После ухода Зундича Городулин повозился еще с полчаса, все время посматривая на телефон. Потом решительно сел за стол, написал рапорт о переводе на пенсию, снял с вешалки фуражку, запер кабинет и отдал ключ Вале.

— Я к начальнику, — сказал он, не глядя ей в глаза.

День был неприемный, но в приемной комиссара сидело несколько человек.

— Отыскался след Тарасов! — насупившись, сказал начальник, когда Городулин вошел в кабинет. — Прошу садиться, товарищ подполковник… Володя, много еще там народу? — спросил он своего адъютанта.

— Трое, Сергей Архипыч.

— Ты им объясни, пожалуйста, что я ведь сегодня не принимаю… Помягче как-нибудь, но твердо. А заявления у них возьми. И никого ко мне не пускай, — сказал комиссар уходящему адъютанту.

«Приготовился проявлять чуткость, — с горечью подумал Городулин. — Мне ее не надо».

— Я полагаю, — сказал начальник, — вам докладывали вчера, что я приказывал зайти?

— Так точно. Допрос Гусько задержал меня в Крестах до двенадцати часов.

— И вы после этого не заезжали в управление?

«Знает или не знает?» — подумал Городулин.

— Заезжал, товарищ комиссар.

— Для вашего возраста и милицейского стажа выглядит это довольно странно. И затем — сегодня утром. Вам надлежало тот час же по приходе доложиться мне. Я ведь, очевидно, приглашал вас не к теще на блины, а по служебному делу, товарищ подполковник…

Одутловатое, обычно бледное лицо Городулина покрылось розовыми пятнами.

— Виноват, товарищ начальник, — сказал он.

— Что с Гусько? — сухо спросил комиссар.

Городулин коротко доложил: прокуратура будет вести следствие не более двух недель, а затем — народный суд в Усть-Нарве.

…Комиссар был одного возраста с Городулиным. Начинали они когда-то в угрозыске вместе, затем пути их разошлись: Сергей Архипович ушел сперва в комвуз, потом на рабфак и в институт, а Городулин продолжал трубить и трубить в милиции. В войну, начав капитаном в разведроте, Сергей Архипович дослужился до полковника и году в сорок шестом снова вернулся в милицию. Встретились они ни горячо, ни холодно: уж очень много повидали отдельно друг от друга; рассказывать было долго, а не рассказывать — вроде глупо. Навязываться Городулин не стал. Комиссар же сделал две-три необязательные попытки сблизиться, но Городулин, именно потому, что попытки были необязательные, встретил их сухо.

Относился Городулин к комиссару с уважением, не за чины и ордена, а за то, что Сергей Архипович терпеть не мог всякой лжи и «показухи».

Сейчас всего этого Городулин не помнил, а сидел, сбычившись, и односложно отвечал на вопросы комиссара.

Вспылив сначала и уже отойдя, комиссар заметил глупую скованность Городулина и начал было накаляться сызнова, но сдержался. Продолжал сухо расспрашивать о работе отдела.

К осени преступлений немножно поубавилось, но еще с прошлого года висело на отделе несколько нераскрытых дел, и Городулин считал, что сейчас ими можно заняться.

— Насчет прошлогоднего всеволжского разбоя, я уже зондировал, — сказал Городулин. — Там есть один вариант, если его разработать, может получиться…

— Ох, Алексей Иванович! — вздохнул вдруг комиссар. — Ты мне скажи, кончатся когда-нибудь жулики?

Вопрос был риторический, и Городулин не посчитал нужным отвечать.

— Ведь что получается, Алексей Иванович, — продолжал начальник, — профессиональный преступный мир мы разгромили давно. А нынче нас мучают главным образом любители. И, оказывается, справиться с ними не легче, а иногда даже сложнее.

— Мы-то ведь тогда ловили как бог на душу положит.

— То есть? — не понял комиссар.

— Мы без дипломов ловили…

— Это нисколько не остроумно, Алексей Иванович! — резко оборвал его комиссар. — Когда в двадцатом году матрос, рабочий или солдат произносил: «Мы университетов не кончали», это была горькая, но прогрессивная фраза. А талдычить ее сейчас — глупо и стыдно. — Он отодвинул кресло от стола, но не встал. — Нашел чем хвастать! И очень жаль, что нет диплома.

