— Благодарю.

— Полагаю, вы не собираетесь привозить тело на улицу Коленкура?

— Разумеется, нет.

— Когда вы намерены его похоронить?

— Послезавтра. Я ждала известий от вас, чтобы вызвать представителя похоронного бюро.

— У вас нет места на каком-нибудь кладбище в Париже?

— Нет. Мои родители не были богачами.

— Значит, похороны, очевидно, состоятся на кладбище в Иври?

— Там покоится моя мать.

— С дочерью вы уже говорили?

— Еще нет.

— Будьте добры сообщить мне время похорон.

— Вы собираетесь участвовать?

Вопрос прозвучал отнюдь не любезно.

— Не беспокойтесь. Вы не ощутите моего присутствия.

— Надеюсь, журналисты за вами не увяжутся?

— Я сделаю так, что этого не случится.

— Как я понимаю, отказать я вам не могу?

Она была желчна. Все эти двадцать лет она исходила желчью. А может, у нее просто такой характер? Может, она и с мужем была такой?

Мегрэ задавал себе все возможные и невозможные вопросы, даже те, которые могли бы показаться нелепыми. Он тщетно пытался мысленно воссоздать внутренний мир Марселя Вивьена, самого одинокого из одиноких.

Большинство людей, как бы сильны они ни были, нуждаются в общении с себе подобными. А он не нуждался. Поселился в огромном пустом доме, который мог в любой момент обрушиться, и сносил к себе в комнату невообразимую, ни на что не годную рухлядь.

Другие клошары знали его только с виду. Некоторые пытались с ним заговаривать, но он, не отвечая, проходил мимо. Два-три раза в неделю он появлялся у г-на Жозефа, чтобы подзаработать пять франков, но и там ни с кем не вступал в беседу, сидел, уставясь в зеркало.

— Похороны состоятся послезавтра, — сообщил Мегрэ Торрансу. Я пообещал, что мы совершим невозможное и газеты об этом будут молчать.

— Некоторые репортеры звонят по нескольку раз в день.

— Отвечайте, что ничего нового нет.

— Так я и делаю, а когда ухожу, то отвечают другие инспекторы. Но газетчики недовольны, подозревают, что мы что-то скрываем.

Ясное дело, скрываем. А не случится ли так, что какой-нибудь пронырливый репортер обнаружит то, что обнаружил Мегрэ?

На следующим день сотрудники уголовной полиции продолжали показывать фотографии Марселя Вивьена и задавать вопросы, но безрезультатно.

Мегрэ позвонил Одетте Делаво. Она тоже опознала отца.

— Вы знаете, когда состоятся похороны?

— А разве мать вам не сказала?

— Когда я с ней говорил в последний раз, она еще не виделась с представителем похоронного бюро.

— Завтра в девять утра.

— Отпевание будет?

— Нет. Обойдемся без церкви. Катафалк до Иври будем провожать только мама, мой муж и я.

Жаль, конечно, что Мегрэ пообещал не сообщать газетам о похоронах. Может быть, как это иногда бывает, убийца пришел бы к Институту судебной медицины или на кладбище.

Он действительно знал Вивьена двадцать лет тому назад?

Никаких доказательств этому нет. Клошар просто мог вызвать ненависть у кого угодно.

А может, какой-нибудь другой клошар решил, что Вивьен прячет  в комнате свои сбережения?

Вряд ли. Маловероятно, чтобы у клошара было огнестрельное оружие. Тем более пистолет тридцать второго калибра.

Сколько событий могло произойти за эти двадцать лет! Но Мегрэ неизменно возвращался мыслью к исчезновению Вивьена — к тому дню, когда он вышел, как обычно, из своего дома и не появился в мастерской на улице Лепик.

Не замешана ли тут женщина? Но тогда почему он стал клошаром? Ни в одном из писем, полученных уголовной полицией после опубликования фотографий и статей, ни о какой таинственной женщине в жизни Вивьена не говорится.

В этот вечер, чтобы хоть немножко отвязаться от осточертевшей ему загадки, Мегрэ смотрел по телевизору вестерн. Кончив мыть посуду, г-жа Мегрэ села рядом с ним, но докучать расспросами не стала.

— Разбуди меня завтра на полчаса раньше.

