— Вот именно, — снова отобрал инициативу доктор. — Человек преобразовывает, Русланочка. Человек! Вы сами определяете, каким быть вашему полю.

— Да. Уникальность нового метода лечения состоит в том, что вы сами себя должны излечить, — подтвердил Рушан. — Вокруг поражённых сосудов мы создали капсулу из торсионных полей, направив вращение вправо, то есть… э-э-э… в положительную сторону. В данный момент торсионные поля вращаются, гармонизируя и восстанавливая естественную структуру тканей. Как говорится, эталон Господа Бога! Но только вы можете заставить их и дальше работать в этом режиме. В противном случае, направление вращения изменится, и торсионные поля станут вашим врагом.

— Внутри капсулы снова начнут развиваться раковые клетки? — уточнила Руслана.

— Не начнут! — оборвал её Бердин. — Не тот вы человек, чтобы допустить дурные мысли.

Руслана на минуту задумалась, потом жалобно вздохнула.

— Скажите, доктор, когда я полечу к семье, волосы у меня уже отрастут?

Бердин с Рахматовым переглянулись. За направление торсионных полей можно было не волноваться.

Несмотря на занятость, Рушан почти каждый вечер спешил в Центр. Дел у него там находилось немало. Доктор к усовершенствованию торсионного оборудования относился ревниво, требовал подробнейших отчётов о ведении работ. При этом многое из очевидного для разработчика генератора для медика становилось откровением. Не понимая чего-то, Леонид злился, обвинял физика в целенаправленном «запутывании следов» и тут же принимался сыпать перлами, густо замешанными на медицинской терминологии. Тут уже в прострацию впадал Рахматов.

— Воюют, — сообщала поздним посетителям Дашенька и со смешком кивала на дверь завотделения, откуда слышалось шипение, точно в кабинете сцепились два разъярённых кота.

Помощь пришла со стороны, с которой Рахматов ожидал меньше всего. Как-то в кабинет, шаркая кожаными подошвами стоптанных туфель, пробрался сухонький старичок.

— Гровс Альберт Аросьевич, — представился гном и, усевшись к столу, раскрыл потрепанный визуализатор речи. Со свойственным старикам упрямством, профессор хранил верность привычке пробегать глазами по написанным строкам. — Вы уж простите за вторжение, но у меня к коллеге Рахматову накопилось немало вопросов.

Глядя как восьмидесятилетний старец старательно записывает пояснения Рушана, Бердин стал сговорчивей. На другой день профессор явился уже с двумя спутниками. Один из сопровождающих был явно «местным», второй — высокий худощавый юнец — облачён в форму работника младшего медперсонала.

— Группа поддержки? — не преминул вставить шпильку Леонид Сергеевич, но, как только началась лекция, настроил транслятор на режим записи. В столе он прятал инструкцию по эксплуатации генератора, которую взялся изложить доступным коллегам языком. Работа застопорилась на пункте третьем по причине непролазной терминологии разработчика. Теперь Бердин под шумок надеялся разъяснить для себя некоторые нюансы.

Так стала складываться аудитория, которую довольно скоро в ЦЭКО стали называть Рахматовцами. Первые «выпускники» уже бойко управлялись с генератором и ассистировали на операциях. А скоро Рахматов и Ко создали излучатель, способный с высокой точностью нащупывать поражённые участки тканей и без травматичных разрезов или проколов.

После дел кураторских Рушан непременно забегал в палату Русланы. Сначала он шёл туда, чтобы справиться о самочувствии в связи с получаемой ею торсионной терапией, потом — просто так. Ему нравилось слушать в чём-то наивные, а в чём-то очень мудрые рассуждения первой своей пациентки. Нравилось видеть, как медленно, но верно наполняются жизнью глаза этой женщины, отступает паралич, тают боль и слабость. Бердин, как водится, ворчал, что Рахматов провоцирует нарушение режима (посиделки порой затягивались за полночь), грозился выписать больную без суда и следствия.

Месяц спустя Рушан обнаглел настолько, что предложил Руслане прогуляться по больничному парку. Она с сомнением глянула на подмигивающий со стены циферблат.

— Второй час ночи.

— А разве ночью жизнь прекращается?

