– Слушай, – собираю остатки спокойствия в кулак, – можешь сколько угодно меня доводить, я отсюда никуда не денусь. Как уйду в разведку – будешь отдыхать. А до тех пор делай вид, что не видишь меня. И я поступлю так же. И уходи с моей кровати.

Я уже очень зла, и сердце колотится в груди, а лицо налилось кровью, но собираюсь терпеть. Не хватало еще на нее сорваться и получить какой-нибудь выговор. Одно интересно: откуда она знает, что Адам помогает мне? Он ведь и правда занимается мной больше, чем мог бы: в отряд взял, драться учил, к доктору водил, дополнительную тренировку устроил. Но Алисы-то там не было. Кто мог ей рассказать? С Гарри она не общается.

Не в силах больше находиться в комнате, вылетаю в коридор и иду в столовую, хотя до ужина почти час. И – как удачно! – на первом этаже встречаю Агату. Я-то уже строила планы, как выбраться к ней перед экспедицией, а тут она сама, болтает с кем-то.

– Добрый вечер, – выдыхаю я. Она кивает в ответ и выводит меня из общежития. Мы прогуливаемся по двору.

– Хорошо, что ты спустилась. У меня к тебе есть вопросы.

У меня вопросов уж точно больше.

– Ты все-таки смогла пробиться в разведку. Адам помог.

– Да, а откуда?..

– Я говорила с Адамом. Попросила его помочь по возможности. Но он и так был тобой доволен. Ты справляешься?

– Да, вроде справляюсь.

– Я хотела поговорить о твоей вылазке. Вы уходите достаточно далеко. И ты увидишь, что снаружи все не так, как вам говорили в школе. Там города, поселки, много чего уцелело. И, конечно, ты задашься вопросом – почему никто не живет на этих землях?

К чему она клонит? Я не перебиваю.

– Там можно жить. С Резистентностью – можно. Если туда можно пойти в разведку, почему же нельзя остаться совсем?

– Но опасно ведь. И там эти дикари, а еще радиация, – неуверенно начинаю я.

– Дикари… там есть люди, Вероника. Такие, как мы, только свободнее. Выживать там тяжелее, но это возможно. Они живут коммунами, находят хорошие места и заселяют. За Стенами есть жизнь. Я не закончила свой рассказ в прошлый раз. Так вот, когда нас привезли сюда, ЦИР казался безупречным. И здесь действительно много людей, которые работают на хорошую идею, которые хотят помочь. Но есть и те, кто пытается извлечь из Резистентов личную выгоду. К сожалению, руководство Центра состоит из последних. Мой отец погиб из-за них. И когда мы узнали, что здесь происходит, то решили сбежать. Точнее, так решил мой брат. Он собрал несколько людей и запланировал побег. Мне не удалось уйти с ними. Несколько месяцев я не представляла, где они, живы ли еще. А потом брат нашел способ связаться со мной. Они присоединились к коммуне и начали новую жизнь за Стеной. Поэтому я просила тебя стать разведчиком – ты сможешь помочь сбежать своим друзьям, которые оказались в лаборатории.

– Но… как?

Я задаю только этот вопрос, хотя на языке вертятся сотни.

– Просто возьми кое-что с собой и оставь в развалинах города. Мои друзья из коммуны заберут это. Они уже готовят побег из Центра, но им кое-чего не хватает. И они заберут всех, кого незаконно держат в лабораториях.

И снова мой мир перевернулся с ног на голову. Не много ли невероятных новостей за две недели? Еще недавно я даже не подозревала о существовании Центра и Резистентов. Сегодня помогаю врачу организовать побег из города.

– Хорошо, – только и говорю я.

– И еще. Понимаю, что это будет неприятно, но ты могла бы вспомнить, когда твоя мама умерла? Хотя бы примерную дату.

– Это было одиннадцатого июля, – сразу говорю я. Отец всегда в этот день приносил в дом цветы и молился. В памяти всплыло его отсутствующее лицо, когда он думал о маме.

– Хорошо, спасибо тебе. Иди к друзьям. Я сама заберу тебя перед разведкой, так что не переживай. Дам все необходимое.

Не переживай? Я еще никогда не переживала так сильно.

– Но почему вы спросили о маме?

– Я должна проверить, прежде чем объясню тебе. Может быть, это и не имеет никакого значения.

