— Вы наконец оставите меня в покое?

— Поверьте, что я и так стараюсь тревожить вас как можно меньше.

— Воображаю, что было бы, не окажись вы столь любезны!

— Я уважаю ваше горе.

Она резко перебила:

— Горе тут ни при чем; я пошла на похороны только потому, что вы на этом настаивали. Теперь он предан земле, на погребении я побывала — вы довольны?

— Похоже, вы его ненавидели.

— Так и есть.

Они перешли в соседнюю комнату; на столе щетинилось булавками недошитое платье.

— За любовницу?

Она пожала плечами, словно находя вопрос смехотворным.

— Послушайте, господин комиссар, лучше уж я объяснюсь с вами начистоту. Марсель долгие годы казался мне человеком замечательным: он был прекрасный муж, внимательный, трудолюбивый. Без меня или дочки никогда и никуда не ходил. Потом в один прекрасный день его словно подменили. Что ни вечер, он исчезал, даже не давая себе труда сочинить какое-нибудь оправдание. Уходил — и все. А возвращался далеко за полночь.

— И тогда вы стали за ним следить.

— А разве любая женщина на моем месте не поступила бы точно так же?

Любила ли она его когда-нибудь? Трудно сказать. Жили вместе, семью он кормил. Но испытывала ли она к нему хоть каплю нежности?

— Да, я их выследила. Разумеется, он гулял не один. Они были словно два голубка — так и ворковали от восторга, что встретились. Его спутнице было не больше двадцати, а ему-то тридцать пять. Он наверняка не понимал, что смешон. Обнимал ее за талию. Иногда они принимались пританцовывать на ходу, прямо на улице, потом бросались обниматься и покатывались со смеху. И с какой стати? Просто потому, что лишний раз поцеловались под фонарем. Я зашла вслед за ними в кино, они вели себя безобразно. Потом зашли в пивную по соседству, заказали вина.

— В «Сирано».

— Вы в курсе?

— Это происходило, кажется, в январе или феврале тысяча девятьсот сорок шестого года.

— Да, в январе. Он только что от меня ушел. Но выследила я их раньше, когда он еще жил дома.

— И вы ни разу с ним не заговорили?

— Нет. Мне не о чем было с ним говорить. Не могла же я удержать его силой. Да и вообще, он стал другим человеком; я и не подозревала, что такое возможно.

— Он жил в гостинице «Морван»?

— Откуда вам все это известно?

— В июне он поселился в гостинице «Жонар» на площади Аббатисс.

— Там я потеряла его из виду.

— Его приятельница жила не с ним?

— У нее была своя квартира на бульваре Рошешуар, доставшаяся ей в наследство от матери, которая умерла за год до того.

— Вам известно, как звали девушку?

— Да, я узнала у привратницы. Ее звали Нина Лассав.

— И за эти двадцать лет вы ни разу не встретили ее?

— Нет.

— Вы не ходили на бульвар Рошешуар, не узнавали, что с ней сталось?

— Еще чего! Я начала работать.

Это было сказано, жестко холодно, без малейшего волнения.

— Вы знаете номер дома на бульваре Рошешуар?

— Нет… Это неподалеку от площади Пигаль. Между аптекой и булочной-кондитерской.

— Вы не удивились, узнав, что ваш муж стал бродягой?

— Я заключила, что он расстался с этой женщиной. Когда он начал ходить на Центральный рынок?

— По меньшей мере пятнадцать лет назад, но, может быть, и раньше.

— Поделом.

Мегрэ едва удержался от улыбки. Г-жа Вивьен буквально исходила ненавистью.

— Благодарю вас за помощь.

— Теперь-то, зная о моих чувствах, вы оставите меня наконец в покое?

— Постараюсь тревожить как можно меньше. Вы сказали — Нина Лассав, не так ли? А не знаете, она служила где-нибудь?

— Когда началась их связь, она еще работала в бельевом магазине на улице Лепик. Но в продавщицах не задержалась: нашла более легкий источник дохода.

— Благодарю вас, госпожа Вивьен.

Мегрэ церемонно распрощался и вышел, оставив ее пережевывать старые обиды.

Торранса он застал за чтением вечерней газеты.

— Поехали на улицу Лепик.

— К его мастерской?

— Нет. Надо найти бельевую лавку. Кажется, я видел одну в самом конце улицы.

