и отступил, как художник, который удовлетворен своей работой и хочет полюбоваться ею издали. Странная это была картина: в глубине коридора стояли Жино и инспектор, у выхода — Жозэ и комиссар, а между ними на полу лежала зеленая — при электрическом свете она казалась особенно яркой — накидка, на которой сверкали монеты. Старик в лохмотьях стоял, слегка склонив туловище вперед, и глаза его бегали от одной монеты к другой. Казалось, он впитывал в себя теплый блеск драгоценного металла.

— Что это означает? — негромко спросил комиссар. — Я ничего не понимаю. Попросите его объяснить.

Жино принялся жестикулировать.

— Фризу, что ты хочешь сказать? Что ты хочешь сказать?

Старик опять замычал и вытянул раскрытые ладони к этой необычной выставке.

Потом он неожиданно шагнул к выходу, намереваясь уйти. Комиссар задержал его.

— Бесполезно настаивать, — сказал инспектор. — Мы ничего из него не вытянем. Что нам с ним делать, господин комиссар?

— Отведем его все-таки в участок.

Комиссар вышел на улицу, Жозэ вслед за ним. Жино стоял у лестницы. Он был поражен, что не смог добиться от глухонемого никакого объяснения. С верхней ступеньки лестницы женщина с увядшим лицом меланхолично смотрела на происходящее. Она появилась бесшумно и за все это время не раскрыла рта.

Комиссар и Жозэ подождали, пока выйдут инспектор с Фризу. В коридоре погас свет. Комиссар направился было к центру города, но Жозэ остановил его:

— Погодите, давайте поведем Фризу на улицу Кабретт. Может быть, он что-нибудь вспомнит.

— Правильно.

Они миновали монастырь и дошли до перекрестка. Тут старик замычал. Он хотел идти в сторону железной дороги, проходившей за церковью.

— Он хочет домой, — объяснил инспектор. — Он живет вон там, на холме, в деревянном сарае.

Комиссар взял Фризу под руку и потащил его налево, но старик сопротивлялся. Было свежо, и ему набросили на плечи накидку.

На углу улицы Кабретт глухонемой опять замычал и остановился. Сколько его не тянули вперед, он не двигался с места. Он явно боялся идти в темную уличку, словно мог там кого-нибудь встретить…

— Не надо настаивать, — сказал Жозэ, глядя, как старик мечется в темноте. Полы его накидки взлетали, и это делало его похожим на привидение, на какое-то таинственное, непонятное существо, которое возникло в ночи и стремилось вновь в ней раствориться, существо, у которого никогда ничего нельзя будет узнать.