Они неспешно шли по больничному парку. Руслана опиралась на руку Рахматова. Прихрамывала. Лунная ртуть заливала кроны старых лип и клёнов, поблёскивала под ногами невесомыми голубоватыми проталинами.

— Жаль отсюда улетать, — с лёгкой грустинкой произнесла она. — Как думаете, на Итаке ночи такие?

— Думаю, похожи, — откликнулся Рушан. Он вдруг поймал себя на мысли, что ему по душе этот запущенный парк с давно нестрижеными деревьями и высокой травой. Почти уже лес. — Я живу на Эмерии.

— Не слышала.

— Это первая планета-«челнок», — пояснил Рахматов. — Опытный образец. Я сам принимал участие в расчётах мощности управляемых ядерных реакций для её формирования.

— Везёт вам на опытные образцы! — улыбнулась Руслана. — Меня ведь тоже можно считать опытным, правда?

— Вы не опытный образец, вы первопроходец.

— Знаете, о чём сейчас думаю? — женщина вновь стала серьёзной.

— Нет.

Рахматов лгал. Дымка над головой его спутницы, так напоминающая лунную туманность на небе, говорила с ним на безмолвном языке Абсолюта — Руслану печалило, что её сын вырастет на чужой, искусственной планете. На планете, где деревья имеют строгую пирамидальную форму, трава никогда не вырастает выше определённого ей, а горы и реки будут просчитаны до миллиметра.

Но Руслана этого не сказала. Заговорила о каких-то милых пустяках. Потом наклонилась и подняла с дорожки первый упавший лист.

— Давайте присядем. Немного устала. Земля, оказывается, такая огромная! — И засмеялась.

Когда они, крадучись, возвращались с прогулки, в светящемся окне на третьем этаже Рушан заметил могучий силуэт. Доктор стоял, заложив руки за спину, и пристально смотрел на нарушителей больничного режима.

— Попались, — вздохнула Руслана и вдруг хихикнула, точно нашкодившая девчонка. — Влетит нам.

— Выпишет! — с комическим ужасом охнул Рушан. — Как пить дать, выпишет. И сам в звездолёт затолкает!

Массивная фигура в окне шевельнулась и шагнула в сторону, прячась за занавеской.

Полигон располагался на границе Мёртвого Пространства, разросшегося вокруг одного из нагуалей. Щёткин с Рахматовым шли вдоль выстроенных замысловатым зигзагом агрегатов.

— Вы уверены, что распространению полей почва не станет помехой? — сомневался Щёткин. Ему всё ещё не верилось, что проникшие сквозь земную кору и опутавшие ядро нагуали не укроются от невидимых капсул.

— Эксперименты показывают, что торсионные поля проходят через любые среды без потерь интенсивности. Единственно, что вызывает у меня вопросы, насколько подчиняются живущие по иным законам нагуали этим правилам.

— М-да, иная реальность… — пробормотал Щёткин. — Чёрт её дери!

— В любом случае, если удастся хотя бы капсулировать нагуаль и порождённое им Мёртвое Пространство, мы остановим их рост.

— Думаете? — президент ВКБГА недоверчиво глянул на Рахматова.

— Надеюсь. В ЦЭКО сегодня капсулируют самые агрессивные опухоли, останавливая их распространение.

— Пациенты всё же люди, принадлежащие нашему миру.

Рушан вздохнул. Те же мысли мучили и самого Рахматова.

— У нас нет другого выхода. Не на прогулку же мы сюда приехали с этими игрушками. — Рушан махнул головой в сторону гигантских, похожих на пушки агрегатов.

— Да уж, — Щёткин окинул взглядом торсионную «артиллерию». — Говорите, жива наша Руслана?

— И очень деятельна! — Рахматов расхохотался. — Устроила недавно грандиозную головомойку парикмахеру за чудаковатую стрижку. Хочет перед мужем предстать во всей красе. Через неделю улетает. Я там немного поспособствовал с комиссией…

— Полное выздоровление?

— Стопроцентное. Даже на месте иссечения метастазов ткани восстановились. Кроме того, торсионные поля обладают памятью. Так что рецидивы практически исключены. Ну, разумеется, если не начать с тупым упорством раскручивать эти самые поля влево.