Он перевернул прочитанную страницу, бегло просмотрел объявления и повернулся к репортеру:

— А вы не здешний?

— Нет, я только приехал.

— Сегодня утром?

— Да, — ответил Жозэ, не вдаваясь в подробности.

Мужчина бросил нерешительный взгляд на щетку, но жена приказала:

— Жино, убери опилки.

— Да, да, сейчас.

«У него итальянский акцент, — подумал Жозэ. — А кто его жена? Нет, она не итальянка».

— Вы мне не скажете, как пройти на улицу Кабретт, — медленно спросил Жозэ.

— На улицу Кабретт?

Хозяин провел ладонью по седым небритым щекам и поднял брови.

— Вы приехали насчет убийства?

— Да, — ответил Жозэ.

— Вы из тайной?

— Нет…

— Значит, от газеты?

— Да.

— А, понятно, — проговорил хозяин и, встав, взялся за щетку. — Да, мрачная история!

— А улица Кабретт недалеко отсюда? — спросил Жозэ.

— Нет. Идите в сторону монастыря, портал вы видели? Потом повернете налево, а потом еще раз налево. Это совсем крошечная уличка. Посредине есть переулочек. Вот там и…

— Это тупик, — бросила хозяйка из-за своей стойки.

— Вы были знакомы с этим букинистом? — спросил репортер.

— Нет, мы его не знали, — ответила женщина. — Мы ведь недавно перебрались сюда. Видите, купили старую гостиницу, придется ее ремонтировать, и здорово.

— Понимаете, нам на этой улице делать нечего, — объяснил хозяин. — Это старый квартал, в нем никто и не живет. Там только сараи, склады всякие и все еле держится.

Хозяйка принесла стакан и налила в него коричневатую жидкость, которая называлась кофе.

Жозэ выпил глоток и посмотрел сквозь витрину на улицу. Шел мелкий дождик.

— Может, вам нужна комната? — спросила хозяйка, взглянув на чемоданчик, который Жозэ поставил на пол рядом с собой.

— Пожалуй…

— Мы можем вам дать с окном на улицу. Она только что оклеена обоями.

— Вы уже начали ремонт?

— Пока только самое необходимое. Дом ведь очень старый. — У нее были добрые, глубоко посаженные карие глаза и тонкие черты лица, но в уголках рта уже появились морщинки.

Видимо, здесь хозяйничала она. Толстячок изредка бросал на нее боязливо-почтительный взгляд.

— Должно быть, эта история взбудоражила весь квартал, — сказал Жозэ.

— Еще бы! — ответил хозяин. — Приходили жандармы и даже сам комиссар…

— Вы его знали?

— Кого? Комиссара?

— Нет, букиниста, старика Мюэ?

— Нет, мы его не знали. Мы же здесь недавно.

— А покупатели у него были? На что он жил?

— Сам не понимаю, — проговорил хозяин, качая головой.

— Он торговал не только книгами, — принялась рассказывать хозяйка. — Он продавал еще всякие старинные вещи. Покупателей у него, наверное, было не густо. — Она повернулась к мужу. — Мосье Рессек, кажется, ходил туда время от времени?

— Мосье Рессек?

— Ну да, он преподает в коллеже и живет у нас. Если придете обедать, вы его увидите.

Жозэ встал.

— Я оставляю у вас чемоданчик и приду к вам ночевать… А что преподает мосье Рессек?

— Он учитель истории. Но он такой молчаливый… — Хозяйка рассмеялась и снова ушла за стойку.

С улицы донесся шум машин. Кабатчик подошел к двери и откинул занавеску.

— Это, кажется, они…

— Кто? — спросил Жозэ.

— Из суда, кто же еще! Они приехали, чтобы установить… Тело отнесли в мэрию.

Жозэ уже раньше довелось побывать в Муассаке. Он тогда любовался порталом монастыря Сен-Пьер, великолепным образцом архитектуры, в котором сочетались романский и готический стили. Но в то утро ему было не до скульптур святых.

Его интересовали прежде всего улица Кабретт и старый дом, где был убит Гюстав Мюэ. Жозэ повернул налево, как ему указал приземистый толстяк с итальянским акцентом, и вскоре увидел улочку, которую искал: она извивалась между желтыми и серыми древними домишками.

Дождь продолжал идти. Мелкий, холодный, нескончаемый. Он явно зарядил на весь день.

