Джуди не могла расслабиться, после того как ее вытащили из океана. На подобравшем собаку тонгканге находились несколько малайцев – членов команды, несколько спасенных военнопленных и двое охранников-корейцев, выловленных из моря мертвыми. Их тела были покрыты парусом, превращенным в саван. Когда тонгканг подошел к Сингапуру, ему навстречу вышло несколько японских судов. По счастью, один из пленных вспомнил, что для японцев Джуди должна по-прежнему находиться на Суматре. В спешке этот человек спрятал измученную собаку под парусом, рядом с мертвыми. И никто из досматривавших тонгканг японцев не заметил ее.

Когда тонгканг пришел в порт, пленных построили. То, что их транспорт был уничтожен, никак не меняло участи выживших – их отправили в лагерь Ривер-Вэлли. Джуди бросилась в толпу, высматривая знакомые лица. Вскоре она нашла Леса Сирла, но Фрэнка нигде не было. Его уже отправили в лагерь на грузовике.

Но Сирл был страшно обрадован тем, что увидел Джуди, и держал ее при себе. В сумятице собаке удалось оставаться незамеченной до того, как Сирл подхватил ее, чтобы подсадить в кузов. Если бы Джуди была в лучшей форме, она смогла бы прятаться под грузовиком до самого последнего момента, а потом вспрыгнуть в кузов. Но Джуди была без сил, и Сирл рискнул погрузить ее сам.

«Томару!» – Стой!

Неожиданный крик ярости исходил от человека, которого Сирл или Джуди хотели бы видеть меньше всего. Это был капитан Ниси. Его судно пришло в Сингапур раньше, чем намечалось прибытие транспорта с пленными, и Ниси терпеливо ожидал в порту прибывающих узников, точно, с безжалостной эффективностью отмечая, кто добрался до Сингапура, а кто нет. Обязанностью Ниси было обеспечить доставку заключенных из Глоегоера в лагерь Ривер-Вэлли без сучка и задоринки. Судьбу «Ван Варвика» не мог предугадать даже Ниси, но в тот день капитан не собирался идти домой.

Он увидел в Сингапуре ненавистную собаку, которую он определенно приказал оставить на Суматре. Собака была обессилена, но вполне жива и направлялась в новый лагерь, хотя и без своего приятеля.

Ниси выкрикнул новый приказ, и двое охранников, подняв винтовки, вырвали Джуди из рук Сирла и притащили ее к Ниси, бросив собаку к ногам капитана. То, что Ниси узнал собаку, казалось невероятным. Джули была измождена, перепачкана нефтью с носа до хвоста, а ее растрескавшиеся губы обнажали желтые зубы и за ними – пересохший язык. В глазах с красными веками горела ненависть к Ниси, который навис над ней, изрыгая ругательства. Теперь-то японцы не убьют ее на мясо. Ее убьют из принципа.

Но тут раздался громкий крик: «Ниси!» Все обернулись на голос. Это был полковник Банно, вернувшийся из Сиама в Сингапур. Банно узнал о гибели «Ван Варвика» и прибыл в порт, чтобы встретить выживших и проверить, как идет переброска пленных в Ривер-Вэлли. Хартли вспомнил, что видел Банно, когда в порт доставили обожженных и изувеченных пленных. «Улыбка на лице Банно сменилась выражением, которое приводило в ужас любого находившегося рядом».

Увидев, что его подчиненный намеревается расправиться с Джуди, Банно поспешил вмешаться. Он снова сыграл роль чудесного спасителя. Банно крикнул Ниси, что собака официально признана военнопленной и что он лично подписал приказ, дарующий ей защиту. Разве Ниси не читал этот приказ? «Да, – начал Ниси, – но я приказал оставить собаку в Глоегоере».

Банно снова взорвался. Он был в гневе из-за того, что человек ниже его чином оспаривал его приказы. Вероятно, речь шла не столько о симпатии к Джуди, сколько о необходимости сохранить лицо. Какова бы ни была причина, вмешался Банно вовремя.

Сирл воспользовался возможностью, сгреб Джуди в охапку, быстро залез в грузовик и постучал водителю в окно. Грузовик с грохотом выехал из порта, пока Банно продолжал отчитывать нарушившего субординацию Ниси. Джуди снова ускользнула от опасности. Ее везли в другой лагерь для военнопленных, но пока она оставалась в живых.