— А вы мне скажите, товарищ комиссар, я, что ли, виноват, что у меня его нет? Три раза рапорт подавал! Отпускали меня учиться?

В кабинет заглянул адъютант, но комиссар кинул:

— Занят!

— А теперь ходят вокруг меня, — одним вздохом выпалил Городулин и, рванув из кармана рапорт, положил его на стол.

Не беря листок в руки, комиссар прочитал то, что там было написано. Помолчав, спросил:

— Сам придумал или кто-нибудь помогал?

— А что, — криво усмехнулся Городулин, — тебе же проще…

Впервые за все время совместной службы он сказал комиссару «ты», но Сергей Архипович и не заметил этого.

— Понятно, — сказал начальник. — Уже настучал кто-то про Лыткова?

— Причем тут Лытков, — повел плечами Городулин. — Устал и все. Имею полное право на законный отдых.

Комиссар посмотрел на него, отвел глаза и забарабанил пальцами по столу.

— Вот что, Алексей Иванович. Есть у нас три варианта. Можем разговаривать как начальник с подчиненным. Как коммунист с коммунистом. Или как двое пожилых мужчин. А вот как две бабы — это уволь меня…

— Мне выбирать? — быстро спросил Городулин.

— Тебе.

— Ладно. Как коммунисты. Про Лыткова я знаю. Служить под его начальством не хочу.

— Обиделся на Советскую власть?

— Ты мне, Сергей Архипович, пятьдесят восьмую не шей. Для меня ни Федька Лытков, ни даже ты — это еще не Советская власть.

— Чего ж ты на ней-то вымещаешь? Ну, я — плохой начальник. Ну, Лытков — дерьмо… А уходить собрался не от нас ведь?! Не нравится ему, видите ли, что приходят люди с высшим образованием! А ты за что воевал три раза? За что дуранду в блокаду жрал, я тебя спрашиваю? — почти прокричал комиссар.

Вошел на цыпочках адъютант и прикрыл вторую дверь.

— Там что, слышно? — спросил комиссар.

— Немножко.

Теперь уже понизив голос почти до шопота, комиссар наклонился к Городулину через стол:

— Думаешь, я не понимаю, кто таков Лытков? Распрекрасно я его вижу. Лежит у меня месяц проект приказа. Потому и не подписываю, что вижу. Не из-за того мариную, что ты уж больно хорош, а потому, что Лытков — дрянь-человек. А приведи мне завтра хорошего работника, да с дипломом, не задумываясь, посажу на твое место. И ты учить его будешь. Еще как будешь!.. И Лыткова доучишь, головой не мотай.

Городулин встал.

— Я пойду, товарищ комиссар. Рапорт оставляю у вас.

— Не читал я его, — сказал начальник. — И не видел. Заберите, подполковник.

И он протянул Городулину листок. Затем комиссар обошел стол, взял Городулина за локоть и, провожая до дверей, каким-то смущенным голосом произнес:

— И есть у меня, Алексей Иванович, одна к тебе просьба за ради христа: учись! Книжки ты, что ли, внимательней читай, или слушай, как люди говорят. А то, понимаешь, неловко получается. И поправлять как-то неудобно и молчать при этом совестно. Ты вот, например, произносишь: «социализьм» — с мягким знаком, «капитализьм» — с мягким знаком. Ну куда это годится?..

Остановившись на пороге приемной, вероятно, для того, чтобы люди, сидящие там, не подумали, что он кричал на этого седого человека, комиссар громко сказал:

— Супруге кланяйся, Алексей Иванович.

В кабинет Григорьева, начальника уголовного розыска, сержант Захаров вошел без стука: майор не любил, когда к нему стучали.

— Разрешите?

Майор, не глядя на вошедшего, кивнул головой и продолжал рыться в бумагах, что-то бормоча себе под нос. С хмуро сдвинутыми бровями, отчего две глубокие складки, сходящиеся веером у переносицы, стали еще глубже, он показался Захарову сердитым.

— Что скажешь, старина?