Витрина лавки была невелика. Внутри сухопарая старая дева, стоя за прилавком, складывала комбинации. Она явно удивилась, увидев мужчину без спутницы.

— Чем могу служить?

— Я комиссар уголовной полиции. Разыскиваю женщину, которая когда-то у вас служила. Как давно вы торгуете?

— Сорок лет, господин комиссар.

— Значит, и в сорок пятом, и в сорок шестом вы были здесь?

— Да я за всю жизнь и трех месяцев не отдыхала. Раньше мы торговали вдвоем с сестрой, но в прошлом году она умерла.

— Помните ли вы женщину по имени Нина Лассав?

— Она работала у меня два года. Когда пришла к нам, ей еще восемнадцати не было. Свеженькая, миловидная…

— У вас не было к ней претензий?

— Под конец ее поведение начало меня беспокоить. Я приметила, что ближе к закрытию ее всегда поджидает напротив магазина какой-то мужчина, причем куда старше, чем она. Так продолжалось месяца два, а потом она объявила, что уходит. Я спросила, не собралась ли она замуж, а она в ответ залилась смехом, точно я что смешное сказала.

— С тех пор вы ее не видели?

— Нет. Не знаю, что с ней стало. Боюсь, пошла по дурной дорожке. А ведь когда поступала к нам, такая была свеженькая, такая обходительная…

Мегрэ поблагодарил и вернулся в черную полицейскую машину.

— С каких пор, шеф, вы интересуетесь дамским бельем?

— Я узнал наконец имя любовницы Вивьена. Двадцать лет назад она служила в этой лавке… А теперь поехали к дому, где она в те годы жила. Может, мы и сейчас ее там найдем: квартира досталась ей в наследство от матери.

— Адрес?

— Бульвар Рошешуар, недалеко от площади Пигаль. Между аптекой и кондитерской.

— Вот это да! Вы раздобыли адрес у галантерейщицы?

— Нет. У госпожи Вивьен. Она мне его буквально швырнула в лицо. Отродясь не видел, чтобы кто-нибудь так заходился от ненависти, как эта особа, рассказывая про мужа и его любовницу.

Улицы и бульвары были немноголюдны. Мегрэ и Торранс заметили аптеку, потом и кондитерскую. Посреди — ворота, крашенные коричневым, в воротах небольшая дверь. Она была на запоре.

По ту сторону ворот открылся мощеный дворик с роскошной липой.

Мегрэ постучался в привратницкую. Дверь открыла милая молодая женщина в белом переднике.

— Кого вам?

— Судя по вашему возрасту, вы служите здесь не очень давно.

— Да как сказать! Пять лет уже будет.

— А нет ли среди ваших жильцов некой Нины Лассав?

— Никогда не слышала.

— Знакома ли вам фамилия Вивьен?

— Которого убили близ Центрального рынка? Я о нем на днях в газетах читала.

— Не знаете ли вы, где теперь прежняя привратница?

— Вернулась в родные места. У нее сын — владелец виноградника недалеко от Сансера.

— Вам известна ее фамилия?

— Погодите… Я ее почти не знала. Кажется, Мишу. Да, так. Легко запоминается: Клемантина Мишу.

— Благодарю вас.

Торрансу комиссар бросил:

— Возвращаемся на набережную Орфевр.

— А пива не попьем?

Оба выпили по кружке пива в баре на улице Лоретской богоматери. Наконец-то перед Мегрэ забрезжил свет. Теперь, зная, как звали девушку, он не замедлит ее отыскать.

— Как приедем на набережную, поднимись в картотеку и посмотри, нет ли чего за Ниной Лассав. Если нет, обратись на всякий случай в полицию нравов. Кто знает!..

— Понял.

А сам Мегрэ, очутившись у себя в кабинете, первым делом стащил с себя пиджак и, подойдя к окну, набил трубку. Он все же был не вполне доволен; госпожа Мегрэ сказала бы, что муж ее нервничает.

Так оно и есть. Он вкладывает в это расследование все силы, занимается и настоящим, и прошлым. Уже получены немаловажные результаты, и все же он никак не отделается от ощущения, что упустил нечто существенное. Но что? Сформулировать свое ощущение точно он не может и чувствует себя выбитым из колеи.

— Барышня, соедините меня с жандармерией в Сансере. Начальника, разумеется, если он у себя. Если нет, буду говорить с кем-нибудь из подчиненных.