Но в начале, словно врата в эту глубокую и насыщенную жизнь, стоял Йель. Это название тут же всколыхнуло в памяти воспоминания о героической команде, сплотившейся однажды в холодных ноябрьских сумерках благодаря недостижимой цели; затем он представил себе шестерку безупречных аристократов, стоявших в цилиндрах и с тросточками в баре гостиницы «Манхэттен». Смешавшись со всеми этими триумфами и трофеями, схватками и славными победами, перед ним возник неизбежный и несравненный девичий образ…

Ну, что ж… А разве он сам не сможет заработать на учебу в Йеле? Миг – и эта мысль обрела вполне реальные очертания. Он стал мерить шагами комнату, вполголоса приговаривая: «Разумеется, именно так мне и следует поступить!» Бросившись на второй этаж, он постучался в комнату к матери и вдохновенно, словно пророк, объявил: «Мама, я знаю, что делать! Я сам заработаю на учебу в Йеле!»

Он сел к ней на кровать, а она нерешительно задумалась. Вот уже несколько поколений мужчины в ее семье предприимчивостью не отличались, и эта идея ее испугала.

– Я не думаю, что ты из тех ребят, которым нравится работать, – сказала она. – Кроме того, ребята, которые сами зарабатывают себе на учебу, обычно получают стипендии и гранты, а ты у нас пока что особых успехов не показал.

Он рассердился. К экзаменам в Йель он подготовился на год раньше, чем все его сверстники, поэтому такой упрек он счел несправедливым.

– И чем же ты собираешься заняться? – спросила она.

– Буду чистить камины, – не задумываясь, ответил Бэзил. – Стану счищать снег с тротуаров. Мне кажется, в основном все этим и занимаются – и еще репетиторством. Ты сможешь дать мне сумму, которой бы мне хватило на обучение в Университете штата?

– Нам нужно будет все обдумать…

– И ни о чем не беспокойся! – категорично произнес он. – Если я заработаю себе на учебу, то тем самым смогу отчасти компенсировать ту сумму, которую ты потеряла!

– А почему бы не начать с того, чтобы прямо сейчас поискать себе работу на лето?

– Хорошо. Завтра же куда-нибудь устроюсь! И мне, может быть, удастся скопить столько, что тебе совсем не придется мне помогать. Спокойной ночи, мама!

У себя в комнате он остановился и громким зловещим тоном известил зеркало о том, что он сам заработает на учебу в Йеле; подошел к книжному шкафу и достал шесть пыльных томов Горацио Элджера, которые не открывались вот уже несколько лет. Те, чья юность пришлась на послевоенное время, обратились бы к «Краткому курсу предпринимательства Университета Джорджа Вашингтона» – ну а он сел за стол и принялся листать страницы «Обреченного на успех».

Через два дня, наслушавшись насмешек от привратников, курьеров и секретарш редакций «Срочно в номер», «Вечерних новостей», «Социалистической газеты», зеленого «бульварного» листка под названием «Курьер», где его убедили, что репортер «почти семнадцати» лет от роду не требуется никому, вытерпев все возможные унижения, которые ждут в свободной стране пытающегося заработать на учебу в Йеле молодого человека, Бэзил Дьюк Ли, чрезмерно «чувствительный», чтобы обращаться к родителям своих друзей, устроился работать на железную дорогу по протекции жившего на другой стороне улицы Эдди Пармили.

Назавтра, в половине седьмого утра, неся под мышкой коробку с ленчем и новенький рабочий комбинезон, обошедшийся ему в четыре доллара, он с чувством собственного достоинства вошел в вагоноремонтную мастерскую «Великой Северной». Он словно явился в новую школу, но никто не проявил никакого интереса и не спрашивал, будет ли он вступать в школьную команду. Пришлось отметиться в журнале прихода, что несколько его задело; мастер, без всякого напутствия вроде «Иди и побеждай!», отправил его таскать доски для вагонных крыш.

Настал полдень; ничего особенного не произошло. Светило жаркое солнце, болели руки и спина, но ничто не всколыхнуло унылую поверхность утренних часов. Не понесла взбесившаяся лошадь пролетку с дочкой президента компании; не прошел по территории директор и не выделил его среди прочих своим наметанным глазом. Не падая духом, Бэзил продолжал упорно трудиться, ведь не стоит ждать многого от первого же рабочего дня!

