На этот раз просыпаюсь сама по себе. Приподнимаюсь на локтях, осматриваюсь. В комнате пусто. На настенных часах – половина двенадцатого. Бумаги и карандаши на столе небрежно сдвинуты в сторону, на освободившемся углу стоят тарелка с кашей и сарделькой, стакан какао и шоколадка в фольге. Адам все-таки принес завтрак сюда. Вздыхаю, выбираюсь из чужой постели, аккуратно все застилаю. Немного аккуратности этой комнате точно не помешает. Мне легче. Я успела отойти от шока и теперь, наверное, могу рассуждать трезво. И первое, что я должна обдумать, – побег. Здесь оставаться нельзя. От меня уже ничего не зависит; если я могла как-то помочь Иванне и другим подопытным, я это уже сделала, когда стала разведчиком и выполнила задание Агаты. Теперь дело за другими, а мне лучше исчезнуть. Как? Если я нашла способ перемещаться по корпусам, может, смогу и сбежать из Центра. Но что дальше? Это как река, срывающаяся водопадом со скалы. Можешь плыть, можешь барахтаться, но впереди все равно обрыв. Рано или поздно меня найдут.

Быстро съедаю кашу и сардельку, шоколадку запихиваю в карман. Собираю грязную посуду, тащусь в санузел, чтобы все вымыть. Очень вовремя: только вхожу в туалет, как меня выворачивает. Прощай, завтрак. Умываюсь ледяной водой и долго сижу у холодной кафельной стены, пока сама не превращаюсь в ледышку, твердую и острую. Одно движение – и разлечусь на сотни осколков.

Дверь открывается. Я знаю, что никого, кроме Алисы, здесь быть не может. Но мне все равно. Теперь ссоры с Алисой кажутся мелочью, практически приятным воспоминанием. Но это не Алиса.

– Вероника!

Ната присаживается рядом со мной, заглядывает в лицо.

– Тебе плохо? Пойдем, пойдем.

Я вяло отмахиваюсь, когда Ната пытается поднять меня с пола. Но она, эта похожая на птичку девчонка, хватает меня за руку и поднимает на ноги.

Если даже я сбегу, она останется здесь. Все они останутся здесь.

Поддерживая меня за плечи, хотя я в состоянии идти и сама, Ната ведет меня из общежития. Обращаю внимание, что она открывает дверь с помощью пальца.

– Ты теперь можешь ходить везде сама?

– Не везде, – она пыхтит под моей тяжестью, – мне дали право перемещаться из общежития в «Солар», я теперь провожу много времени с медиками. Еще нас возили в больницу в городе. В следующем году мы уже будем помогать вакцинировать.

– Ната…

Закрываю рот. Хотела все выложить, как есть. О Берневе, о лаборатории, о близнецах, об абсолютных Резистентах, о коммуне… но так нельзя. Я не знаю, как она все воспримет. И поверит ли? Я сама до конца не верила, пока не увидела все своими глазами. Еще не время.

– Как ты меня нашла?

– Гарри сказал на завтраке, что Адам сказал ему, что доктор Агата… в общем, что ты приболела. Я пошла тебя проведать, постучала, но никто не открыл. И я решила, что ты либо в туалете, либо без сознания. К счастью, первый вариант был правильным. Так что с тобой?

– Просто подташнивает. Слушай, – я мягко сбрасываю ее руку с плеч. – Мне не нужно к врачу. Ночью она уже дала мне таблеток и сказала отдыхать. С утра мне, конечно, стало хуже, но сейчас я уже в порядке.

Я не знаю, что говорить Агате. То есть мне много чего нужно ей сказать, – но не там, где стоит прослушка.

– Уверена?

– Абсолютно. Давай я просто вернусь в свою комнату. Встретимся на обеде. Или на ужине, как получится.

Я действительно не уверена, что хочу обедать. И вообще принимать пищу когда-нибудь еще в своей жизни.

– Ладно. Я в «Солар». А ты иди и отдыхай. И кстати, сегодня день писем, ты уж напиши своему другу.

Возвращаюсь к себе. Точно, день писем. Если и есть человек, с которым нужно поделиться всем, что здесь происходит, то это Артур.

Когда мне было лет двенадцать, мы придумали свой шифр. Он назывался «фриш». Вся суть была в том, чтобы менять буквы в словах местами. Конечно, он был слишком простым, кто угодно мог прочитать наши записки друг другу. А потом Артур придумал шифр получше. Когда читаешь записку, в ней нет ничего необычного. Но если выписать первую букву из каждого слова, выйдет настоящее сообщение. Я уже думала об этом раньше, а теперь решилась. Остается надеяться, что тому, кто будет читать мое письмо до Артура, выписывать буквы в голову не придет.