Разбомбленный и горящий Сингапур, который Фрэнк и Джуди покинули в середине февраля 1942 года, при японской оккупации стал совершенно другим городом, чем тот, каким он был при британском колониальном господстве. Названный завоевателями Сёнан-То («Светом Юга»), Сингапур почти восстановили, отчасти трудом военнопленных. Большое китайское население города использовали как рабов, по крайней мере, тех, кто оставался в живых. Десятки тысяч этнических китайцев были убиты кемпейтай, японской тайной полицией. Одна китаянка, мадам Вонг Лен Ченг, вспоминает период убийств как «жизнь в постоянном страхе». Хотя на вечеринках в сингапурских ресторанах японские оккупанты провозглашали тосты за военные успехи в Тихом океане, местным жителям оставалось лишь есть да спать. «Иногда мы боялись даже зажигать свет в доме, опасаясь того, что он привлечет японских солдат, которые вломятся в дом», – вспоминала мадам Вонг. Японец, пришедший к ней в дом, до смерти забил дубинкой ее брата, а мадам Вонг из-за недоедания в тот страшный период родила четверых мертвых детей.

Городские часы перевели на токийское время. «Если японцы говорили, что сейчас полночь, хотя на небе еще было солнце, значит, была полночь, – рассказывала мадам Вонг. Лавки, торговавшие продовольствием, свели ассортимент товаров к тапиоке и бататам. Свинина была безумно дорогой, и в очереди за ней приходилось стоять часами. За спекуляцию полагалось обезглавливание, но черные рынки только множились. Западные школы и западное влияние систематически искореняли, и некогда полная жизни местная пресса была низведена до состояния пропагандистского орудия Империи восходящего солнца. Как и в Глоегоере, военнопленные построили синтоистский храм, под который уничтожили огромную полосу влажных экваториальных лесов. После войны это святилище быстро уничтожили.

Лагерь Ривер-Вэлли располагался поблизости от центра преображенного города, на западном берегу спокойного протока реки Сингапур. Долину образовывал узкий сток, проходивший посреди лагерной зоны. Сам лагерь был скоплением жалких бамбуковых остовов хижин. Большинство хижин не имело стен и состояло только из крыш и балок. Пальмовые листья, которые использовали в качестве кровли, кое-где были унесены ветром, и часть строений оставалась открытой и сверху. В некоторых двухэтажных хижинах были койки, поднятые примерно на три метра над землей, но настилы на полу настолько разрушились, что людям оставалось устраиваться на ночлег, как птицам, на высоком насесте.

Даже по стандартам лагерей для военнопленных Ривер-Вэлли был отвратительным местом. От лагеря в Глоегоере, где пленные жили в постоянных бетонных постройках, он отличался в худшую сторону. Да и сам Сингапур под властью японцев стал непривлекательным местом, которое едва ли напоминало тот беззаботный город, каким он был всего лишь несколько лет назад. На смену безмятежности пришло отчаяние. Однажды Хартли вытащил мусорный ящик из лагеря за ворота – тут же группа голодных китайцев бросилась к мусорному баку и стала рыться в отходах, которые военнопленные уже просеяли в поисках съестного.

Сами пленные (по крайней мере, большинство из них) стали воплощением убожества и запущенности. Их лица покрылись грязью, салом и гарью. Нечесаные волосы свалялись от пота и морской воды. Люди не брились, глаза у них ввалились, обнаженные впалые грудные клетки были покрыты шрамами. Многие все еще находились в состоянии шока, и все держались на пределе жизненных сил. События последних дней показали, что предел этот уже совсем рядом.

Прибыв в Ривер-Вэлли, Джуди не пошла за Сирлом в его барак. Вместо этого пойнтер описал несколько кругов по лагерю. В поисках Фрэнка собака заглядывала в каждое помещение, каждый закуток и даже в отхожие места. Она рыскала по всему лагерю, не оставив необследованным и дюйма территории. Но Фрэнка нигде не было. Тогда Джуди легла прямо у ворот лагеря, спрятавшись от глаз в маленьком углублении, и стала ждать. Ее печальные глаза изучали всех входивших в лагерь.