Однажды поведение Джуди почти привело к ее гибели. Строительство шло довольно быстро, но тут один из пленных уронил какой-то инструмент в неглубокий овраг. Было ли это сделано умышленно или из-за истощения, неизвестно. Ближайший к месту происшествия охранник заподозрил злой умысел (или ему были безразличны мотивы и причины) и начал зверски бить пленного по голове бамбуковой палкой.

Такие расправы были нередкими, и все же Джуди стала защищать своего друга, что она часто делала. Когда пленный упал на спину под градом ударов, собака без сигнала Фрэнка выскочила из джунглей и начала яростно лаять и рычать на охранника. Тот сохранил хладнокровие и очень медленно, не отрывая глаз от Джуди, положил палку на землю и схватился за лежавшую у его ног заряженную винтовку.

На этот раз Фрэнк не стал свистеть. Он испуганно закричал: «Беги, девочка!» Джуди увидела, как на нее направили винтовку, увидела вспышку выстрела и резким прыжком увернулась от пули. После чего Фрэнк получил несколько ударов от охранников и вернулся к работе. Чуть позже, когда Фрэнк сошел с насыпи и счел, что прошло достаточно времени, он позвал собаку. Джуди появилась, потрясенная и, по словам Фрэнка, «сконфуженная».

В другой раз, когда пленные возвращались в бараки после вечерней еды, один из охранников стал гоняться за пленным. Джуди, как обычно, встала между охранником и его жертвой и приняла боевую стойку. Взбешенный охранник погнался за ней. «Исчезни!», – приказал Фрэнк. Как он вспоминал впоследствии, Джуди «выползла через дыру в сделанной из пальмовых листьев стене барака и исчезла из виду». Лежать на койке, сдерживать дыхание и надеяться – вот все, что оставалось Фрэнку делать, когда Джуди в одиночку пряталась в джунглях.

Настала ночь. В бараке сгущалось уныние.

Затем Фрэнк услышал выстрел.

Опасаясь худшего, Фрэнк тайком выскользнул из барака и стал искать своего друга. «В поисках Джуди я ползал по зарослям, – вспоминал он. – Через пару минут она появилась».

Руки Фрэнка, ощупывавшего Джуди, окрасились красным. На плече собаки был потек крови. Действительно, пуля порвала шкуру собаки, но, чудесным образом, лишь чуть-чуть. В антисанитарных условиях всегда приходилось опасаться инфекции, поэтому Фрэнк покрыл рану пальмовым листом. Собака оказалась в миллиметре (или в наносекунде) от серьезного ранения или гибели. Но это была Джуди, которая так много раз выживала на протяжении почти девяти лет. Касательное ранение стало еще одним касанием смерти.

В ту ночь в бараке люди собрались для того, чтобы обсудить, как наградить Джуди, но так ничего и не придумали. У людей просто не было лишней пищи для собаки, не было ничего, чем они могли бы поделиться с нею. И не было никаких сил, чтобы что-то сделать для собаки. У них оставалась только надежда на то, что их скоро освободят, а собака как-то доживет до этого момента.

23 марта 1945 года Пятый лагерь, к счастью, закрыли. Фрэнка и Джуди перевели дальше по линии железной дороги вместе с несколькими сотнями пленных – сначала в Шестой лагерь, потом в Восьмой лагерь, находившийся в 111 километрах к югу от Пакан-Барое и примерно в 88 километрах от Пятого лагеря, рядом с деревней Котабарое и у реки Сингинги. Ежедневно Фрэнк и Джуди совершали ужасную поездку по железной дороге, проходившей по шатким мостикам, наскоро переброшенным через речки, и резко поворачивающей на краю обрывов и крутых оврагов. Такие поездки растягивались на четыре часа[1].

«Местность становилась все более трудной, – объяснял Фицджеральд, которого перевели в Восьмой лагерь, где он встретил Фрэнка и Джуди, – там приходилось пересекать много небольших лощин и оврагов. Это существенно замедляло темпы укладки рельсов и нисколько не улучшало нрав наших мучителей». Восьмой лагерь был из числа худших в Пакан-Барое. Ф. Дж. Поналл, голландский военнопленный, писал об этом месте: «Самая тяжелая работа. Меньше всего пищи. Все время нехватка всего. Работаем в ночную смену, в том числе больные». А. Бруйнооге вспоминал работу как «убийственную: нам надо было рубить бревна, из которых делали шпалы, стоя по грудь в воде. Нас поедом ели пиявки, муравьи и другие насекомые. А еще нам надо было вытаскивать бревна из леса для строительства мостов, и у нас за спиной были японцы, погонявшие нас до состояния, когда мы валились с ног».

По всей линии железной дороги военнопленные находились на грани выживания. Прокладка железнодорожного пути от Пакан-Барое до Моэаро была завершена только наполовину, поэтому темпы работ существенно ускорили.

«Японцы впали в панику», – так вспоминает об этом времени Джордж Даффи.

Рабочие команды задерживали на стройплощадке все дольше, охранники становились все более внимательными и придирчивыми, а свободное время (по-японски ясумай) сократили или вообще отменили. Урезали и порции еды, отчасти из-за того, что мешки с рисом редко доходили в Пакан-Барое полными (квартирмейстеры в Первом лагере продавали рис местным жителям, чтобы набить свои карманы, а капралы в отдаленных лагерях не могли жаловаться на недостачу). Как вспоминает военнопленный Фред Селье, «японцы грабили нас, лишая хлеба, как последние сволочи».

В лагеря зачастили более высокопоставленные офицеры из базового лагеря и даже из Сингапура. Приезжавшее начальство требовало все больше и от своих наемников, и от военнопленных. В ход шли обычные угрозы и обычная ложь: если железная дорога будет сдана в срок, людей отправят в «райский лагерь», где пресной воды в избытке, электрическое освещение и никакой работы. Некоторые верили в существование такого места, но единственным пропуском в эту сказку была все более усердная работа. Истощение последних остатков их сил привело к резкому росту уровня смертности в лагерях. При всей жестокости охранников, самый тяжелый удар по пленным они нанесли, когда отдали распоряжение работать дни напролет.

Старуха с косой несколько лет подкрадывалась к людям, но когда они оказались в Пакан-Барое, она разошлась вовсю. Дневник Джорджа Даффи подробно рассказывает о том, как жестокая норма потерь обрушилась на пленных почти сразу же после его приезда в лагерь.

Весной 1945 года смертность была сравнительно невысокой. Поначалу умирали преимущественно пожилые, физически слабые голландцы, многие из которых были гражданскими лицами, а не солдатами. Но довольно скоро смерть стала косить всех подряд. После месяцев рабского труда в джунглях люди стали умирать все чаще. Никто не был застрахован.

«В первые месяцы 1945 года смерть стала привычной частью нашего повседневного существования, – будет позднее вспоминать Фрэнк. – Друзья и знакомые умирали все чаще». В это время, после долгого периода пребывания в относительном здравии, начал сдавать и Фрэнк. У него, как и практически у всех строителей железной дороги, случались сравнительно несильные приступы малярии и дизентерии. Но голод и тяготы начали наносить тяжелый ущерб здоровью. «Я заметил, что мои лодыжки стали постоянно болеть и распухать, – рассказывал Фрэнк, называя первые симптомы бери-бери, болезни, которой он сильнее всего боялся. «Я понял, что жить мне осталось три-четыре месяца, – говорил Фрэнк. – Каждый день я видел, как жидкость проходит через мое тело и поднимается в нем. Если этот процесс продолжится, жидкость будет подниматься все выше и выше, до тех пор, пока не откажет сердце».