Что зашифровать? Как дать понять, что мне нужна помощь?

Зачеркиваю каждую фразу по сто раз; ручка вся в следах моих зубов. Ну не выходит так, как нужно. Текст выглядит странно, подозрительно. Да и вспомнит ли Артур наш тайный язык? Может, даже не поймет, о чем речь. А если и поймет – зачем его тревожить? Он не сможет мне помочь, но будет пытаться. Возможно, влипнет в неприятности из-за меня. Так что я бросаю это дело. Вместо этого пишу обычное письмо: у меня все хорошо, когда вернусь – пока не знаю, передавай приветы семье. Держусь, чтоб не расплакаться. Я должна рассчитывать только на себя, нечего ждать волшебной помощи из мира снаружи. Если даже не смогу сбежать, все равно легко в руки Бернева не дамся.

Вечером отправляю свое письмо, снова запираюсь у себя, пропустив ужин. Может, комната и прослушивается, но только здесь я чувствую себя в относительной безопасности. Неужели завтра я вернусь к обычной жизни, пойду на тренировку, буду общаться с ничего не знающими друзьями? В это слишком тяжело поверить. Могу и завтра прикинуться больной, проваляться в комнате весь день. Могу попытаться сделать вид, что все хорошо. Только актриса из меня никакая. И я боюсь сорваться, боюсь наговорить глупостей. Сейчас бы обсудить все хоть с кем-нибудь! И чтобы этот кто-нибудь сказал, что делать дальше. Агата наверняка знает, как правильно поступить. Но с ней пока не поговорить без свидетелей.

Кому я могу доверять? Нате – это точно. Но она сама может сорваться, может поступить необдуманно. Если все это ломает меня, может сломать и ее. Гарри? В нем я тоже не сомневаюсь. Но он вспыльчив, сначала делает, а потом уже думает. Мне нужен кто-то с холодным умом, умеющий хранить секреты. Мне нужен Ник.

Достаю из ящика книгу, подаренную Линой. Беру карандаш и принимаюсь подчеркивать слова на разных страницах. Вот такой новый шифр. Если прочитать всю книгу от начала до конца, выписать каждое подчеркнутое слово, получится сообщение:

«Здесь опасно. Я собираюсь сбежать. Нужно поговорить».

Я хотела бы рассказать и о том, что видела ночью, но слов «лаборатория» и «бесчеловечные опыты» в книге нет. Остается надеяться, что Ник все поймет правильно. Я смогу незаметно отдать ему книгу на завтраке.

Но мои планы всегда срываются.

Утром просыпаюсь от стука в дверь. Настойчивого.

– Что случилось? – сползаю с постели.

– Номер сто семнадцать тридцать четыре, – говорит мужской голос, от которого я мгновенно забываю о сонливости, – одеться и выйти. За тобой пришли.

До меня не доходит. А ведь это конец. Меня раскрыли. Но как? Просмотрели записи с камер? Может, медичка рассказала, что карточка пропадала? Теперь это не имеет значения. Я одеваюсь медленно-медленно. Натягиваю форму разведчика: плотные облегающие штаны, майку, кофту с капюшоном, ботинки. Я решила, что буду драться. Ясно, что шансов против местной охраны у меня нет, но хоть какое-то сопротивление я окажу. Прячу в кармане складной нож. На плечо закидываю рюкзак, в котором лежит книга с шифром: вдруг еще удастся передать ее кому-то из ребят? Хотя – на что я надеюсь? Мне с ними теперь не увидеться.

Делаю вдох, выпрямляю спину. Если это конец, я встречу его с высоко поднятой головой. Шагаю за дверь.

– Что так долго?

Меня ждет парень из охранников. Один. Не Резистент, никогда не видела его в столовой. Осматриваю его. Высокий, крепкий. Но оружия в руках нет. Я могу и справиться с ним, если буду действовать быстро. Тянусь рукой к карману…

– К тебе пришел какой-то парень. Господин Бернев сказал, чтобы привели тебя.

Какой-то парень? Это как – пришел? Может, с ножом я и поспешила. Охранник ведет меня из общежития через весь двор, аж к главным воротам. Там охраны полным-полно. И все какие-то переполошенные.