Вандалы.

Ровно так же, как ими тысячу лет назад был захвачен Рим подлинный, так и его реплика, искаженное отражение, ВДНХ пало под варварским натиском.

ВДНХ, покинутое римлянами, превращалось в чудовищного размера базар. Торговцы чем угодно и чем попало завладевали павильончиками и павильонами, делили их промеж собой как придется, устраивали лотки в проходах, в галереях, между уцелевших экспонатов. Павильоны все еще назывались так, как они назывались раньше, – старинные советские буквы венчали их, рассыпаясь, а на дверях и на окнах теснились яркие наклейки, обещавшие изобилие полуголодному, только сбежавшему из соцлагеря человеку.

И мне там нравилось дико.

В грандиозном «Космосе», построенном по образу и подобию собора Святого Петра в Ватикане, была развернута незабываемая выставка-продажа американских микроавтобусов-минивэнов – черных, тонированных, со спутниковыми антеннами в крышах, соединявшими их духовно с темой павильона. Они громоздились на помостках по обеим сторонам центрального нефа, и взгляда от них оторвать было невозможно. Они даже продавались – это было поразительно, потому что больше они не продавались нигде, да и машин таких я раньше вживую не видел.

В «Свиноводстве» – которое можно было вслепую, по одной вездесущей вони, найти от самой центральной площади – той, где ракета, – новые квартиранты, подселенные к растерянным свиньям, установили игровые автоматы; не старье вроде «Морского боя» или «Авторалли», а новейшие российские игровые автоматы по мотивам народных сказок про Ивана-царевича. Тогда еще не случилось пришествие в Россию игровых приставок «Денди», и автоматы эти казались верхом совершенства.

Так что мы с братом запасались деньгами и маршировали, набрав воздуху, как перед погружением, против густого от миазмов воздуха, и, спрятав нос в ворот куртки, играли, играли в этого чертова Ивана-царевича – постепенно обвыкаясь, истрачивая и копейки, и брезгливость, переставая слышать свиное дерьмо.

А рядом с «Космосом», в павильоне, который уж не помню как и назывался, летом устраивали открытый видеосалон. Помните видеосалоны? Это когда видеомагнитофоны только стали просачиваться через границу и появляться только у тех счастливчиков, которым по работе можно было выезжать. Самые предприимчивые из них потом барыжили мечтой об Америке и киношками про Брюса Ли, организуя видеосалоны в подвалах или подключая нас к своему цветастому мельтешению, гордо именуемому кабельным телевидением. Ночью по этому телевидению можно было наткнуться и на порнографию, а порнография тогда была куда интересней нынешней. О чем это я? Да, о видеосалоне; там единственный раз в своей жизни я увидел идиотский, наверное, фильм «Фантастический наездник», который меня впечатлил неизгладимо и который я помню до сих пор и многажды пытался найти, но никогда более посмотреть не смог. Как сейчас вижу: эти ряды выносных стульев, и люди сидят – посреди дня и, заплатив сколько-то рублей за полчаса просмотра, глядят на маленький телевизор с размазанной картинкой таких ярких цветов, которых в советском кино не существовало.

А в павильоне «Москва» – это с козырьком такой, современный, неподалеку от «Рабочего и колхозницы», – можно было вообще купить всё, но мы туда ходили зырить на пневматические пистолеты, которые с виду были точными копиями настоящих. В их рукоятки вставлялись баллончики с углекислым газом, и стреляли они стальными шариками, которые, по клятвам продавца, могли с десяти метров разнести в брызги аж бутылку из-под шампанского. Мы даже таскали туда за руку отца, потому что такой пистолет в доме был бы, конечно, совершенно незаменим; и отец с неподдельным интересом (ему ведь тогда тоже было на двадцать лет меньше, значит, немногим за тридцать) изучал оружие и взвешивал в руке – но ничего мы так и не купили, потому что мать нас бы с таким пистолетом на порог не пустила.

И еще можно было купить на ВДНХ вареную колбасу, когда больше нигде ее было купить нельзя, и к нам за этой колбасой ездили за шестьсот километров поездом наши тети из Костромской области: двенадцать часов в плацкарте в одну сторону, зато в очереди стоять всего-то день, а к вечеру уже получаешь вожделенные два батона в руки, в том числе и в детские руки, поэтому нас всегда брали с собой.

