Хотелось, чтобы лето задержалось на излете. Хотелось, чтобы так же тихо и нежно грело солнце, шуршала под ногами багряно-желтая листва, в автобусах перекатывались крутобокие румяные яблоки, выпавшие из переполненных дачных корзин… Но утром Зоя проснулась под стук дождевых капель за окном. Она легко выпрыгнула из нагретой постели, протерла ладонью запотевшее стекло, глянула в серое угрюмое небо.

Накануне недели две она бродила по вокзалам, рынкам, подолгу сидела в кафе, ресторанах и присматривалась, присматривалась. Прикрываясь сигаретным дымом, она скользила взглядом по очередному залу, задерживалась на дрожащих суетливых руках, лихорадочно блестящих глазах, бледных лицах, вслушивалась в отрывистые фразы… Иногда к ней подсаживались, заводили традиционный разговор. Когда претендент становился назойливым, она вставала и с помощью различных уловок исчезала. К концу ее блужданий появились кое-какие результаты…

Сегодня она собиралась для первого серьезного броска. Приняла контрастный душ, высушила и уложила волосы, тщательно выбрала одежду, провела по губам помадой, зачем-то перекрестилась и вышла из дома.

Вокзал встретил ее разноголосым гулом, криками носильщиков, гудками тепловозов. Она протолкалась сквозь густую толпу прибывших, прошла к дальнему краю платформы и остановилась сбоку от носильщика, здоровенного парня с одутловатым лицом.

– Милый, мне нужно… Это, понимаешь… Очень нужно, сыну, пропадает мальчик, ломает его…

С таким же успехом она могла бы обратиться к памятнику. Носильщик не шелохнулся. Зоя тронула его за рукав и повторила просьбу.

– Что? – выбросил он из себя.

– Сыну. Пропадает мальчик. – Зоя всхлипнула.

– Цыц. – Парень цапнул ее за руку и потащил. Не проронив больше ни звука, он волочил ее по каким-то переходам, коридорам, ступеням. Наконец он отомкнул замок еле заметной среди шершавых стен двери, втолкнул Зою, следом вкатил тележку и заперся в кромешной тьме.

В следующее мгновение Зоя зажмурилась от яркого света. Извне не доносилось ни шороха. Когда глаза привыкли, она огляделась. Колченогий стул, такой же стол, грязный топчан, голая лампочка под потолком. Сильный толчок бросил Зою на топчан.

– Что ты просишь, красавица? – проскрипел парень.

Зоя взметнула руки к горлу, с трудом разлепила губы.

– Только не начинай петь про несчастного сыночка, – рявкнул парень и неожиданно резко, наотмашь ударил ее по лицу. Прическа моментально рассыпалась, звякнули о каменный пол выпавшие заколки. – Курва… – последовал второй удар. – Ты кому лепишь?

Носильщик рванул из ослабевших женских рук сумочку, щелкнул замком, высыпал на стол содержимое. Брызнули осколки зеркала пудреницы, со стуком упала на пол помада, посыпались деньги, шлепнулась пачка сигарет.

– Кто тебя прислал? – уже совершенно спокойно, убийственно спокойно спросил парень и прочно сел на шаткий стул.

– Никто. – Зоя трясущимися руками собирала волосы.

– Громче! Не слышу.

– У меня болен сын. – Она старалась придать твердость дрожащему голосу.

– А почему ко мне пришла? – Парень снова вскипел. – Кто тебя подослал? А?!

Зоя быстро подобрала ноги, плотно прижалась к стене. «Не дать свалить на пол», – всплыло откуда-то.

Вдруг парень вжикнул молнией на брюках.

– А вот сейчас мы узнаем, – забормотал он и придвинулся.

На Зою смотрело нечто устрашающих размеров, красное, изъязвленное, возбужденно подрагивающее. Она зажмурилась, сглотнула подступившую тошноту, несколько раз судорожно вздохнула, и ее вырвало.

– Курва! – взревел парень, задергал молнию и в ярости набросился на Зою с кулаками.

Она сжалась в комок, стиснула зубы… Наконец несостоявшийся любовник запыхался. Он брякнулся на стул, тот с громким треском развалился. Парень упал затылком, смешно взмахнув ногами. На пару секунд он затих. Зоя посмотрела на вытянувшееся тело как завороженная, медленно опустила с топчана ноги.