Прекрасный ответ. Я почему-то другого и не ждала. Конкретика – точно не конек Агаты. И все же я задаю еще один вопрос:

– А почему… почему вы не говорите никому, что я – абсолютный Резистент? Я знаю, для чего мы нужны Центру.

– Если бы дело было только в этом! Есть много других причин. Лучше, чтобы никто не знал. Тогда ты сможешь вытащить своих друзей.

– Что с ними там делают?

– Я не знаю. В последний раз я видела их тогда же, когда и ты. Но догадываюсь. Ты тоже.

Я опускаю взгляд. Догадки у меня самые скверные. Живы ли они вообще? Может, их держат в каких-нибудь камерах? Или они не в сознании? Мне представляется операционный стол, на котором лежит Иванна, накрытая белой простыней. Гоню эти мысли прочь.

– Чем бежать отсюда – разве не лучше просто вывести на чистую воду ученых, которые творят такое?

Агата смотрит на меня с изумлением.

– Думаешь, это так просто? – она горько усмехается. – Пока мы в Центре, бороться с ними невозможно. Но те, кто снаружи, – они могут что-то придумать.

Я вздыхаю. Конечно, глупость сказала. Здесь даже поговорить нельзя без свидетелей, а уж тем более продумать хороший план и привести его в действие.

Возвращаюсь на ужин, стараюсь делать вид, что ничего не произошло. Наверное, выходит: Ната, очень чуткая к настроению других людей, ничего не замечает. И снова – вкуснейшее овощное рагу, мясные биточки, блинчики с фруктами. В такие моменты тяжелее всего думать о том, что нас здесь держат не просто так. Добрые поварихи, конечно, рады нас угостить, но они вряд ли подозревают, что многих из нас забрали в лаборатории, а некоторых лишат возможности выбирать себе пару и распоряжаться своей жизнью. Но не меня. Я не позволю забрать у меня даже это право, не говоря уже об остальных.

Ник рассказывает, что добился успехов за эти несколько дней. Он не хвастает, ни капли самодовольства на его лице. Но ясно, что он учится быстрее других. Думаю, скоро Ник станет отличным инженером. Ната тоже потихоньку вливается в больничную обстановку. Но ее новая подруга, пятнадцатилетняя Ангелина, схватывает все просто на лету. Они постоянно сидят над книгами, пишут конспекты, что-то зарисовывают, – их учеба проходит совсем иначе. Никаких скал и винтовок. Ловлю себя на мысли, что я бы с ними заскучала. Зато с Гарри и Адамом время бежит быстро.

За плечами две недели обучения. Я умею на лету перезаряжать пистолет. Могу попасть в двигающуюся мишень из винтовки. Умею разводить огонь двумя камешками. Умею перевязывать раны и накладывать жгут. Могу взобраться на отвесную скалу, могу определить стороны света без компаса – много чего могу. Но чего я не могу, так это поладить с соседкой по комнате.

Первые пару дней она просто молчала. Когда я входила в комнату, она или демонстративно отворачивалась, или просто делала вид, что меня нет. Но я чувствовала ее мрачную ауру. Пару раз мне даже снилось, что она обрезает мне волосы ножницами или ворует мою одежду, так что я иду на тренировку голышом. Сны, конечно, бредовые, я никогда в них не верила, но когда злобная соседка преследует тебя и наяву, и во сне, – это не к добру. Со временем игра в молчанку ей надоела. Она принялась делать мне замечания: «Эй, форму навыворот надела! Хотя нет, просто она на тебе так сидит». Или: «Ты так жалобно бормотала во сне, проверь, простыни не мокрые?». В общем, ничего оригинального. Я стараюсь относиться к ней философски и считаю до десяти всякий раз, когда хочу ответить. И вроде как справляюсь. Но как грустно вспоминать дни, когда мы жили с Натой!

Разведка через три дня. Не уверена, что готова. Но подготовиться лучше за это время я не могла. Я многому научилась, а еще – сблизилась с Гарри и даже с Адамом. Нам говорили, что важно работать в команде, – думаю, что со своей командой я уже сработалась. С удовольствием убегаю по утрам из комнаты на тренировки с отрядом, с ужасом возвращаюсь после ужина.

Спускаюсь в холл «Урана» после утренней тренировки (снова стрельба) и вижу Агату. Она знаком зовет меня за собой. На ней не медицинский костюм, а обычная униформа Резистентов, видимо, чтоб не привлекать внимания. Мы идем к зданию, где живут все работники Центра.