И еще – книги любые.

И надувные куклы для одиноких сердец.

И мед. И шубы. И телевизоры.

И – потом уже – компьютерные игры на дисках-сборниках; это когда появились домашние компьютеры.

Было ВДНХ целым царством; страной изобилия; выставкой запретных благ; колдовским садом, в котором произрастали искусы.

Мы шлялись все дни напролет – нас трое и моя собака – по руинам советских храмов, по торговым развалам, мимо дряхлеющих памятников и обретших посмертную жизнь павильонов. Стреляли в тирах и ели горячие сосиски, заблуждались в заброшенных подлесках. В марте, помогая тормознутой московской весне, били асфальтовыми глыбами лед в опустевших прудах на задворках «Рыболовства», в июле сидели на травяных склонах у этих прудов и дули легальную уже кока-колу.

Так прошло лет пять; варвары окончательно обжились в рушащихся храмах, превратили советский Ватикан в Диснейленд с шашлыками и веселыми трамвайчиками; глаз замылился у всех – и у новых обитателей этих развалин, и у простых москвичей. Потускнели золотые шпили, облупились лоснившиеся латыши, украинки, узбечки и грузины на «Дружбе народов».

И эта эпоха – как-то незаметно – канула.

Понаоткрывались в Москве торгово-развлекательные центры и гипермаркеты, не надо больше за телевизором ехать на ВДНХ, а видеомагнитофонов и в природе теперь не существует; за шубами жирующие россияне ездят в Грецию, и вся страна колбасой завалена и медом сверху залита. Изобилие настало везде, не надо больше за ним ехать двенадцать часов плацкартом. Сквозь щербатые прутья ограды ВДНХ улетучился, выдохся феромон потребительского счастья.

Мокнут под дождем сирые фотографы с обезьянками, сбрасывают до земных свои астрономические цены продавцы шашлыка, пустеют павильоны.

Уходит из них и вторая жизнь.

Нынче обещают ВДНХ третью.

Говорят, восстановят, перекрасят, обновят, актуализируют – и опять будет выставка достижений народного хозяйства России.

Ну а что – если в политике реставрация, то и тут реставрацию нужно. И выйдет так же расходно, аляповато и комично, наверное. Поглядим. А может, ничего не выйдет и к восстановлению ВДНХ останутся с голым задом.

Я буду такому рад.

В заброшенном, тлеющем и рассыпающемся ВДНХ есть свое величие, есть идея, есть чувство.

Я теперь гуляю по нему, как по афинскому Акрополю. Всматриваюсь в трещины, колупаю облетающую побелку, гляжу, как трава через асфальт растет.

Это и есть наш Акрополь. Не приходит же нынешним грекам в голову за древних все переделывать! Так что лучше бы не хватило нам денег на реставрацию.

Я вижу в ВДНХ историю.

Нашу – и мою.

Нет больше видеосалонов, нет игровых автоматов и нет свиней, нет пневматических пистолетов и нет тайной палатки с пиратскими играми. Нет больше древнего царства, богов которого прославляли эти храмы; нет и того глупого и залихватского, варварского государства, которое расцвело на руинах; нет моего детства и отрочества; мы выросли, собака умерла.

Но иду туда – и кажется издалека: вон же там видеосалон; и свиная вонь висит в воздухе неизбывно; и собака моя, того и гляди, выскочит из тенистой аллеи.

Может, и выскочит. Потому что феромоны-то все выдохлись, а волшебство осталось.

Только профанам его не видно.

Им Арбат или Тверскую подавай.

Скажите еще – Красную площадь.

Смешно.

В тот июньский день немного похолодало, но настроение было приподнятым – только что сдан довольно сложный экзамен по геометрии, а значит, приближающийся день рождения ничто не омрачит. Мы с дворовой командой двинулись мимо родной школы из Малого Коптевского проезда к рынку, еще даже не придумав, чем заняться. В кинотеатре «Баку» шел какой-то неинтересный фильм, да и не хотелось летом идти в кино, тем более что большинство одноклассников разъехалось по дачам, только выскочив из дверей школы.