Ленч он пошел есть в компании Эдди Пармили. Эдди работал здесь в каникулы уже несколько лет; этой осенью он собирался за свой счет поступать в Университет штата. Он с сомнением покачал головой, услышав, что Бэзил собирается заработать на учебу в Йеле.

– Вот что надо делать, – сказал он. – Займи у матери две тысячи долларов, купи двадцать паев в «Плугах и тракторах». Затем иди в банк, возьми в кредит еще две тысячи под эти бумаги и на эти две тысячи купи еще двадцать паев. Год сидишь, ничего не делаешь, а затем уже и думать не придется о том, чтобы самому зарабатывать на Йель!

– Не думаю, что мама даст мне две тысячи долларов.

– Что ж… А я бы поступил именно так!

Если утро было небогато событиями, то день ознаменовался слегка неприятным инцидентом. Бэзил чуть-чуть поднялся по карьерной лестнице – его отправили на крышу грузового вагона помогать приколачивать те самые доски, которые он носил утром. Здесь он обнаружил, что вбивание гвоздя в доску требует большего навыка, нежели вколачивание гвоздиков в стенку; он считал, что справляется вполне сносно, но снизу вдруг донесся сердитый голос:

– Эй, ты! Ну-ка, встань!

Он посмотрел вниз. Там стоял мастер с неприятным багровым лицом.

– Да, ты, в новом комбинезоне! Встань!

Бэзил огляделся, пытаясь понять, не прилег ли кто рядом, но рядом были лишь двое полностью поглощенных работой угрюмых венгров, так что до него понемногу дошло, что обращаются, очевидно, именно к нему.

– Прошу прощения, сэр? – сказал он.

– Вставай на колени или проваливай! Ты на работе или где, черт тебя побери?

Он вбивал гвозди сидя, и мастер, вероятно, подумал, что он просто отлынивает от работы. Бросив еще один взгляд на мастера, он решил воздержаться от объяснения, что сидя чувствует себя более устойчиво, и решил промолчать. Вот в Йеле, наверное, нет никаких железнодорожных мастерских; и с внезапной болью он тут же припомнил зловещее название «Нью-Йорк – Нью-Хейвен – Хартфорд»…

На утро третьего дня, едва он понял, что его комбинезон уже не висит там, где он оставил его вчера вечером, было объявлено, что всех работающих менее шести месяцев сегодня увольняют. Бэзил получил четыре доллара под расчет и лишился комбинезона. Так что знание о том, что гвозди забивают, стоя на коленях, обошлось ему всего лишь в стоимость трамвайного билета.

Двоюродный дедушка Бэзила, Бенджамин Рейли, проживал в большом старомодном особняке в старом районе города; туда и прибыл Бэзил вечером того же дня. Это была крайняя мера – Бенджамин Рейли и дедушка Бэзила были братьями и не разговаривали друг с другом вот уже двадцать лет.

Низкорослый и коренастый старик с непроницаемым лицом, скрытым за белой, как у пуделя, бородой, принял его в гостиной. За ним стояла дама лет сорока, полгода назад ставшая его женой, и ее пятнадцатилетняя дочка. Ту ветвь семьи, к которой принадлежал Бэзил, на свадьбу не пригласили, поэтому новых родственников ему до сих пор видеть не приходилось.

– Мне захотелось навестить вас, дядюшка Бен! – с легким смущением произнес он.

На некоторое время повисла тишина.

– Мама здорова? – спросил старик.

– Да, благодарю вас!

Мистер Рейли занял выжидательную позицию. Миссис Рейли что-то сказала дочери; та бросила любопытный взгляд на Бэзила и нехотя покинула комнату. Мать усадила старика.

От смущения Бэзил приступил прямо к делу. Он желал бы устроиться на временную работу в «Оптовые продажи медикаментов Рейли».

Дядя минутку поерзал на месте, а затем ответил, что в его компании сейчас нет вакансий.

– Как жаль…

– Вот если бы ты хотел устроиться на постоянную работу… Но ты ведь, говоришь, желаешь поступать в Йель? – Это он произнес с понятной ему одному иронией и бросил взгляд на жену.