В это время носильщик зашевелился, сел, потрогал затылок и как-то по-детски пожаловался: «Ой, больно…» Он почти миролюбиво глянул на Зою, а она стремительно поджала ноги, обхватила их избитыми руками и снова притиснулась к стене. Парень усмехнулся. Медленно встал, сплюнул на пол, сунул в рот папиросу, чиркнул спичкой. Зоя не могла не узнать этот неповторимый запах, памятный со студенческих лет, – марихуана…

– Тебе дать? – Он весь окутался сладковатым дымом. Зоя потрясла головой.

– Мой дай, – хрипло попросила она.

– Трубка мира?.. На, кури, пока я добрый.

… Через полчаса Зоя сидела в поезде метро, и в ее сумочке лежал купленный пакетик марихуаны. Проверка прошла успешно, если не считать синяков…

Дома она долго и усердно мылась, потом выпила бокал сухого вина и уснула без сновидений. Когда уже стемнело, она открыла глаза. Сердце бешено билось, лоб заливал холодный пот. Ей было страшно… Она зажгла свет, взяла сигарету и оцепенело уставилась в темное окно.

Зоя благоразумно выждала три дня, а на четвертое утро сидела перед зеркалом, обдумывая грим. Ее познания в этой области были скудны: студенческий театр эстрадных миниатюр, вот и весь опыт.

Она пришла к мысли преобразиться в бомжиху – естественный персонаж всех вокзалов. Тревожили перспективы неизбежных встреч с милицией, тут уж приходилось надеяться на быстрые ноги или жалобные легенды.

Переодевшись в тряпье, Зоя старательно загримировалась и осмотрела себя в большое трюмо. Удовлетворительно. Из глубины зеркала на нее грустно уставилась серая от пыли, недоедания и пьянства, с жутким фингалом и шрамом во всю щеку, несчастная обитательница дна. Казалось, сам господь бог отвернулся от заблудшего создания.

Зоя долго стояла в прихожей, ловила каждый звук на площадке. Пора! Тенью она выскользнула из квартиры. В метро сунуться не решилась, зато храбро и нагло влезла в трамвай, с удовольствием наблюдая возмущенно-брезгливую реакцию пассажиров. Нет, не зря она держала в баке сырую одежду, запашок еще тот…

На вокзале она заняла выбранный много раньше пятачок, на который настоящие бомжи не претендовали, видимо, из-за крайней убогости такового, а может быть, и по иным, только им доступным соображениям. Она засела прочно, надолго, рядом бросила замусоленную торбочку с измятой пачкой «Примы» и жесткой булкой, поставила полбутылки водки. Плохо, что водка не бутафорская, но если отхлебывать понемногу, вполне можно сохранить ясность мысли. А вода в бутылке не вариант, придется угощать собратьев… Благо здесь сухо и довольно тепло.

Она просидела часа четыре, прежде чем в толпе мелькнуло знакомое лицо. За это время Зоя успела обзавестись дружком – хранителем ее скромных пожитков, возраст коего невозможно было определить: мешал слой грязи. Увидев нужного ей носильщика – Толяна, как он представился в финале их памятного рандеву, – она прытко вскочила на ноги, чем перепугала нового дружка.

– Эй, куда? – Он тоже вскинулся.

– Да это… Счас я! – отмахнулась Зоя и поддернула грязную юбку.

– А, ну это святое дело, – по-своему понял ухажер и вяло опустился на замусоренный, заплеванный пол.

– Ты уж правда посиди. – Зоя ринулась в толпу.

Погромыхивая тележкой на неровностях, Толян спешил к бишкекскому поезду. Он почти подхватил на руки вывалившуюся из вагона бабульку, вытащил ее многочисленные, перетянутые ремнями чемоданы, узлы, сумки, лихо покидал все в тележку и покатил вдоль поезда. Рядом, охая и стеная, семенила старушка, постоянно что-то бормочущая. Периодически она останавливалась, промокала несвежим платком круглое, морщинистое, блестящее от пота лицо и снова вприпрыжку торопилась за носильщиком. Возле багажного отделения Толян терпеливо ждал, пока бабулька с причитаниями расплатится с кладовщиком, а затем один за другим метнул в окошко бабкины баулы, узлы и чемоданы. Но одну видавшую виды сумку он почему-то пихнул в руки некоего затерханного мужичка, причем бабушка возражений не высказала, а мужик направился к двери и быстро исчез.