– Ага. Поглядишь на лица этих семейных, и сразу тошнить начинает. Но листовка права: мне надо съехать от родителей, им тяжело. И с каждым годом, что я сижу холостяком, сумма пособия уменьшается.

– Все равно это тупо – жениться или выйти замуж ради комнаты. А потом жалеть, что не было времени подумать и найти нормальную пару.

Я сажусь за стол и принимаюсь уплетать бутерброд.

– Выбирать не приходится, знаешь ли… Только где эту жену искать? – Артур кривится. – На заводе я вообще девушек не вижу. Надо было в школе еще решать. Все нормальные парни так и сделали.

И как-то странно глядит на меня. Не надумал ли?..

– Ну да, – я усмехаюсь, – пока нормальные парни искали девушек, ты со мной лазал по деревьям и прыгал по крышам.

Он сует в рот половинку яйца и меланхолично жует. Так и молчит до конца ужина, хотя ему наверняка есть чем поделиться. И зачем я вообще подняла эту тему? Пусть звучит эгоистично, но мне бы не хотелось, чтобы Артур скоро женился. Тогда у него точно не станет времени на нашу дружбу, которой без малого десять лет. А потом выйду замуж и я, – правда, пока это кажется сомнительным.

Меня словно кто-то бьет по затылку, так резко я прихожу в себя:

– Время!

Разумеется, я даже не пыталась следить за временем, слишком увлеклась болтовней. Схватив сумку, я выскакиваю за дверь, успев только бросить Артуру:

– Разбуди Ба, чтобы закрыла за тобой!

Мчусь к больнице так быстро, как только могу. Хочется спросить время у кого-нибудь из прохожих, но я не могу потратить и минутки. Путь кажется слишком долгим: правду говорят, что ночью улицы длиннее, чем днем. Что будет, если я не успею в больницу? Что, если реакция начнется сейчас, – я упаду посреди улицы, корчась от боли? И если что-то пойдет не так, мне никто не поможет. Ноги горят от быстрого бега, дыхание сбилось к чертям, но я не могу остановиться.

Заскочив через вращающуюся дверь в больницу, я застываю посреди холла, переводя дыхание. А теперь куда? Слишком пусто. Везде тихо, – значит, всех остальных привитых уже разместили в палатах. И как я умудрилась опоздать?

К счастью, в холл выглядывает пожилая медсестра с выбеленными сединой волосами. Она смотрит на меня, вопросительно подняв брови.

– Простите, я пришла на вакцинацию… То есть, вакцинацию мне уже сделали, а сейчас мне нужно… В общем, извините за опоздание, – мысли в голове роятся, наталкиваясь друг на друга, язык, не отставая от них, тоже начинает заплетаться.

– Номер? – только и спрашивает медичка.

– Сто семнадцать тридцать четыре, – выпаливаю я.

– Идем.

Я семеню следом за ней по полутемному больничному коридору. Ровные ряды белых дверей по обе стороны, словно клавиши на пианино; тусклый электрический свет падает с потолка. Включена только часть ламп – видимо, экономят энергию.

Наконец мы останавливаемся у двери с надписью «134», и меня впускают внутрь. Обычная палата, ничего особенного. Совсем тесная, слабо освещенная, на стене у двери – крючок для одежды, на который я тут же вешаю ветровку, из мебели – только кровать и прикроватный столик. В углу – ширма из белого пластика.

Женщина входит за мной.

– Закатай рукав.

Я слушаюсь. Она достает из сумки, которую носит через плечо, полоску, похожую на бумажную, но с мелкими металлическими детальками на одной стороне, одним движением закрепляет ее у меня на запястье, словно браслет.

– Это ни в коем случае нельзя снимать. Так мы будем контролировать твое состояние, чтобы в случае проблем оказать помощь.

Я киваю. Врач не отругала меня за опоздание, но ее тон и выражение лица ужасно презрительные и осуждающие. Я-то надеялась, что снова встречу ту милую молодую докторшу, которая делала мне прививку.

Меня оставляют одну, заперев дверь снаружи. Чем здесь заниматься целую ночь? Надо было хоть книжку прихватить. Правда, она не поможет, если скоро начнется нестерпимая боль. Пока в это верится с трудом. И где именно должно болеть? Во всем теле или как? Я прохожусь вдоль палаты, заламывая руки и разминая суставы. И вдруг в палате резко выключается свет. Судя по тому, что из-за стены слышен грохот и шум падения, не у меня одной. Нельзя было предупредить, что ли? В кромешной темноте я на ощупь добираюсь до кровати и ложусь поверх постели, пока не упала сама или не опрокинула что-нибудь. Хотя что здесь вообще можно уронить?

