Другие дикари делают себе уже настоящие челны, выжигая либо выдалбливая стволы деревьев, или ладят их из куска коры, края которой они связывают вместе лыком. Из этого последнего материала лодка делается очень быстро: при помощи своих грубых орудий из камня, кости и раковин дикий бразилец изготовляет ее в один день. Народы Северной Америки покрывают стенки своей «пироги» более прочным, чем кора, материалом — бизоньей или тюленьей шкурой. Как всяким своим достоянием, дикарь умеет владеть своим челном с поразительной ловкостью.

В верховьях притоков Амазонки, в Боливии, обитает племя индейцев-мохосов, которые большую часть своей жизни проводят на воде и знают великую американскую реку со всеми ее притоками и разветвлениями на тысячи верст. Душа их не дрогнет от страха при приближении их утлого челна к бурным порогам или к водопаду. Подхваченные быстрым течением и слыша рев бурлящей воды, они умеют вовремя дать мастерской удар веслом и проскользнуть между камнями до спокойной воды ниже водопада. И так они добираются невредимыми в своем легком челне от самых верховий великой реки до ее низовий.

Челны первобытных людей, несмотря на свою невзрачность, часто далеко превосходят своими качествами щеголеватые лодки европейцев. Особенными совершенствами отличается охотничий челнок, в котором носится туземец полярных стран по морю, — «каяк» у эскимосов и «байдарка» у алеутов. Они незаменимы во время морской охоты. И европейцы по достоинству оценили это изобретение северного дикаря, взяв каяк за образец при постройке своих гоночных лодок.

Остов своего каяка эскимос делает из самого легкого дерева, а затем обтягивает его возможно туже шкурой тюленя. В середине каячной палубы оставляется дыра такого размера, чтобы в нее мог влезать охотник в своей толстой шубе. Шуба плотно пришнуровывается к отверстию для сидения, так что вода не может проникнуть в подпалубное пространство каяка. Каячное весло имеет две лопасти; держат его за самую середину, ударяя то направо, то налево. К палубе каяка прикреплено несколько ремней, которые придерживают различные охотничьи орудия и снаряды. Но и они не делают лодку эскимоса тяжелой: он может без особенного напряжения пронести на голове каяк со всеми приспособлениями для охоты на протяжении нескольких миль.

Управлять вертлявым каяком — задача далеко не легкая, но эскимос справляется с ней с поразительным искусством. Он не страшится выезжать в нем в открытое море за 15–20 миль от берега; он не боится идти наперерез волнению, которое грозит каждую минуту опрокинуть лодчонку: если это случится, он двумя-тремя ударами весла или даже просто ловким движением руки вновь поднимает свой челн над волнами и мчится, точно слившись с ним в одно существо, дальше в грозное море.

«Есть среди них такие любители, — рассказывает Нансен, — которые нарочно подставляют свой каяк под большую волну, чтобы она опрокинула их, а затем выпрямляются и летят дальше, ловко работая веслом и прыгая на волнах, как большая водяная птица». Опытный эскимос может сделать в своем каяке 80 миль в один день.

Среди диких народов настоящими мореходами сделались, однако, только островитяне Тихого океана. Недаром же острова Самоа получили первоначальное наименование «Островов мореплавателей». Когда европейцы впервые познакомились с ними, островитяне почти всего океана умели уже строить превосходные суда, сколоченные из отдельных досок, выдерживавшие дальние плавания и вмещавшие в себе подчас несколько сот людей. И все это при их орудиях из камня, кости и раковин! Для лучшей устойчивости они прикрепляли к судну выносной брусок, соединяя его с палубой, а чтобы увеличить скорость движения, ставили сплетенные из тростника паруса. Поездки в 1.000 и более морских миль не представляли для островитян чего-нибудь чрезвычайного. Часто они и теперь предпринимают поездки в несколько сот миль для того, чтобы съехаться в определенном месте для общего обмена товара.

Иногда голод или раздоры внутри племени заставляют часть островитян садиться на суда и искать в морской дали новой, более счастливой родины. Случается нередко и так, что туземцев, выплывающих на рыбный промысел, подхватывает морским течением и заносит куда-нибудь далеко на сотни и тысячи километров к неведомым островам.

Лет сто тому назад один мореплаватель встретил на Радакском острове дикаря, который с тремя своими товарищами был унесен течением от своего родного острова и сделал невольное путешествие в 3.000 километров!

Так бороздили островитяне своими судами Великий океан, прокладывая путь от острова к острову, от архипелага до архипелага и даже от одной части света до другой; потому-то, как говорят ученые, народность, к которой принадлежат островитяне, и распространена теперь на всем громадном пространстве от Мадагаскара, в Африке, до затерявшихся по дороге к Америке о-вов Пасхи. Вам стоит лишь взглянуть на карту, чтобы понять, какие неутомимые странники и неустрашимые мореплаватели островитяне Великого океана.

Дикарь сумел справиться с трудными задачами судоходства, — после этого неудивительно, что он нашел средство, чтобы облегчить и ускорить свое передвижение на суше.

Как он во время перекочевок навьючивал домашним скарбом свою жену, так он стал взваливать вьюки на спину животных с тех пор, как приручил их. Он научился также впрягать животных в длинные жерди, на которые клал свой груз.

Один путешественник передает нам любопытный рассказ о том, как два бечуана волокли в лесу убитого ими гну (вид крупной антилопы). Они срубили развильчатый ствол мимозы, прикрепили его с помощью перекладины к ярму пары быков, а на волочившуюся по земле вилку набросали мелких сучьев и хворосту. Так получилась у них волокуша, на которую они и взвалили свою тяжелую добычу.

Индейцы при передвижении привязывали к упряжке собак две жерди, концы которых волочились по земле, и взваливали на них поклажу. Потому-то, желая изобразить собаку на своем языке знаков, индейцы тянули два первых пальца руки, как будто волочили по земле две жерди.

Собака индейцев в упряжке из жердей.

Здесь кстати заметить, что волокуша из двух жердей, связанных перекладинами, остается все еще в употреблении в горных и болотистых местах Европы, где дорог нет и на колесах ездить нельзя, как, например, в глуши Вологодской, Вятской и Пермской губ. Это самые первые повозки, которые придумал человек. Из них развились сначала дровни. (На Украине сохранились еще рассказы о том, что первоначально люди и зимой и летом ездили на санях; в Олонецком крае и теперь ездят на них летом.) Потом люди научились ставить полозья на катки, а затем и на колеса, и так сделали из волокущихся саней катящуюся телегу.

До телеги дикари нигде не додумались, зато в северных странах они изготовили мастерские сани. Сани эскимосов так же, как их каяк, совершенны в своем роде, и европейцы, приняли их за образец при устройстве гоночных салазок, которыми они пользуются зимней порой для катания с гор. Два костяные или деревянные полоза, привязанные ремнями к нескольким поперечным кускам дерева с китовыми костями на нижней стороне, — таково все устройство саней. Во время больших холодов полозья смачиваются, на них образуется тонкий слой льда, и сани мчатся тогда вперегонку с ветром, гуляющим на просторе снежных полей.

Мы видим теперь, что, против ожидания, ленивый и беспечный дикарь далеко не праздно провел свой век на земле. Между песнею и пляской он успел сделать много славных дел и положить повсюду начало завоеванию природы человеком.

Индейский летописец за работой.

У дикарей нет ни школ, ни книг. Но это, конечно, не значит еще, что они не обладают никаким духовным богатством. Напротив, у самого развитого народа нет такой отрасли духовной деятельности, которая не была бы известна в своих начатках и дикому племени.