Г-жа Мегрэ не спросила о причине. Тогда он сам объяснил:

— Иду на похороны.

Она догадалась — на чьи, и утром подала ему первую чашку кофе ровно в семь.

Мегрэ попросил Торранса приехать за ним на полицейской малолитражке к половине девятого. Торранс не опоздал.

— Сперва поедем к Институту судебной медицины?

— Да.

На улице уже стоял похоронный автобус, а рядом с ним легковой автомобиль погребальной конторы. В нем сидели обе женщины и муж Одетты. Торранс остановился поодаль, чтобы их не заметили. Ни репортеров, ни фотографов не было. Четыре человека вынесли гроб, с виду очень тяжелый, и через несколько минут похоронная процессия покатила к Иври.

Погода со вчерашнего дня стояла пасмурная и не такая жаркая. Метеорологические сводки обещали в западных департаментах и в Париже дождь.

Торранс держался на расстоянии от машины, в которой ехало семейство Вивьена. Мегрэ молча посасывал трубку, глядя прямо перед собой, и было непонятно, о чем он думает. Торранс тоже хранил молчание, хотя ему это давалось нелегко: в уголовной полиции он слыл самым говорливым из инспекторов.

Автобус проехал чуть ли не через все кладбище и наконец остановился у открытой могилы на новом участке, где было еще много свободных мест. Мегрэ и Торранс держались метрах в ста. Пока опускали гроб, г-жа Вивьен, ее дочь и Делаво неподвижно стояли у края могилы. Женщины держали букеты цветов.

Могильщик протянул г-же Вивьен лопату, предлагая бросить первую горсть земли, но, к удивлению Мегрэ, она покачала головой и ограничилась тем, что кинула в могилу цветы. Одетта сделала то же самое, так что первую горсть пришлось бросить Делаво.

Марселя Вивьена он ни разу в жизни не видел. Для этого он слишком молод. Мегрэ дал бы ему лет тридцать. Одет Делаво в черный костюм: очевидно, это его форма в магазине. Внешне приятный, черноволосый, с черными усиками.

На этом все кончилось. Церемония, если ее можно так назвать, заняла всего несколько минут. Машина с семейством Вивьена уехала. Мегрэ огляделся, но никаких подозрительных фигур не обнаружил. У него было ощущение, что теперь, после похорон этого странного клошара, все стало еще туманней.

Настроение у него было достаточно скверное. Он все так же молчал, словно непрестанно решал вставшую перед ним проблему.

Марселя Вивьена убили, но почему же не вспороли тюфяк, где обычно бедняки прячут деньги?

Нет, все-таки Мегрэ считает, что разгадку следует искать В событиях двадцатилетней давности. Потому-то он и послал шестерых инспекторов на Монмартр.

В уголовной полиции Мегрэ ждал по возвращении приятный сюрприз. Один из шести инспекторов в приподнятом настроении встал ему навстречу.

— Ну, что обнаружили?

— Какого числа исчез Вивьен?

— Двадцать третьего декабря.

— И с тех пор его никто не видел?

— Верно.

— Он купил дочке рождественский подарок?

— Я не подумал спросить об этом его жену.

— Знаете «Сирано», пивную на площади Бланш?

— Да.

— Я показал там фотографию одному шестидесятилетнему официанту, и он вспомнил Вивьена.

— Когда он его видел?

— Уже после двадцать третьего декабря. В январе, примерно через месяц.

— Как он может помнить это через столько лет?

— Он только в январе поступил в «Сирано».

— Часто он видел Вивьена?

— И в январе, и в феврале сорок шестого по нескольку раз в месяц. Причем Вивьен был не один. С ним была молоденькая женщина, невысокая брюнетка, она все время клала руку ему на руку.

— В котором часу они приходили в «Сирано»?

— В одиннадцать-полдвенадцатого, когда закрывалось кино.

— Официант твердо уверен, что это был Вивьен?

— Утверждает, что да: Вивьен пил только минеральную воду, а его спутница заказывала рюмочку «куэнтро». У официанта это было первое такое место работы. До того он был коридорным в гостинице на Бульварах.

— Где-нибудь, кроме пивной, он их встречал?

— Жюльен — так зовут официанта — живет довольно далеко, на бульваре Шапель.

— Когда они перестали ходить в «Сирано»?