Странно: в этой больнице не меньше пары сотен таких же семнадцатилетних школьников, как я, и все сидят в темных палатах и ждут, когда начнется реакция. Где-то здесь мои одноклассники, будущие сослуживцы, – все ждут, когда же начнется…

Крик боли, невыносимый даже для того, кто его слушает, разрывающий душу на части, мчится по коридорам, заполняя собой каждую палату; почти сразу к нему присоединяется еще один, жалобный, тонкий. Началось.

Я пытаюсь проглотить страх, но он уже схватил меня за горло. Все тело сжимается в пульсирующий комок, каждая мышца напрягается в ожидании боли. Я посильнее зажмуриваю глаза, хотя в палате и так темно, сжимаю кулаки так, что ногти больно врезаются в кожу. Лицо мгновенно покрывается липким холодным потом. Сейчас это случится и со мной, сейчас накроет обжигающей волной боли, вырвется из груди крик…

Не знаю, сколько времени я пролежала, не в состоянии расслабить хоть одну мышцу. Плачущие голоса сливаются в нестройный хор: одни присоединяются, другие затихают. Едва один душераздирающий крик переходит во всхлипывания и причитания, ему на смену приходит другой, – ведь всем делали прививку в разное время.

Мне хочется вскочить с кровати и начать колотить в дверь, требовать, чтобы меня отпустили, – да только какой смысл? Вакцина уже в моем теле, и когда организм начнет бороться с вирусом, я все равно испытаю это. Теперь ничего не изменить. Я стараюсь не паниковать. Делаю несколько глубоких вдохов, вытягиваюсь на кровати, пробую отвлечься мыслями. Например: как там Артур? Я бросила его с грязной посудой и спящей за стенкой Ба. Надеюсь, он справился. Когда это все закончится? Я слышу шум в коридоре: кто-то ходит, целая толпа. Должно быть, тех, у кого реакция уже прошла, отпускают домой. Не так уж и долго, – прошло, наверное, около часа.

Прямо за стеной рыдает девочка. Ее плач становится все тише, а потом дверь со скрипом открывается. Затаив дыхание, я прижимаюсь ухом к холодной стене. Женщина говорит моей соседке, что та может идти домой. Выходит, чем скорее я через это пройду, тем скорее буду дома. Но когда же оно начнется?

В коридорах становится все тише. Я решаю считать. Просто считать от одного до бесконечности, чтобы хоть как-то успокоиться. Но после трехсот тридцати устаю, хочется спать. Может, и правда уснуть? Будет не так страшно ждать. Но даже если бы крики не сотрясали бы то и дело больницу, от волнения я все равно бы не уснула.

Время идет, мне становится все хуже. Кажется, скоро я выверну на пол свой ужин. Я решаю немного походить. Перемещаюсь скорее на ощупь, чем с помощью зрения. За ширмой обнаруживаются туалет и раковина; нащупав кран, я включаю холодную воду и умываю лицо. Сразу становится намного легче. А потом в дверь дважды стучат; скрипит, открываясь, замок.

Дверь приоткрывается, и на пол падает полоска света из коридора. Я застываю. Неужели всё? Может, они ошиблись?

– Номер сто семнадцать тридцать четыре, – зовет мужской голос.

Я осторожно выхожу из-за ширмы, отчего-то чувствуя себя виноватой. В дверном проеме стоит мужчина со смуглым лицом, на плечи небрежно наброшен белый халат. Еще один медик? За его спиной – та самая женщина, что привела меня в палату, в руках держит папку для бумаг.

– Ты не снимала датчик?

– Датчик?

– На руке.

– А! Не снимала, – я поднимаю руку, чтобы продемонстрировать браслет.

– Пойдем, – он машет рукой, приглашая меня выйти из палаты.

– Но я… не знаю, как так вышло, но никакой реакции не было…

– Все хорошо. Идем.

Хотя он не улыбается, его голос кажется приятным и довольно дружелюбным. Я решаю послушаться и выхожу из палаты, прихватив с крючка куртку.