Даяки на острове Борнео тоже мастерят большие постройки для житья в них целой общиной; но они устраивают их не под землей, как алеуты, а над землей, на сваях; им ведь не приходится бояться холодов, а от наводнения или нападения хищного зверя и коварного врага «воздушное жилище» всего лучше может укрыть. Размерами эти жилища бывают хоть и поменьше алеутского, — но все же вмещают в себе по 100, а то и по 200 общинников.

Общинные дома даяков.

Встречаются еще и надводные общинные жилища: их строят, например, новогвинейцы. Но самые искусные мастера в постройке общинных жилищ — это земледельческие племена индейцев Северной Америки. Из камня и кирпича они общими силами и для общего пользования возводят дома в 3–4 этажа вышиной, с главным корпусом и флигелями. Такие дома дают в себе приют столь многочисленному населению, что их можно назвать городами. Каждая семья имеет там свою «спальную залу», а для еды и пиршеств, для молитв и собраний в подземельи есть громадная общая зала, уставленная вдоль стен скамьями, с очагом посредине: на нем постоянно курятся ароматические травы. А часы отдыха обитатели такого дома-города проводят вместе на больших балконах, наслаждаясь курением табака и развлекаясь болтовней.

Мы познакомились с общественным житьем-бытьем дикарей и знаем теперь, что вся их жизнь держится на взаимной помощи и дружбе. Все здесь стоят за каждого, а каждый за всех. Поэтому, когда случится, что какой-нибудь чужак обидит общинника, причинит ему вред или совершит над ним какое-либо насилие, — за него вступаются его товарищи по союзу и родичи по крови; и они не успокаиваются, прежде чем не отомстят, как велит обычай, обидчику. Это каждый считает своей священнейшей обязанностью.

Вот что рассказывает, например, путешественник про австралийца.

«Самый священный долг из всех, который знает туземец, это — мщение за смерть своего родича. Пока он не выполнит этого долга, его постоянно преследуют укорами старые женщины; если он женат, его жены скоро его покидают, если не женат, — ни одна молодая женщина не станет говорить с ним. Его мать постоянно будет жаловаться и плакать о том, что родила такого недостойного сына. Его отец будет относиться к нему с презрением. Всюду его будут встречать одни упреки и насмешки».

Внутренность дома в Коридо, в Новой Гвинее.

Но отступники от векового обычая кровной мести— редкое явление среди дикарей. Этот обычай, напротив, в большом почете у них. Чтобы отомстить за своего родного, дикарь перелезает горы, пробирается по непроходимым чащам, переносит голод, жажду и другие лишения, которые встречаются ему в пути. Жажда мести беспрестанно мучит его и заставляет забывать обо всем остальном.

И он не находит себе успокоения до тех пор, пока не покарает убийцу.

Так блюдут повсюду дикари обычай кровной мести. И под его защитой жизнь становится безопаснее, потому что страх перед беспощадной местью удерживает дикаря нередко от причинения иноплеменнику зла и насилия. Так, общинник чувствует помощь своих товарищей даже тогда, когда находится вдали от них, на чужой стороне. Хотя он и явится туда одиноким, — там знают, что он не одиноко живет на свете, а в союзе с другими, и что эти другие постоят за него горой во всяком деле. Выходит, что общинники, точно в сказке, следуют невидимками за своим товарищем, куда бы тот ни пошел, и охраняют его от беды…

И разве не ясно после этого, что общинники всегда и всюду нужны друг другу, — нужны для исполнения трудной работы, для помощи в нужде, для взаимной защиты, нужны, наконец, для того, чтобы скрасить свою жизнь весельем и празднествами, играми и плясками, до которых такие охотники все дикари[2].

Трудна и тяжела жизнь дикарей, — что и говорить! Но им пришлось бы совсем плохо, если бы они не держались так дружно в своих обществах. Пришел бы тогда конец всякой радости, довольству и веселью в их жизни, — осталась бы им одна тяжелая нужда да забота. Сама природа — суровая и безучастная к человеку — научила дикарей искать друг в друге помощи. В одиночку они никогда бы не сумели справиться с невзгодами жизни среди дикой природы, задавили бы эти невзгоды дикарей, — и они потеряли бы человеческий облик и сгинули бы в непосильной борьбе. Только в дружном союзе с подобными себе дикарь становится человеком, — «выходит в люди». Недаром, значит, наша пословица говорит, что «дружно — не грузно, а врозь — хоть брось».

Мы уже говорили о том, что теперешняя жизнь дикарей, идет так, как шла в старину и жизнь европейских народов, И точно, когда-то наши предки жили такими же общинами, какие встречаются теперь повсюду у дикарей, Они были так же тесно связаны друг с другом, такими же братскими были их отношения. Так же поддерживали они друг друга в труде и нужде, и так же свято блюли обычай кровной мести. И было время, когда они других, кроме таких союзов, не знали.

Такие же небольшие союзы стали слагаться для ведения войн или для обширных земледельческих работ но орошению. Рассеянные прежде и независимые друг от друга племена стали сливаться в один народ, и в этом новом обширном союзе не могли уже держаться прежние порядки. Одни роды стали теперь возвышаться над другими, взяли власть в свои руки; люди стали разниться друг от друга по происхождению, по занятиям, по правам и обязанностям. Началась для них новая жизнь, — жизнь государством.

Европейские народы давно уже познакомились с этой жизнью. Но все же прежние, догосударственные порядки общинной жизни не исчезли среди них и до нашего времени. Так, у наших крестьян во многих местах до сих пор сохранились общинное пользование пахотной землей, лесом, лугами; крепко держатся они и славного обычая взаимопомощи. В страдное время, когда нужно скорее управиться с работой, они постоянно оказывают друг другу помогу — «помочь», как говорят великоруссы, или «толоку», как называют ее белоруссы. О плате за труд всякий и подумать тут постыдится. В Олонецком крае можно и теперь наблюдать при постройке жилищ сцены, подобные тем, которые мы видели у дикарей. На эту работу собирается вся деревня, вся община — иногда даже несколько близлежащих общин — со своими орудиями. В лес едут и мужчины, и женщины длинной вереницей в 20–30 и более подвод. Лес рубится сообща, сообща взваливается на подводы, и в 2–3 приема на деревенской улице нагромождаются целые горы бревен, привезенных помочью. Хозяин угощает помочан и начинает строиться, опять-таки прибегая, когда нужно, к помочи.

Так держатся в народной жизни порядки и обычаи стародавних времен.

Старинный индейский «вампун», заменяющий наши письменные документы.

«Если бы мы отступили от праотческих обычаев, нас постигла бы верная гибель».

Так говорили однажды туземцы Бразилии посетившему их европейцу. И то, что они говорили, — то думают все дикари. Древние обычаи повсюду свято чтутся и строго соблюдаются среди них, как бы бессмысленны и стеснительны ни были их предписания. Этими обычаями определяется каждое действие в жизни дикарей вплоть до самых незначительных мелочей, и удивленным европейцам случалось нередко наблюдать у самых грубых дикарей такие сложные и запутанные церемонии, которые напоминали им этикет испанского двора или китайских мандаринов.

Про индейцев Южной Америки рассказывают, что их приветствие продолжается по крайней мере десять минут. Индейцы, алгонкины, уходя из дому, должны, следуя обычаю, пить с одного края чашки, а возвращаясь — с другого. А у индейцев, мбаясов, замужним женщинам не позволяется есть бычачьего или обезьяньего мяса, девушкам же строго воспрещается мясо всякого млекопитающего или рыбы, «если эти последние длиннее одного фута».