На углу улочки стояли три машины: синяя, черная «симка» и пикап.

Около машин расхаживал жандарм.

Когда журналист проходил мимо, жандарм вопросительно взглянул на него и шагнул в его сторону, с намерением остановить незнакомца. Жозэ сделал вид, что не заметил этого, и углубился в улочку.

Метров через тридцать стоял еще один жандарм.

Репортер шел вдоль облезлых домов, улочка казалась нежилой. Деревянные двери с выбитыми филенками, закрытые ставни, ржавые ворота, опутанные густой паутиной. Наверху, из чердачных оконцев, торчали пучки сена. Жозэ миновал низкий забор, за которым виднелся двор, заваленный железным ломом, и вышел в тупик; по обе стороны возвышались глухие стены. Лавка находилась в домике, который замыкал тупик.

Жозэ остановился и с любопытством посмотрел вперед. У домика букиниста стояла группа людей в плащах. Входная дверь была открыта.

Здесь тоже стоял жандарм. Он вопросительно задрал подбородок и приблизился к Жозэ. Тот показал ему свое удостоверение. Жандарм удовлетворенно опустил голову.

— А кто эти люди? — спросил репортер.

— Прокуратура, — помедлив, с певучим местным произношением ответил жандарм. — Из газет там всего двое. А вы не стесняйтесь, подходите.

Жозэ сделал шаг, но тут же обернулся к жандарму:

— Это следователь Рамонду?

— Да, Рамонду, — восторженно подтвердил жандарм.

— Ах так!

Репортер подошел к низенькому мужчине с бородкой, который тщательно обследовал вход в коридор.

Услышав чьи-то шаги, следователь, которого до сих пор было видно только в профиль, резко повернулся на каблуках и скорчил гримасу, которая означала улыбку.

— Мосье Рамонду, — обратился к нему Жозэ, — я осмелился вас побеспокоить, чтобы приветствовать. Надеюсь, вы меня узнали?

Следователь протянул ему руку.

— Черт побери, конечно, узнал, но не могу сказать, чтобы у меня ваше появление вызвало восторг.

Теперь уже Жозэ кисло улыбнулся.

— Почему же? — удивленно спросил он.

— А очень просто, раз вы здесь, значит, дело серьезное, и мы не скоро его распутаем. Ну, ладно… — И, обернувшись к остальным, он представил:

— Познакомьтесь, Жозэ Робен — известный парижский репортер, специалист по уголовным делам. А это — секретарь суда и двое ваших собратьев — корреспонденты местных газет. Да, опять из Парижа вы первым примчались, мосье Робен. Ну а теперь, господа, за работу… Где комиссар?

Следователь ничуть не изменился. Жозэ встретился с ним впервые года три тому назад, во время следствия по одному делу. Таким он остался у него в памяти — нервный, подозрительный, во все сующий свой нос… Суетливые руки, живой взгляд и взъерошенная бородка.

— Комиссар, я вас слушаю, — сказал следователь.

Комиссар, спокойный тучный мужчина лет тридцати, показав рукой на лавку, доложил:

— Ну так вот, после того, как была проведена констатация, все осталось в том же положении. Дверь, вот так же как сейчас, была приоткрыта, вернее полузакрыта. Как вам известно, бакалейщица из соседней лавки, недоумевая, почему старик не пришел за молоком, отправила свою дочь узнать. Девочка толкнула дверь в коридор. В глубине она увидела труп, испугалась и со всех ног бросилась к матери.

— Значит, дверь даже не была плотно закрыта? — спросил следователь.

— Так точно. Девочка это подчеркнула. Она только чуть толкнула дверь, чтобы войти.

Жозэ, отойдя на несколько шагов, внимательно рассматривал лачугу. Одноэтажный домишко. Планировка очень простая. В центре коридор, слева лавка, справа квартирка: одна комната и кухня. В кухне квадратное окно, покрытое пылью, слева дверь лавки и витрина, за которой виднелись стопки сильно потрепанных книг.

— Ну, а дверь в лавку? — спросил следователь.

— Она была заперта, как сейчас. Ручка находится внутри.

— Непривлекательная картина, — процедил сквозь зубы Рамонду. — Пройдемте-ка внутрь.

В этот момент к ним подбежал один из жандармов. Он протянул следователю записку и, запыхавшись, сказал: